Решение других проблем
В Париже теперь были убеждены, что Папа стремится к конфронтации, что только укрепило решимость Филиппа Красивого продолжать реализацию плана, намеченного Ногаре 12 марта. Необходимо было еще убедиться, что ситуация на других фронтах находится под контролем. Во Фландрии царило временное затишье: французские военачальники, коннетабль Гоше де Шатильон, его кузен, виночерпий Франции Ги де Шатильон, граф Сен-Поль, Жак де Байонн, Беро де Меркур, два новых маршала, Миль де Нуайе и Фуко дю Мерль, не хотели рисковать и заполучить еще один Кортрейк. Происходили мелкие стычки не приводившие к каким-либо серьезным последствиям. С другой стороны, вспыльчивого Вильгельма фон Юлих сдерживал Филипп де Кьети, еще один сын из неистощимого запаса Ги де Дампьера, который только что вернулся из Италии, где он женился и даже служил Карлу II Анжуйскому. При поддержке своих братьев Ги и Жана Намюрских он также выступал за осторожность, поэтому кампания 1303 года не ознаменовалась какими-либо значительными событиями: произошло вторжение фламандцев на север Артуа и взятие Теруана после поспешного отступления Гоше де Шатильона, который отказался сражаться, и были неудачные попытки взять Сен-Омер и Эр-сюр-ла-Лис. Братья короля, Карл Валуа и Людовик д'Эврё, как и другие военачальники, тоже не добились успехов, поэтому война застопорилась, что раздражало хрониста Жоффруа Парижского, который обвинял короля в нерешительности:
Я удивляюсь, его беспечности,
Собрав и обнадежив многих,
Отступать и отступать,
Взяться за дело и не довести до конца,
Много наобещав, остановиться.
На самом деле, король не был заинтересован в немедленном возобновлении Фландрской войны. Прежде всего, ему нужно было выиграть время. Летом в знак доброй воли он освободил старого графа Ги де Дампьера и еще одного его сына, Гийома де Кревекера, а 20 сентября было заключено перемирие, которое продлилось до Пятидесятницы 1304 года.
Еще один важный игрок на европейской политической арене пока оставаться в стороне: король Англии, который мог серьезно осложнить ситуацию, если бы ввязался в конфликт с Папой. К счастью, он все еще был занят шотландским вопросом, и 20 мая, как раз когда отношения с Папой становились действительно серьезными, Филипп и Эдуард заключили столь необходимый мир. Было решено, что Аквитания вернется к ситуации, существовавшей до 1294 года, и что Эдуард или его сын прибудет в Амьен, чтобы принести оммаж королю Франции 8 сентября. Были окончательно определены условия брака Эдуарда Младшего, принца Уэльского, и Изабеллы, дочери Филиппа IV; приданое представляло собой ренту в размере 18.000 турских ливров в год; брак должен был состояться, как только Изабелла, которой исполнится одиннадцать лет, достигнет совершеннолетия. Помолвка была проведена по доверенности: 12 июня в присутствии короля и королевы епископ Винчестерский и граф Линкольн, представлявшие Эдуарда, и Жиль Айселин, архиепископ Нарбоннский, представлявший Изабеллу, председательствовали на странной церемонии: архиепископ обручился с епископом! Но какой бы комичной ни была ситуация: главное, что с этой стороны опасность теперь похоже миновала, даже если запланированная в Амьене церемония принесения оммажа все-таки не состоится.
Оба короля были действительно парализованы своими финансовыми проблемами. В Англии счета казначейства за 1302–1303 годы показывают доходы в размере 43.589 фунтов стерлингов и расходы в размере 64.036 фунтов стерлингов, а строительные рабочие в замке Линлитгоу в 1303 году во время войны с Шотландией объявили забастовку и угрожали покинуть страну, если им не выплатят жалованье. С французской стороны все было еще хуже. Фландрская война, хотя и велась с экономией средств и без рискованных операций, стала финансовой катастрофой. В целом, за пятнадцать месяцев после Кортрейка, т. е. до перемирия 20 сентября 1303 года, королевская монета обесценилась на 37 %. Были возобновлены указы, запрещающие вывоз золота и серебра; королевские служащие должны были сдать всю свою серебряную посуду, а другие подданные — половину, на монетный двор, чтобы ее переплавили и превратили в монеты. Чтобы обойти запрет на вывоз драгоценных металлов, богачи покупали экспортные товары но в ноябре правительство запретило и их вывоз из королевства.
Сочетание манипуляций с монетой и налогового давления сделало 1303 год одним из худших годов правления для подданных. Весной были отчеканены новые серебряные монеты: gros, содержащие на четверть меньше чистого серебра, с увеличенной вдвое номинальной стоимостью. Технически операция заключалась в том, что 58 монет составляли серебряную марку, но марку серебра 718 пробы вместо 958 пробы, и обращались эти монеты по стоимости 21 парижского денье, т. е. 24 турских ливров за кварту, вместо 15 как ранее. "Черная" монета, т. е. с низким содержанием драгоценного металла, становилась все более черной: двойной турский ливр упал с 4,75 денье до 2, т. е. менее 2 % чистого серебра. Была отчеканена новая золотая монета — chaise (стул), названная так из-за массивного сиденья, на котором сидел король на аверсе. Она торговалась по цене 62 су за 6 турских денье, что в три раза дороже, чем можно было бы предположить по содержанию драгоценного металла.
В марте налог для оказания помощи в войне составляет 20 % от дохода с земли и 2 % от стоимости недвижимости. В мае был введен налог в размере 50 % от доходов с земельных владений для дворян, 10 % для недворян и 2 % от доходов с движимого имущества. За 1303 год Жан Фавье подсчитал, что дворяне, которые лично не пошли служить в армию, платили 70 % своего дохода, землевладельцы недворяне — 30 %, а купцы — 4 % от стоимости их личного имущества и товаров, которыми они владели. Епископы в Declaratio prelatorum (Декларации прелаторов) умоляли короля не девальвировать монету без согласия церкви и дворянства.
Продолжалась практика принудительных займов. К королевским чиновникам, духовным лицам, ко всем, кто подозревался в наличии наличных денег, обращались и призывали прийти в Лувр и внести свой денежный вклад, если они хотят показать, как они любят короля, и избежать неприятностей. Формула обращения была недвусмысленна:
"Вы ясно видите великую необходимость и потребность, которую мы сейчас испытываем для обороны нашего королевства […]. По этой причине, мы горячо просить вас, проявить великую щедрость, на какую вы только способны, и желаем, чтобы из любви и верности, которую вы питаете к нам и к королевству, и из желания процветания нам и королевству, и если вы дорожите нашей любовью и нашей милостью, и желаете избежать нашего негодования, вы поможете нам в этой великой нужде суммой в 300 турских ливров в виде займа.
Означенную сумму вы отправите в Париж, к нашим людям в Лувр, вместе с предъявителем этих писем, или сообщите предъявителю какой-нибудь неотдаленный день, в который у вас непременно будут упомянутые деньги. И сделайте это быстро и свободно, без оправданий, без промедления и без задержки, ибо мы точно знаем, что вы можете сделать это, сами или с помощью ваших друзей.
Вы увидите большую выгоду, от того что откликнетесь на наше обращение. И давайте четко осознаем, что мы никогда не будем доверять и держать в качестве друга или вассала того, кто подведет нас в такой великой нужде". Как видно, вопрос об отказе не стоял.
Чтобы облегчить сбор налогов, король пошел на определенные уступки: снизил ставки, предусмотрел возможность возмещения убытков кредиторам короля за счет снижения налогов, разрешил некоторым городам контролировать использование средств и напрямую платить набранным ими войскам, а также пообещал вернуться к "хорошим деньгам". Этот метод оказался относительно эффективным: бальяж Бурж, заплативший 10.000 ливров в 1303 году, заплатил 40.000 ливров в 1304 году, когда общая сумма налоговых поступлений достигла 735.000 ливров, что позволило собрать приличную армию.
14 июня: речь Гийома де Плезиана в Лувре
Однако главной заботой Филиппа Красивого весной и летом 1303 года оставалась борьба с Папой. Узнав о враждебных намерениях Бонифация в результате задержания его посланника Николя де Бьенфайя и известий об антифранцузских высказываниях 30 апреля, он решил в конце мая продолжить реализацию разработанного совместно с Ногаре и Советом плана по изоляции, дискредитации, низложению, суду и осуждению понтифика. В этот план он намеревался тесно вовлечь своих подданных. Это была отличительная черта его методов: в крупных конфликтах никогда не действовать в одиночку, а представлять себя в роли судьи, арбитра, который вмешивается, чтобы восстановить закон и порядок, выслушав жалобы и обоснованные обвинения, и взяв в свидетели общественное мнение. Конечно, это все было притворством, но метод был поразительно современным: управлять государством путем манипулирования общественным мнением. Филипп Красивый был новатором и творцом в этой области.
Основная процедура заключалась в созыве расширенного состава Совета, чтобы обеспечить более широкое распространение официальной точки зрения. Перед собравшимися юрист-эксперт представлял дело и развивал обвинение, предъявляя "доказательства". Король выслушивал их, и ему даже не нужно было высказывать свое мнение или спрашивать присутствующих: под его взглядом вывод напрашивался сам собой. Затем дело объяснялось "народу", некоторые из представителей которого собирались в более широком собрании, в то время как одобрение официальных органов, моральных и интеллектуальных авторитетов, особенно университета, испрашивалось после кампании запугивания.
Этот механизм был приведен в действие 13 июня. В этот день в Лувре собрался очень Большой Совет, состоящий из более чем пятидесяти человек, включая графов д'Эврё, Сен-Поль и Дрё, баронов, епископов, докторов "теологии, права, медицины и искусств" и "других уважаемых и значительных деятелей", в присутствии короля. Государю было подано прошение о созыве собора для суда и низложения лжепастыря, узурпатора, еретика и преступника ныне стоявшего во главе Церкви. На следующий день дело было представлено экспертом в области права, который до этого момента оставался в тени, Гийомом де Плезианом. Этот человек, родом из селения Плезиана в Дроме, изучал право в Монпелье, а затем преподавал там же как