1288: Первые стычки между Филиппом IV и Папой Римским
До этого момента Филипп IV играл лишь весьма второстепенную роль в решении арагонского вопроса, что отчасти можно объяснить его молодостью и неопытностью. Король Англии и Папа Римский выступали с мирными инициативами, но в противоположных направлениях, что делало их неэффективными. Однако король Франции быстро учился и проявил ясность, благоразумие, а значит, и реализм. У него не было желания возобновлять войну с Арагоном, но он высоко ценил доходы от сбора децима, которые предназначались для финансирования этой войны. Отсюда его колеблющаяся политика, можно даже сказать, нерешительная, избегающая слишком сильной приверженности к той или другой стороне. С одной стороны, он должен был избежать усиления позиций своего грозного вассала, короля Англии, чье пребывание в Аквитании затянулось настолько, что стало подозрительным, а с другой стороны, он не хотел раболепствовать перед Папой, от которого начал отдаляться. Уже в 1286 году, в самом начале правления, возникли первые трения по поводу соответствующей юрисдикции королевской власти и церкви в королевстве. В поздравительных письмах по случаю избрания Гонория IV король жаловался на некоторые злоупотребления: как то, необоснованные посвящения в сан, полученные некоторыми клириками, чтобы освободиться от церковных судов и избежать кровавых наказаний; существование женатых клириков, претендующих на церковные привилегии и церковные суды, которые имели тенденцию рассматривать дела, не требуя доказательств церковного статуса обвиняемого. В 1287 году королевская власть заявила о своих правах в нескольких епархиях: епископ Вивье, который с XII века пользовался неопределенностью своего статуса между Империей и королевством Франция, был вынужден присягнуть королю, и область Виваре перешла под королевский контроль. В епархии Альби король занял место графа Тулузы и епископа в сборе местного налога, причитающегося с владельцем скота, — пезаде, который стал реальным, личным и постоянным налогом. Конечно, это были незначительные вопросы, но тон был задан: новый король намеревался быть хозяином в своем доме и не хотел терпеть посягательств церковной юрисдикции. Семена потенциальной конфронтации с Папой Римским были посеяны. Все зависело от того, кто займет престол Святого Петра.
Николай IV, довольно мягкий и миролюбивый, был не тем человеком, чтобы рисковать крупным конфликтом с королем, чья помощь была ему необходима в сицилийском и арагонском конфликте. Однако в 1288 году эти две проблемы стали предвестниками будущих серьезных ссор. В данном случае Папа и король довольствовались ироничными заявлениями и воспользовались возможностью пойти на компромисс, который позволил бы решить эти проблемы, хотя бы временно. Но если Папой станет человек, не обладающий чувством юмора, что случалось нередко, то ситуация могла выйти из-под контроля.
Все дело было в неразрывном смешении, существовавшем в то время между светской и духовной сферами. Эта ситуация, которая делала конфликты неизбежными, должна была привести в восторг легистов. Во главе каждой епархии стоял епископ, которому помогал капитул каноников. Епископ как глава епархии обладали религиозными полномочиями, что никто не оспаривал. Но епископы также являлись феодалами: епископ был главой епископальной вотчины, регарии, из которой он получал доход, необходимый для его образа жизни. Аналогичным образом, сюзерен владел главным фьефом, от которого зависили подвассалы. Таким образом, епископ и капитул были частью как феодальной светской пирамиды, так и церковной пирамиды. В 1288 году возник двойной вопрос: в Шартре каноники утверждали, что люди их сеньории находятся под их юстицией, то есть церковной юстицией, а не под светской, то есть королевской, юстицией. В Пуатье архиепископ Бордо, от которого зависела епископская кафедра Пуатье, утверждал в согласии с епископом, что он отвечает за инвеституру вотчин, принадлежащих епископству, во время вакантности последнего, что означало, что апелляции из этих вотчин должны были подаваться архиепископу, а не в королевскую судебную систему.
Проблема, конечно, была не нова. Но, как знак времени и новой политической воли государя, королевские чиновники были непримиримы в своем рвении к защите прерогатив своего господина. Епископ Пуатье и глава каноников Шартра отправили жалобу в Рим, и Николай IV решил, что может по-отечески наказать молодого двадцатилетнего короля.
Ответ был язвительным и по содержанию и форме раскрывал решимость и методы нового правительства. Манифест, доставленный в Рим Филиппом де Бомануаром, сенешалем Пуату, безусловно, больше обязан составлением легистам Совета, чем самому Филиппу. Но он написан от имени короля и король, несомненно, должен был прочитать его перед отправкой. Поэтому можно считать, что этот документ полностью был им одобрен.
Тон письма был весьма ироничным и довольно новым для такого рода дипломатического послания. Филипп притворился невиновным и использовал свой юный возраст в качестве оправдания: я молод и неопытен, поэтому могу совершать ошибки; к счастью, существуете вы, почтенный понтифик, чтобы призвать меня к порядку. С самого начала обращение граничит с наглостью:
"Благодарение Богу за милости, которые Он неожиданно оказал нам. Не будучи слишком самонадеянными и не подражая евангельским фарисеям, мы думали, что продвигаем и поддерживаем церковные права с большей заботой, чем все остальные христианские государи. Мы верим, что мы так же, если не больше, чем другие правители, преданы миру и спокойствию нашей матери-церкви в Риме, и что для ее защиты мы привыкли подвергать опасности свою жизнь и жизнь наших подданных.
Верховный понтифик, наш Святейший Отец, несомненно, сжалился над нашей молодостью. В своих письмах он объяснил нам, по каким пунктам, следуя ложным советам некоторых, мы ущемили права и привилегии Шартрской церкви. С любовью отца и заботой апостола он предупредил нас, чтобы мы исправились в этом вопросе и исправили прошлые ошибки.
Должно быть, я действительно ваш любимый сын, — продолжал король, — раз вы даже наставляете меня на ложных основаниях, на основании одних слухов; я польщен: для нас большая радость видеть, что, когда речь идет о нас, наш Святой Отец с большей охотой заботится о нашем исправлении на основании слухов, на основании одного подозрения, чем о других государях. Никто, в сущности, не сомневается, что шаг, к которому он решил прибегнуть, не исходил из личного и особого пристрастия".
Затем, обращаясь к сути проблемы, тон документ без колебаний становится карикатурным и впадает в софистику под видом юридических рассуждений: если глава клириков и епископ утверждают, что они освобождены от светской юрисдикции, то это потому, что они утверждают, что являются суверенами; поэтому их ссора с королем — это ссора между суверенами, то есть акт войны. И поэтому король должен защищать свое королевство. И тогда, если все возведенные церковный сан в королевстве предъявят те же требования, то король не будет иметь власти, ибо достаточно будет "просто обрить голову цирюльником", чтобы избежать правосудия, и "если миряне, которые являются книготорговцами, иллюстраторами или изготовителями печатей, ссылаются на ту же привилегию, то она должна распространяться и на пахарей и виноградарей, которые производят хлеб и вино, необходимые для священных Таинств".
Аргумент намеренно абсурден, а тон ироничен. Вывод, однако, совсем не абсурден: шутки закончены. "Мы не признаем ни одну территорию в королевстве, даже если она принадлежит сеньору, как освобожденная от нашей юрисдикции. Наши предшественники не признавали этого. Мы намерены не признавать этого в будущем".
Молодой волк показал свои когти. Николай IV понимал, что Филипп был человеком другого калибра, чем его отец, и не настаивал. Он даже принял меры, чтобы успокоить Капетинга, назначив на епископскую кафедру Вердена преданного королю юриста, бывшего профессора гражданского права в Орлеане: Жака де Ревиньи. А чтобы Филипп не думал, что над ним издеваются, "в то время как в других королевствах клирики не могут защитить то, что им принадлежит", Папа послал такое же предупреждение Эдуарду, который был очень недоволен этим.
1289–1290: успехи короля Франции
Эта демонстрация власти французского короля также изменила баланс сил в арагонском конфликте и изменила ранее непримиримую позицию Папы. В течение 1289 года Филипп IV начал осознавать свои преимущества и силу в европейских делах. Документы канцелярии свидетельствуют об изменении тона молодого государя, который после более чем трех лет правления стал лучше справляться с властью и, окруженный эффективной командой юристов, взял инициативу в свои руки. Его уверенность в себе укрепило и династическое событие: "Людовик, старший сын Филиппа, короля Франции, был рожден королевой Жанной 4 октября", — сообщает хронист Гийом де Нанжи. Это событие было важнее, чем кажется, с рождением первого ребенка, сына, престолонаследие было обеспечено, а выбор имени показателен: ссылка на Людовика Святого напоминала всем, и в особенности Папе, о том, чем христианский мир обязан династии Капетингов. Более того, коронация Николаем IV 29 мая Карла II как короля Неаполя, Сицилии, Калабрии и Апулии уже весной укрепила позиции дома Анжу в средиземноморском регионе.
К концу года Филипп, воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, возобновил наступление. Он отправил в Рим посольство, которое возглавляли кравчий Франции Жан де Бриенн и легист Жерар де Момон. Они доставили длинный документ с перечнем королевских претензий по поводу конфликта светской и церковной юрисдикций. В тексте императивно утверждается, что узы, связывающие епископов и аббатов с королем Франции, имеют ту же природу, что и вассальные узы. Поэтому церковники должны соблюдать законы королевства, и как подданные короля они не пользуются никаким освобождением от его королевской юрисдикции.
Папа был в замешательстве, поскольку не мог позволить себе пойти на открытый конфликт с королем Франции, пока арагонское дело оставалось нерешенным: война все еще бушевала в Лионском заливе, где франко-английское дело защищали войска короля Майорки. В 1290 году, когда Эдуард I окончательно вернулся в Англию, Филипп предпринял дипломатическую инициативу, которая укрепила его позиции и способствовала восстановлению мира: в марте он отправился в Аквитанию через Ниор и Перигё. 2 апреля он был в Байонне, где на этот раз встретился с королем Кастилии Санч