Во главе королевской палаты стоят камергеры. Обычно их было четыре или пять, но они составляли особую иерархию. Камергер Франции носил самый красивый титул, но его функции были скорее представительскими. Нам известно об одном ― Матье де Три, сире де Фонтене. С другой стороны, человек, которого неофициально называли "главным камергером", играл значительную роль, и это в основном связано с близкими личными отношениями, которые он имел с королем. Должность передавалась по наследству в одних и тех же семьях, Бувилей, Шамбли и Машо, а главный государственный деятель в конце правления, Ангерран де Мариньи, был оруженосцем Гуго де Бувиля. Должность Мариньи показывает, как могли пересекаться государственные дворовые службы. Камергеры занимались всем, что касалось размещения, обслуживания, безопасности короля, протокола приемов. Они же доводили до адресатов решения короля о смягчении наказания и милостях, записывали по диктовку письма когда не было необходимости посылать за нотариусом или личным секретарем. Не было никого более близкого к королю, чем его камергер: когда королевы не было дома, камергер ночевал в спальнее короля, рядом с его постелью. У него было место очень близкое к королевскому алькову. Роль королевского камергера была рассмотрена в работе Поля Лежугера De hospitio regis (Королевска свита). Таким образом, Ангерран де Мариньи, который был одновременно главным советником и главным камергером, имел преимущество в государственных и частных делах. Он также вел реестр доходов короля и ходатайствовал перед государем о помиловании, льготах, должностях и пенсиях, и эти обязанности для него, были очень прибыльными.
Примерно до 1300 года существовал "великий мэтр двора", или "суверенный мэтр двора", который должен был руководить всем, но эта функция, которую в начале правления занимал Арнуль де Виземале, была в основном почетной. Его окружали дворецкие, такие как Рено де Ройе, Бодуэн де Ройе, Гийом де Флавакур, Гийом д'Аркур, Марин дез Эссар, происходившие из знатных семей, а также хлебодар, виночерпий и другие, такие как Исамбар, Ансо де Шастенак, Роберт де Мёдон.
У королевского двора была своя казна, которая пополнялась за счет доходов из королевского домена. Платежи, осуществляемые высокопоставленными лицами Двора, записывались проверялись в Chambre aux deniers (Финансовой палатой), аналогом Счетной палаты для частных расходов короля. Расходы в основном составляли подарки, пожертвования, вознаграждения, покупка одежды, лошадей и собак. Мы знаем имена нескольких людей получивших в конце царствования подарки, в виде пары перчаток: Жан де Даммартен, Санс де Шармуа, Рено Барбу и Жоффруа Кокатри. Драгоценности и ценные предметы короля хранились в Лувре под надзором камергера.
Таким образом, Двор играл роль второго правительства. Судебные, законодательные, финансовые и исполнительные функции выполнялись приближенными короля, которые одновременно входили в число королевской обслуги. Это была гибкая система, хорошо подходящая для короля находившегося в постоянных разъездах. Тайну этого короля еще предстоит разгадать. Каким человеком на самом деле был Филипп Красивый?
XIX.Филипп Красивый: король из железа или король из плоти?
Филипп Красивый остается загадкой. Он был загадкой уже при жизни. Хронисты и авторы его времени высказывали о нем неблагоприятные суждения, которые контрастировали с лестными портретами его деда Людовика Святого. Плохой образ Филиппа IV, который они нам оставили, во многом обязан этому сравнению, которое с самого начала искажала перспективу.
Филипп IV, жертва культа Людовика Святого
Действительно, как ясно показывает замечательная биография Людовика IX, написанная Жаком Ле Гоффом в 1996 году, образ святого короля — это выдумка клерикалов, которые создали мифическую фигуру, призванную воплотить идеал монархии. В противовес Фридриху II Гогенштауфену, воплощению антихриста, церковь воздвигла образ идеального короля, благоразумного человека, мудрого, благочестивого, справедливого, мужественного, чистого, аскета, поборника веры, погибшего как мученик во время крестового похода. Рассказы о его жизни были заказаны с целью канонизации, и сочинение Жуанвиля — это житие святого, агиография. Превозносились достоинства, стирались недостатки, и забывалось, что этот король совершал политические ошибки, что ему угрожали отлучением, что он был в плохих отношениях со своими баронами, что его экспедиции в Египет и Тунис были двумя крупнейшими и катастрофическими ошибками. Более того, в ретроспективе, с ухудшением экономических условий, перенаселением и голодом конца XIII и начала XIV веков, время Людовика Святого воспринималось как золотой век, идеальный период, который ушел навсегда. Давайте перечитаем последние строки книги Жака Ле Гоффа "Людовик IX Святой": «Когда они [подданные Филиппа Красивого] в самом конце ХIII — начале XIV века заметили, что кризис уже настал и обострился, личность и царствование Людовика Святого предстали им только более лучезарными, более благословенными, более достойными томления по ним. В чем-то отвечая реальности, а в чем-то являясь порождением приукрашивающей памяти, миф о золотом веке Людовика Святого продолжал складываться благодаря Людовику Святому. Трудностям настоящего противопоставлялись воспоминания о "(добрых) временах монсеньера Людовика Святого". Последний шанс Людовика Святого выставить себя великим человеком будет в его превращении в короля ностальгии. Но не топос ли, не общее ли место исторического чувства эта ностальгия по монарху прошлого, прошлого, обладающего авторитетом, в котором отказано настоящему? Так, в конце концов, существовал ли Людовик Святой?»
Если этот вопрос можно задать в отношении Людовика IX, то он столь же обоснован и в отношении его внука. Ведь образ Филиппа Красивого был построен в противовес образу Святого Людовика. Хронисты, начиная с Жуанвиля, не могут удержаться от сравнения и чернят Филиппа, чтобы обелить Людовика.
Сравнение с мифическим образом всегда является проигрышным для реального человека да и как можно равняться со святым? В этом смысле Филипп Красивый отчасти сам виноват в своем унижении. Он не переставал превозносить добродетели своего деда, брал его за образец, пытался копировать его, подражал ему; он добивался канонизации, он хотел показать, что является преемником доброго и великого Людовика, культ и мощи которого он распространял, полагая, что это будет полезно для него, тогда как, напротив, чем больше он увеличивал авторитет Людовика Святого, тем больше он уменьшал свой собственный в глазах современников. Чем больше век Людовика Святого казался золотым, тем больше век Филиппа становился железным. Людовик Святой — это "хорошие" деньги, хорошие обычаи, традиционные свободы, хорошие урожаи, отсутствие налогов, уважение к феодальным связям между людьми; Филипп — это обесценивание, "фальшивые" деньги, нарушение феодального права и свобод, налоговый гнет, нехватка продовольствия, холод, безличное и бюрократическое правление легистов. По крайней мере, говорит Жоффруа Парижский, Людовик IX и Филипп III "ничего не взяли из своего королевства, ничего не украли и не похитили". Подразумевается, что Филипп IV обкрадывал своих подданных. Вопреки его мнению, быть внуком святого не очень хорошо, потому что от сравнения можно только пострадать.
Негативный образ созданный хронистами
Современники-хронисты не были к нему добры и, похоже, отражали общее мнение его подданных. Филипп IV был непопулярен. Вскоре после окончания его правления в анонимном тексте под названием Le Livre de l'information des princes (Книга сведений о принцах), составленном в традициях "зерцал" — литературных произведений, в которых авторы пытались нарисовать образ идеального короля, давая ему советы по управлению, — говорится, не называя его имени, о государе, которого "все ненавидят", который тратит свое время на охоту и позволяет управлять собой своему камергеру, а последнего в итоге вешают. Кто не узнал бы Филиппа IV и Мариньи, который был повешен в Монфоконе 30 апреля 1315 года? Об этом же повествует трактат, посвященный Louys fils ainsne de Phelippe le Bel (Людовик, сын Филиппа Красивого), то есть Людовику X Сварливому, представляющий собой морализаторское сочинение, которое иногда приписывают Эгидию Римскому, но которое, вероятно, происходило скорее из францисканских кругов. Примечательно, что это сочинение очень сильно вдохновлено Policraticus (Поликратиком) Иоанна Солсберийского, моральным трактатом францисканца Дюрана из Шампани, исповедника королевы Жанны, и зерцалом, написанным другим францисканцем, Гибером из Турне, посвященным Людовику Святому, который предстает как антитеза злому королю Филиппу.
В трактате Le Livre de l'information des princes в четырех частях подробно описываются добродетели хорошего короля, его обязанности по отношению к своему королевству, его мудрость, его судебные функции. Хороший король должен действовать ради "общего блага"; он должен быть богатым, но не облагать налогами, и, прежде всего, он должен управлять лично, прислушиваясь к мнению своих советников, которые должны быть людьми высокого ранга, но послушными. Чтобы проиллюстрировать этот момент, в трактате приводится история о короле, который передал всю власть своим камергерам; все проходило через них, так что в конце концов короля возненавидели и сочли бесполезным: "Лен рассказывает о короле, который имел своих камергеров настолько близких к нему, что он советовался с ними обо всем и делал то, что они ему говорили и чего они хотели, так что честные мужчины и женщины королевства не имели доступа к королю и не могли сделать для короля ничего из того, что они должны был сделать, если только не через камергеров или их свиту. И если этот король оказывал какую-либо милость принцу или кому-либо другому, все представлялось так, что милость оказывалась камергерами и что все это сделано ими, а не королем, и что благодарить за это надо их, а не короля. Так что все, кто имел дело с королем, не надеялись решить свое дело иначе, как через этих людей; и таким образом камергеры сделали всех обязанными самим себе, а короля сделали бесполезным, ничтожным и не имеющим никакой ценности".