лярия, от которой умер кардинал Жан Шоле, вынудили конклав переместиться в Риети, а затем в Перуджу, и пока он увяз в бесплодных переговорах, король Франции смог заняться внутренними проблемами королевства.
Финансовая целесообразность и рост напряженности во Фландрии и Аквитании (1292–1293)
Самым насущным вопросом была финансовая ситуация. Несмотря на восстановление мира, доходы были хронически недостаточными. В 1292 году король прибег к старым методам: вымогательству средств у ломбардцев и евреев, а также попытался ввести новый налог. Дефицит в этом году составил 27.897 парижских ливров. Это было достаточной причиной для конфискации имущества ломбардцев, которые были арестованы, вынуждены купить французское гражданство и заплатить около 250.000 турских ливров, чтобы вернуть свои владения. Евреи, настоящая "дойная корова" французской монархии в Средние века, были, очевидно, привлечены под обычным предлогом наказания за ростовщичество: ордонанс от 18 января 1292 года конфисковал еврейские долги в пользу короля: должники должны были заявить, включает ли их долг выплату процентов, и если да, то проценты аннулировались, а капитал конфисковывался. Однако вскоре стало ясно, что разорять евреев не следует: бедный еврей больше не платил налог, поэтому указ от 31 января ограничил конфискацию самыми вопиющими случаями ростовщичества.
Именно в 1292 году королевское правительство предприняло смелое нововведение: установило косвенный налог в размере одного денье с ливра, т. е. 0,4 % на все коммерческие сделки и контракты. Непопулярность этого налога, который вскоре стали называть maltôte (мальтот), "дурно воспринимаемым", легко объяснима. Во-первых, это была новинка, а средневековое общество не любило новинок; во-вторых, даже если налог был небольшим, он добавлялся к множеству существующих пошлин, поборов и сборов, и было хорошо известно, что после принятия налога в принципе, ставка будет продолжать расти; и в-третьих, это был налог, который налагался на всех, богатых и бедных. Более того, сбор денег создавал технические проблемы, неразрешимые имеющимися на тот момент средствами: как создать администрацию, способную контролировать мелкие сделки и собирать запланированные суммы? Поэтому многие города предпочитали выкупать себя, выплачивая единовременную сумму, которая позволяла им сохранить купцов, освободив их от этого бремени, и король охотно соглашался: это решало проблему сбора денег. Париж выкупил себя за 100.000 турских ливров, Ла-Рошель — за 12.000, Реймс — за 10.000, Прованс — за 3.000, Сен-Жан-д'Анжели — за 2.000.
Однако непопулярность мальтота вызвала волнения, бунты и смуты в нескольких городах. Городское население волновалось под влиянием первых серьезных экономических трудностей, затронувших ремесла и торговлю. Уже в 1280 году Ипр, Брюгге, Дуэ, Турне, Аррас, Прованс, Руан, Кан, Орлеан и Безье пережили серьезные волнения; то же самое произошло в Тулузе в 1288 году, Руане в 1289 году и Нуайоне в 1291 году. Мальтот 1292 года стал причиной гораздо более серьезных народных движений, например, в Реймсе и особенно в Руане, где репрессии были соразмерны страху властей, как сообщается в хронике Гийома де Нанжи: "Ничтожные люди Руана восстали из-за поборов, называемых мальтотом, которыми они были обременены, против магистров казначейства, слуг короля Франции. Бунтовщики разрушили дом сборщика налогов, выгребли деньги и осадили магистров казначейства в городском замке. После того как мэр и богатейшие люди города успокоили это восстание, большинство мятежников были повешены, а многие были заключены в тюрьмы короля Франции".
В реальности правительство Филиппа IV не настаивало: налог не пошел впрок, главные города откупились; Нормандия, которая понесла ущерб от нападений англичан и жителей Байоны на побережье, была освобождена от налога в 1293 году; в других местах он вызвал волнения, нарушившие экономическую стабильность. Поэтому в 1297 году он был упразднен. Но ущерб был нанесен: если с одной стороны этот эпизод иллюстрирует прагматизм Филиппа IV, то с другой — способствует формированию его репутации как государя, который давит своих подданных налогами.
Тем более что в следующем, 1293 году, он прибегнул к другой процедуре, столь же произвольной, хотя она касалась только богатых буржуа — принудительному займу. Февральские счета показывают, что расходы превысили доходы на 46 %: дефицит составил 132.310 парижских ливров. Обращение к флорентийским банкирам Бише и Муше оказалось совершенно недостаточным. Тогда Совет принял решение о займе в 50.000 ливров у королевских служащих и прелатов, который был погашен через четыре года, и принудительном займе в 630.000 ливров у богатых буржуа, который так и не был погашен.
Этот лихорадочный поиск наличности был отчасти вызван ростом напряженности в отношениях с Англией: угроза войны стала более явной и заставила правительство искать дополнительные ресурсы, чтобы иметь возможность финансировать возможный набор войск. Положение в двух областях оказались особенно напряженным: Фландрия и Аквитания. Во Фландрии граф Ги де Дампьер был все больше недоволен посягательствами своего сюзерена, короля Франции. У него было несколько оснований для упреков. Во-первых, он чувствовал угрозу из-за очень теплых отношений короля с соседями и соперниками Фландрии: Артуа графа Роберта II, двоюродного дяди Филиппа IV; Брабанта, где герцог Жан, его дядя Жоффруа и сын последнего Жан являвшиеся родственниками второй жены Филиппа III, Марии Брабантской, которая еще была жива; и, прежде всего, Эно, где граф Жан I д'Авен являлся протеже Филиппа IV и непримиримым врагом графа Фландрии. Мать последнего, графиня Маргарита, умершая в 1278 году, управляла Фландрией и Эно, но ее владения были разделены арбитражным решением Людовика Святого между детьми от двух ее браков: Эно досталось детям ее первого мужа, Бушара д'Авен, а Фландрия — потомкам ее второго мужа, Гийома де Дампьер. Между семьей д'Авен, которая также приобрела Голландию в 1299 году, и семьей Дампьер была лютая ненависть. А король поддерживал семью д'Авен.
Кроме того, графа Фландрии раздражало многократное вмешательство королевских чиновников в дела графства: с 1289 года бальи Вермандуа присутствовал на процессах, проводимых графом Фландрии, и слушания должны были проходить на французском языке. Наконец, король воспользовался волнениями в крупных городах Фландрии, чтобы заключить союзы с противниками графа. С 1280-х годов, в частности, из-за конкуренции со стороны итальянцев, ситуация в Брюгге, Ипре и Генте стала напряженной. Положение простых рабочих (gemsen) все более ухудшалось, а отношения с патрициями, буржуазией, крупными купцами, становились все более напряженными. Начались массовые беспорядки. Буржуазия обратилась за помощью к королю Франции и поэтому получила прозвище "Leliaerts" ("Лелиарты", люди лилии, в честь лилии, геральдического символа французского короля), в то время как простые рабочие возлагали свои надежды на графа.
С 1285 года произошел ряд инцидентов: В 1287 году монахи аббатства Святого Петра в Генте отдались под защиту короля; в 1289 году, по просьбе жителей Гента, Филипп IV учредил в городе "стражу" для защиты от произвола графа. В 1292 году Валансьен, восстав против графа Эно Жана д'Авен, попросил поддержки у графа Фландрии, который, воспользовавшись ситуацией, попытался заполучить в свои руки всю область Остревент, оспариваемую между двумя графствами. Филипп IV поддержал графа Эно.
Для графа Ги де Дампьера король Англии Эдуард I был естественным способом противостоять захватнической политике французского короля. Фландрия не могла обойтись без английской шерсти, а Англия нуждалась во фламандском рынке для ее продажи. Это экономическое взаимодополнение естественно привело к политическому союзу: в 1292 году Ги де Дампьер отправился в Лондон. Во время очень сердечных переговоров с Эдуардом было сделано предложение о браке между дочерью Ги Филиппиной и сыном Эдуарда и наследником английского престола принцем Эдуардом. Хотя о враждебных жестах по отношению к королю Франции не могло быть и речи, последний не мог не отнестись к этому союзу с подозрением.
Тем более что в это же время в Аквитании обострялась ситуация между подданными Капетингов и Плантагенетов. Первоначально это был вопрос частного соперничества между моряками Байонны и Нормандии. В 1292 году в одном из нормандских портов произошла стычка, ставшая отправной точкой для серии нападений, контратак, реваншей и карательных экспедиций, которые переросли в настоящий морской конфликт такого масштаба, что государи были вынуждены вмешаться. Последовательность событий была крайне запутанной, и ответственность взаимной: корабли из Байонны были потоплены нормандцами в Руайане и в устье Жиронды; в конфликт были вовлечены англичане, с флотилией из Cinque Ports, морского союза пяти портовых городов графств Кент и Сассекс, ответственного за обеспечение безопасности судоходства в Па-де-Кале. Настоящее морское сражение произошло 15 мая 1293 года у мыса Сен-Матье в Бретани, между нормандцами, байоннцами и англичанами.
Столкнувшись с этой эскалацией, которой они не ожидали, два короля должны были как-то отреагировать. Каждый из них, конечно, пытался поставить закон на свою сторону, но беспристрастное изучение документов и хронологии конфликта показывает, что Филипп IV явно вел двойную игру и что, прикрываясь стремлением к умиротворению, он на самом деле стремился к конфронтации, доводя Эдуарда до предела, выдвигая все более неприемлемые требования. Он знал, что король Англии находится в трудном положении, столкнувшись с волнениями в Уэльсе и Шотландии и финансовыми проблемами. Это казалось идеальной возможностью утвердить свой сюзеренитет над Аквитанией во всей его строгости, и, возможно, даже, при удачном стечении обстоятельств, конфисковать ее.
Обострение началось в 1293 году. Эдуард проявил добрую волю, согласившись в принципе на создание франко-английской комиссии по расследованию морских инцидентов, а затем приказал своим подданным прекратить все военные действия. Он даже заставил убрать фразу "злобу их врагов" из официального документа, подтверждающего этот приказ. Затем, в мае, он отправил в Париж посольство во главе с двумя высокопоставленными лицами, которые не могли не понравиться Филиппу IV: Генри де Ласи, графом Линкольном, и, прежде всего, Эдмундом, графом Ланкастером, братом короля Англии и тестем короля Франции, поскольку он был женат на Бланке, матери Жанны Наваррской, жены Филиппа IV. В июле к ним присоединились "эксперты" Роджер Брабазон, епископ Лондона, и Уильям Гринфилд, будущий архиепископ Йоркский. Послы предложили три варианта: Эдуард мог выплатить компенсацию французам, понесшим потери во время боевых действий; или назначить комиссию из двух англичан и двух французов для изучения фактов; или попросить Папу Римского вынести решение. Проблема была в том, что Папы до сих пор не было: кардиналы обсуждали это уже восемнадцать месяцев и, похоже, не были готовы прийти к согласию.