legum doctor (доктор права), и до февраля 1303 года был судьей-магистратом в Бокере, в точности как Ногаре, чьим единомышленником он был. Плезиан был хорошим оратором. Недавно прибывший из Лангедока, он был новичком в Париже, и можно было бы удивиться, увидев, как этот все еще относительно малоизвестный человек скромного происхождения держал речь перед этими знатными особами и выступал в их присутствии с яростными обвинениями в адрес Папы. На самом деле, выбор был продуманным: помимо ораторских талантов, Плезиан прекрасно разбирался правовых вопросах; он был знаком со всеми деталями дела, в частности, с тремя манифестами кардиналов Колонна против Бонифация, из которых он позаимствовал многие факты. Поручение оглашения обвинения Гийому де Плезиану, а не более крупной фигуре, означало, что "техническому" аспекту дела был придан больший вес и серьезность.
Обвинение состояло из двадцати восьми статей, посвященных темам, затронутым Ногаре 12 марта, но дополненных множеством фактов, которые придавали им содержательность и, как предполагалось, делали их более достоверными. Многие из этих "фактов" на самом деле были основаны на сплетнях, слухах, злобных обвинениях, непроверенных враждебных свидетельствах, предвзятых интерпретациях, заявлениях, вырванных из контекста, и даже чистых выдумках. Плезиан опирался на все возможные источники и, можно сказать, собрал весь мусор, что делало его обвинительную речь занимательной и живописной, если не правдоподобной. Он связался с врагами Бонифация, укрывшимися во Франции, читал манифесты Колонна, и даже получил показания легата, кардинала Лемуана, который позже, в 1311 году, признал, что "Бонифаций был еретиком". Надо сказать, что личность и характер Папы значительно облегчили задачу его обвинителей: его авторитарность и болезненная мания величия, его гнев, его излишества, его недостаток самоконтроля заставлявшие его делать заявления, которые выходили за рамки здравомыслия и которые легко могли быть использованы против него. Его высокомерие, неумеренный вкус к диалектическим приемам заставлявшие его жонглировать противоречивыми аргументами, безрассудно играть с sic и non, делать замечания, которые легко могли быть признаны скандальными, даже кощунственными и еретическими, были использованы против него.
Однако нельзя сказать, что Плезиан и его слушатели были полностью недобросовестны. Если Бонифаций, вероятно, не являлся еретиком, несмотря на излишества в выражениях, то его обвинители, вероятно, тоже не являлись исключительно лицемерными, несмотря на свои высказывания. Вполне вероятно, что с их стороны присутствовало желание придать делу дополнительный вес за счет массы сомнительных аргументов, но основная убежденность в том, что Бонифаций — узурпатор с неортодоксальными убеждениями, являлось искренней, и эта убежденность только укреплялась в ходе развития конфликта.
Давайте рассмотрим речь Гийома де Плезиана. Количество и тяжесть грехов, в которых упрекали Папу, явно наводят на подозрения: это слишком много для одного человека, даже для Бенедетто Каэтани, которого превращали в настоящее чудовище. Наименьшим из его недостатков является практика непотизма. Он, говорит Плезиан, "обогащал членов своей семьи, назначая их маркизами, графами, баронами, не стеснялся строить для них большие замки и устранять или притеснять других дворян, римских или нет". Он сделал трех своих племянников кардиналами, один из которых, Франческо, был "глубоко невежественным и недостойным" и вел беспутную жизнь. Он даже не стеснялся расторгать действительные и заключенные браки в пользу других племянников, например случай с Роффредо III Каэтани, чей брак с Маргаритой Альдобрандески был аннулирован в 1298 году, чтобы он мог жениться на Джованне дель Аквила. Все это было ерундой так как ране было бесчисленное множество Пап, которые практиковали непотизм.
Бонифаций, утверждал Плезиан, не стеснялся нарушать тайну исповеди: говорили, что он низложил испанского епископа после того, как тот раскрыл ему "в тайном покаянии" "огромное и скрытое" преступление, и вернул ему сан в обмен на деньги. Это был намек на случай с епископом Севильи Санчо Гонсалесом, но последний на самом деле был низложен за финансовые махинации, в которых он признался вне исповеди. Эта история использованная Плезианом исходила от Пьетро Колонна.
Более серьезными были обвинения Бонифация в идолопоклонстве. Папа, "чтобы память о нем была вечной, установил в церквях свои серебряные статуи, побуждая тем самым людей боготворить его", — говорит Плезиан, который знал о статуях Папы в Реймсе, Амьене и Орвието. В реальности, со стороны Бонифация, это был акт детского и неуместного тщеславия или желание увековечить свои решения, и его нельзя считать актом идолопоклонства.
Столь же экстравагантным являлось обвинение в поклонении демонам и использовании их силы. Папа, говорит Плезиан, "колдун и обращается к прорицателям": у него есть "личный демон, и он пользуется его советами во всем, и по этой причине он однажды сказал, что если бы все люди мира были на одной стороне, а он на другой, никто не смог бы обмануть его ни в законе, ни в фактах, что невозможно сделать иначе, как силой демонов". Здесь Плезиан снова использовал истории, переданные Пьетро Колонна, которые последний, как мы увидим, снова будет использовать во время судебного процесса 1306 года. Вполне вероятно, что присутствие в Латеране таких подозрительных врачей, как Таддео Альдеротти, Джованни де Токко, Гульельмо де Брешиа, Пьетро д'Абано и Арно де Вильнев, способствовало этим слухам о колдовстве.
Как и любой уважающий себя поклонник демонов, Бонифаций, очевидно, был содомитом. Ногаре 12 марта лишь весьма туманно намекнул на "огромные явные преступления". Плезиан расставил все точки над i, он обвинил Папу в "содомитском преступлении и содержании наложниц". Однако он не стал настаивать на этом новом обвинении, для которого у него по-прежнему не было достаточных доказательств. Именно во время судебного процесса 1306 года были представлены "свидетельства", в которых говорилось, что Папа сказал, что грех плоти "не более грешен, чем потирание рук", и что Дева Мария не была лишена его: она "не более девственница, чем моя мать, у которой было много детей".
Это противоречило ортодоксальным установкам и подводило к обвинению в ереси ― Папа не верит в реальное главенство Христа. Доказательством, говорит Плезиан, является то, что "он больше украшает место, где он сидит и почитается, чем алтарь, где освящается воинство христово", а когда священник переходил к восхвалению Христа, "он не поднимался с места и даже поворачивался к нему спиной". Откуда это Плезиан взял? Возможно, что когда-то Бонифаций вел себя с излишней отстраненностью во время церковной службы.
Более серьезным являлось обвинение в отрицании бессмертия души, которое семь раз упоминалось в разговорах с Папой, как до, так и после его избрания. Плезиан справедливо делает это ключевым моментом: если Папа не верит в бессмертие души, то он еретик и злоумышленник, и одного этого достаточно для его низложения. Фактически, Плезиан использова неосторожность в словах и дерзость Бонифация, который являлся хорошим диалектиком и любил играть с аргументами за и против, обращаться с парадоксам и провокациям. Вопрос о бессмертии души, который, очевидно, являлся основополагающим для христианина, только что был заново открыт Аристотелем через его интерпретацию Аверроэсом. По Аристотелю, душа смертна, и многие схоластические богословы, во главе с Фомой Аквинским, следовали за Аристотелем. Это было проблемой, потому что не могло быть и речи об отказе от бессмертия души. Проблема вызывала ажиотаж, и в университетах проходили дебаты, особенно в контексте формальной аргументации и риторических упражнений, disputatio. Прежде чем принять решение по этому вопросу обсуждались все плюсы и минусы. Некоторые профессора демонстрировали головокружительную виртуозность в этих философских упражнениях, в которых господствовала диалектика. Конечно, официальная ортодоксальная истина в конечном итоге всегда должна была победить, но поиск противоположных аргументов и их публичное высказывание могло привести к двусмысленностям и сомнениям, потому что они не стеснялись предлагать в качестве предметов для обсуждения самые острые вопросы, такие как "мир вечен", "душа смертна" или даже "Бога не существует". И некоторые профессора воспользовались этим, чтобы занять двусмысленную позицию, что привело в XIII веке к тому, что было названо "двойной истиной", которая, в свою очередь, привела к номинализму, разделению разума и веры. Блестящий юрист и диалектик, Бенедетто Каэтани любил демонстрировать свое мастерство в этих областях. Но не было ничего проще, чем вырвать некоторые из его высказываний из контекста и приписать ему еретические высказывания. Примеры были приведены в ходе посмертного судебного процесса над ним, возбужденного в 1306 году. В любом случае маловероятно, что Каэтани не верил в бессмертие души. Но, возможно, он был сторонником "двойной истины", несмотря на то, что она была осуждена епископом Парижа в 1277 году.
Гораздо менее серьезным было обвинение в не соблюдении поста, ни во время бдений, ни во время Великого поста. А затем выдвигалось непростительное преступление: он ненавидит Францию и французов, начиная с короля. Бенедетто Каэтани якобы сказал, что предпочел бы быть "собакой или ослом, чем французом", что косвенно подтверждало, что для него человеческая душа — не более чем душа животного. Папа "не краснея говорил, что хотел бы быть собакой, ослом или любым другим животным, а не французом, потому что он не верил, что у француза может быть душа, способная заслужить вечное блаженство". «Долгое время он питал ненависть к королевству Франция, наперекор вере, поскольку именно здесь вера возымела свое великолепие и получает наибольшую поддержку в христианском мире. Он также заявил при свидетелях, что предаст анафеме всех, даже ангелов, кто отрицает его суверенную власть над Францией. Он заявил, что скорее уничтожит все христианство, чем откажется от наказания за "превосходство французов"». Это были провокационные заявления, или шутки, или слова, без сомнения, сказанные в гневе. "Но Папа также подталкивал императора против Франции и обещал королю Англии децим, если тот вступит в войну против Франции", — настаивал Плезиан.