Длинными и широкими, большими и глубокими,
Чтобы воины врага падали бы
В канавы и спотыкались
Этот момент вызовет споры после битвы: является ли это частью уловок нечестной войны, как будут утверждать французы, основываясь на теории справедливой войны, разработанной схоластами, такими как Фома Аквинский? Но фламандцам было все равно. Для них война не была игрой, это был вопрос жизни и смерти. Они не брали пленных, ведь ремесленники не могли получить выкуп за благородных рыцарей. Поэтому они убивали всех: "Их оружие, имеющее отвратительные и гротескные формы — копье с изогнутыми клыками, алебарда, пика на древке совмещенная с на топором, коса, тесак, секира — использовалось для того, чтобы повалить всадников, поразив их лошадей, и нанести удар между сочленениями доспехов. Сброшенный на землю тремя, четырьмя, десятью этими энергичными мужами, красивый рыцарь, облаченный в железо, оказывался в положении рака на берегу, парализованным тяжестью своего снаряжения. И острые клинки, направляемые безжалостными руками, знали, где найти незащищенные места. Всадники были профессионалами в военном деле, но теперь им пришлось столкнуться с другими профессионалами: мясниками, привыкшими убивать, виртуозами разделывания туш, мастерами-плотниками с твердой рукой и верным глазом, оружейниками, способными с первого взгляда обнаружить изъян в любом доспехе и знающими, с помощью опытного взгляда на стык двух пластин, как добраться до тела". Таким образом, Франко Кардини выражает разницу в менталитете двух лагерей.
Битва при Кортрейке (11 июля 1302 года)
Таким образом, все было готово для сражения. Но историк не в состоянии описать ее, потому что хронисты оставили разные свидетельства. Последнее исследование, проведенное Ксавье Элари в 2012 году, посвящено брабантскому хронисту-священнику Лодевейку ван Велтему, писавшему после 1310 г. Конечно, его текст полон чудес и суеверий — многочисленные предзнаменования предвещают французам катастрофу, и мы даже видим, как святой Георгий лично вмешивается в битву — но его рассказ в 1200 стихах является "самым длинным, самым полным и самым подробным". И в любом случае, все согласны с конечным результатом. Так что давайте последуем за ним.
Роберт д'Артуа выдвигает вперед своих арбалетчиков, которые обстреливают фламандцев. Это было обычным для того времени началом сражения. Очень быстро им приказывают отойти в сторону и повернуть назад, чтобы пропустить атаку благородных рыцарей, что проходит не без некоторого беспорядка, так как всадникам приходится прокладывать себе путь через пехотинцев бегущих в обратном направлении. Несколько пехотинцев были растоптаны. Увлеченные своим порывом, тяжеловооруженные всадники без особого труда пересекли рвы и вступили в бой с фламандскими пикинерами, с разной степенью успеха: в центре фламандцы дрогнули, и для восстановления положения подоспели латники Жана де Ренессе. Слева Жоффруа де Брабант сумел ранить Вильгельма фон Юлих, который был выведен с поля битвы, но Жоффруа, забравшийся слишком далеко, был окружен и убит. Коннетабль Рауль де Клермон также был убит. Положение французских рыцарей стало критическим, так как фламандские линии прогнулись под ударом, но не были прорваны, и теперь рыцари, потерявшие скорость, падали под ударами пик и годендагов. Необходимо было отступить, чтобы начать новую атаку, но пересечь рвы и канавы без разгона в обратную сторону оказалось проблематично, и вскоре началась паника: рыцари "с золотыми шпорами наезжали друг на друга и падали". "Те, кто падал с коня, тонули в глубоких канавах то тут, то там", — пишет ван Велтем.
Похоже, что именно в разгар этой неразберихи Роберт д'Артуа атаковал справа со своими тремя "баталиями". Запутавшись среди мертвых, раненых, павших лошадей, друзей и врагов, он вскоре был окружен и убит. Распространились две противоречивые версии его смерти, одна лестная, другая менее лестная. Лестную передают Grandes Chroniques de France (Больших фрацузские хроники): "Видя неудачу и падение рыцарей, благородный граф Артуа, которому никогда не приходилось спасаться бегством, с компанией дворян, сильных и энергичных, подобно ревущему или разъяренному льву, напал на фламандцев. Но из-за множества копий, которые фламандцы держали крепко, благородный граф не мог продвинуться вперед. А потом жители Брюгге, словно превратившись в тигров, не щадили ни кого и не оставляли в живых ни великих, ни ничтожных. Но своими острыми копьями, называемыми бутехами и годендагами, они ставили подножки лошадям рыцарей. И когда они падали на землю, они резали их, как овец. Так что добрый граф Роберт д'Артуа, доблестный и окруженный со всех сторон, хотя и израненный многими ранами, тем не менее сражался доблестно и энергично, предпочитая умереть вместе с благородными людьми, которых он видел умирающими перед собой, чем сдаться злодеям и попасть в тюрьму". Это описание смерти героя, нового Роланда, отказывающегося сдаться и уступающего превосходящему числу врагов. Добрый француз Гийом Гиар подтверждает это в стихах:
Он яростно бился
Но мало что мог сделать,
Сражаясь против многих
Тех, кто стоял против него
Как будто он попал в трясину,
Их было тридцать на одного
Они так били его по доспехам.
Своими годендагами и гизармами,
Что его конь пал под ним
И повалил его на землю.
Там он и погиб.
Фламандские летописцы говорят по-другому. По мнению ван Велтема, который утверждает, что узнал это от очевидцев, конь Роберта д'Артуа пал после удара годендагом; граф, упав на землю, предложил взять его в плен: "Я граф Артуа! Возьми меня, я дам тебе много денег", или, по другой версии: "Возьми, возьми графа Артуа, он сделает тебя богатым". Само по себе такое отношение вполне нормально для аристократической войны, где целью является не убийство, а выкуп. Но здесь возникает двойная проблема: с одной стороны, дворянин может сдаться только дворянину примерно равного ранга, а таких вокруг нет; с другой стороны, это еще одна иллюстрация к вопросу о важности владения иностранными языками, никто не понимал, что он говорит. Сколько бы раз он ни говорил: "Неужели нет дворянина, который хочет взять меня в плен? Я предлагаю мой щит, чтобы избавить меня от этой смертельной опасности", но в ответ он получил лишь удар топором по лицу, удар мечом, отрубившим правую руку, и несколько ударов годендагом по телу, после чего патриций, имя которого ван Велтем даже называет, Ян ван дер Маркт, отрезает ему язык, чтобы сохранить как трофей. Пьер Флот, Рауль де Клермон, граф д'Омаль, граф д'Э и многие другие не избежали той же участи.
Видя такой поворот событий, командиры двух резервных баталий, Ги де Шатильон, граф Булонский и Людовик де Клермон, сочли более разумным отдать приказ об отступлении, которое быстро превратилось в паническое бегство. Многие рыцари, пойманные фламандцами, были убиты, а на поле боя Ги де Намюр приказал казнить всех, кто носил золотые шпоры. Говорят, что 500 пар были вывешены в соборной церкви Нотр-Дам-де-Кортрейк как трофеи "битвы золотых шпор". С нескрываемым ликованием ремесленники Брюгге убивали живых дворян и раздевали мертвых дворян, тем самым мстя за их высокомерие. Шателен Бурбура был выпотрошен, как и бальи Кортрейка; все брабантцы, присоединившиеся к французской армии, были истреблены. Только несколько рыцарей были захвачены в плен и впоследствии выкуплены, например, Рауль де Гокур. Французский лагерь был разграблен, и на следующий день обнаженные тела были брошены в братские могилы. Два дня спустя части тела графа д'Артуа были собраны и захоронены в монастыре Грёнингхе. Общий результат был катастрофическим для французской стороны. Не следуя преувеличениям хронистов, мы можем обоснованно предположить, вместе с Ксавье Элари, что погибло более 50 % войска, в том числе 50–60 высокопоставленных лиц, включая Роберта д'Артуа и Пьера Флота. Эта пропорция погибших совершенно несопоставима с пропорциями сражений между рыцарями.
Интерпретации катастрофы
А еще более унизительной эту катастрофу делает то, что разгром благородным рыцарям был учинен презренным городским пешим ополчением. Поэтому шок от этого был очень сильным. Долгое время память о Кортрейке преследовала замки аристократии и была гордостью домиков с соломенными крышами и мастерских. Эта битва стала настолько символичной, что 80 лет спустя, в 1382 году, король Карл VI, который проезжал здесь со своими дворянами, решил стереть все следы этого сражения. Рассказ Фруассара свидетельствует о болезненных следах, оставленных в сознании людей через три поколения после этого события. Рана осталась открытой, оскорбление не было смыто: "Французы очень ненавидели этот город из-за битвы, которая однажды произошла перед Кортрейком, где был убит граф Роберт Артуа и весь цвет рыцарства Франции. И их потомки хотели отомстить за них. Королю стало известно, что в большой церкви Нотр-Дам-де-Кортрейк есть часовня, в которой хранится более пятисот пар золотых шпор, и эти шпоры раньше принадлежали сеньорам Франции, убитым в битве при Кортрейке в 1302 году; и жители Кортрейка каждый год устраивали большое торжество по случаю этого триумфа. На это король сказал, что они заплатят ему, а когда он уйдет, то подожжет город. Таким образом, в будущем они будут помнить, что здесь останавливался король Франции. [...] Когда король Франции собирался покинуть Кортрейк, он не забыл, как и французские сеньоры, о золотых шпорах, которые они нашли в церкви в Кортрейке и которые принадлежали дворянам королевства Франции, некогда убитым вместе с графом Робертом Артуа в битве при Кортрейке. Поэтому король приказал, чтобы при его отъезде Кортрейк был сожжен и разрушен". Жители Кортрейка в 1302 году не имели никакого отношения к тому, за что пострадали их правнуки…
Давайте вернемся к 11 июля 1302 года. Кто же виноват в этой катастрофе? Кто несет ответственность? Для многих виновник был очевиден и он уже не мог защитить себя: Роберт д'Артуа. По мнению нескольких хронистов, он проявил легкомыслие и самоуверенность; жаждая славы, он не дал арбалетчикам времени сделать свою работу, и даже бросил вызов одному из своих товарищей, заявившему, что тот прорубится дальше, чем он, в ряды противника, что, очевидно, было повторением эпизода битвы при Мансуре, где его отец заключил такое же глупое пари и тоже погиб.