Оперный театр светился восьмиколонным портиком, поднятым рядами ступеней. Здание венчал красивый фронтон с подсвеченными аллегорическими скульптурами. Все это выглядело настолько величественно и торжественно, что Инна Карловна вполне могла бы поверить, что находится где-нибудь во Франции. И стоит только открыть окно, как из него польются звуки аккордеона и бурлящая, как ручеек, французская речь.
В реальность Инну Карловну вернули дымящие спички заводских труб. Она отвернулась от окна и пошла к выходу на этаж.
– Ну как вы сегодня? – Дарья Игоревна привычно направила на нее мягкий внимательный взгляд.
– В целом неплохо… – Инна Карловна пристально посмотрела на своего психолога, сцепляя в крепкий замок пальцы рук.
– О чем вы хотите поговорить сегодня? – Дарья Игоревна словно почувствовала, что ее пациентке нужно собраться с духом, чтобы рассказать то, что ее волновало. – Может, у вас есть что-то особенное?
– Да! – Инна Карловна ухватилась за вопрос и тут же выпалила: – На Анюту, мою помощницу из школы, напал маньяк! Представляете, работник почты порезал ее на Филькиной круче. Э-э-э, это в рощице рядом с нашей школой. А перед тем как сбежать, размозжил ей голову. Она чудом осталась жива! А он… Я бы его, гада, тоже пырнула.
– Тоже? – Дарья Игоревна завела за ухо выбившуюся из прически кудряшку.
– Ну она ведь защищалась. – Инна Карловна подалась вперед и заговорила чуть тише, будто испугалась собственных слов: – Ну и пырнула его поэтому ножом. Ума не приложу, где она его взяла. Не с собой же носила?
Дарья Игоревна кивнула.
– Психованный почтальон тоже остался жив, – совсем спокойно, почти как диктор теленовостей, произнесла Инна Карловна. – А лучше б нет. Зачем такие ужасные люди вообще нужны?
Инна Карловна замотала головой, разметывая по плечам прямые соломенные пряди ровно отрезанного каре. Даша продолжала внимательно смотреть на нее.
– Почему эта ситуация так взволновала вас?
– Ну как же! Это ж не просто так… Это же человек, который вот со мной работал бок о бок, а потом на него взял и напал маньяк. А если б это я шла по той дороге вечером?
– Что вы чувствуете, представляя себя на месте вашей помощницы?
– Не знаю… – Инна Карловна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Не открывая их, она продолжила: – Наверное… дикое отчаяние и ужас, что жизнь может вот так закончиться.
– И чего вам хочется при этих мыслях?
– Хочется горько плакать и идти все крушить.
– Угу. – Дарья Игоревна что-то записала в блокнот, лежащий на ее острых коленках. – Нарисуйте дома ваши чувства и в следующий раз принесите мне.
Инна Карловна вновь подняла голубые глаза на психолога. Уловив искреннее внимание в глазах Дарьи Игоревны, она почувствовала, что может оголиться перед ней еще сильнее.
– И знаете, что мне показалось в этой ситуации страшнее всего, от чего у меня даже на миг перехватило дыхание?
– Что же?
– Что в ситуации, когда мы не понимаем, зачем нам сейчас умирать, мы лишены всякой возможности принять то, как уйдем.
– Это было для вас словно удар под дых?
– Точно! Мне показалось, что страшнее самой смерти в этой ситуации была абсолютная изоляция жертвы от мира.
– Что жертва могла бы чувствовать в тот момент?
– Одиночество… – Глаза Инны Карловны налились слезами. – Холодное, липкое, непрекращающееся одиночество под хищным взглядом нависающего зверя…
Она вышла из такси на перекрестке, напротив футбольного стадиона. Несмотря на то что уже совсем стемнело, Инна Карловна решила дойти до дома пешком. Там всего-то было десять минут ходьбы быстрым шагом. Да и хотелось немного подышать. После встреч с Дарьей Игоревной у нее всегда было чувство, как будто часть души, забитой всяким хламом, освобождалась и с этим чистым свежим пространством нужно было немного пожить, почувствовать его и так и эдак, свыкнуться с ним, принять.
Да и вечер был превосходным. Тихо-тихо. Скамейки сквера уже совсем опустели, родители с детьми разошлись по домам и лишь деревья неизменно оставались на своих местах, грациозно чернея разномастными стволами в свете фонарей.
Инна Карловна даже остановилась на минуту посреди этого безлюдного пространства, настолько ей было хорошо и спокойно. Подняла к небу голову, расставила в стороны руки. Наверное, она сейчас была похожа на статую Иисуса Христа-Искупителя на вершине горы Корковаду, но ей было все равно. Что-то еле уловимое и благодатное входило в нее через темечко. Она широко улыбалась.
– Belle![1] – внезапно Инна Карловна услышала мужской бас.
Инна Карловна застыла на месте, плавно опустила руки и голову и приоткрыла глаза – впереди, в нескольких метрах от нее, на скамье у соседней аллейки темнел силуэт мужской фигуры. Возле лица незнакомца вспыхнул алый огонек – мужчина шумно выпустил серую струю дыма. Его подбородок белел в темноте сединой отросшей щетины.
Инна Карловна, словно очнувшись, поскорее отвела взгляд и пошла по своей аллее дальше. Чтобы выйти из сквера, ей в любом случае нужно было пройти мимо мужчины. Благо их дорожки разделяла широкая длинная клумба с вязкой, оттаявшей после зимы землей, через которую вряд ли кинется нарушитель ее спокойствия.
– Добрый вечер, красавица! – вдруг сказал мужчина, когда она поравнялась с ним, и постучал ладонью по сиденью скамьи, приглашая ее.
В голосе его она различила едва заметный нерусский акцент.
– Добрый! – машинально бросила в ответ Инна Карловна и не узнала себя. То ли от страха, то ли от нежелания связываться с чужаком обычно звонкий и серьезный голос Инны Карловны сделался писклявым и совсем тихим.
– Давай провожу, красавица! – Мужчина стал медленно подниматься со скамьи, опираясь на кованую ручку.
– Нет, спасибо! – не останавливаясь и не поворачивая головы в сторону незнакомца громко выпалила Инна Карловна.
Мужчина досадливо забубнил что-то не по-русски, издавая булькающие гортанные звуки.
«Неужто француз?» – хмыкнула про себя Инна Карловна и, не сбавляя скорости, зашагала к концу аллеи, где в решетке ограды черной дыркой зиял выход.
Инна Карловна миновала скверик, крытый продуктовый рынок и магазин с горящими круглыми лампочками и веселой молодежью у крыльца. Оживленная улица и яркий свет успокоили ее. Она замедлила шаг и уже совсем перестала думать о странном человеке из сквера. Мысли снова перескочили на сеанс с Дашей. В голове крутились слова «жертва», «одиночество», «страх», «смерть». И ей нужно было как-то все это соединить, но она пока не понимала, как именно.
До дома оставалось пройти один проулок. Инна Карловна шагнула в тьму между двумя обшарпанными сталинками с деревянными балкончиками. Сзади послышались шаги, но Инна Карловна не придала им значения. Мало ли кто шел домой из магазина. Что же теперь из-за какого-то престарелого бабника ей бояться всех подряд?
Инна Карловна слушала шаги. Свои и те, что гулким эхом стучали следом. То, что кто-то намеренно шел за ней, сомнений у нее не оставалось.
Инна Карловна жадно хваталась взглядом за лица выплывающих из темноты прохожих, но они все были так далеко и слишком заняты, чтобы смотреть в ее сторону. Пять шагов – и она будет у подъездной двери. А что дальше? Закричать? Но вдруг человек, преследующий ее, прямо сейчас тянет руку к ее лицу, чтобы зажать ей рот?
«Стоп, хватит!» – Инна Карловна разозлилась на саму себя за излишнюю и совсем уж глупую тревожность. Она встала как вкопанная у подъезда, а потом резко развернулась: в паре метрах от нее, на дороге, как истукан, стоял мужчина из сквера. Подошвы его ботинок утопли в луже. Незнакомец был коренастым. Полы модного длинного тренча, подвязанного на талии поясом, доходили до середины икры.
– Зараза! – Мужчина сделал шаг вперед, выходя из лужи и задирая голову к умирающей искорке фонарной лампы. – Хоть бы освещение сделали, ироды!
– Да что же это такое! – возмутилась Инна Карловна. – Что вам от меня надо?
– Tu es trop belle pour marcher seule dans le noir[2]. – Навязчивый стиляга не рискнул продолжить движение и растерянно развел руками. Его кепи была надвинута на самые глаза, а из уголка рта торчала горящая сигарета.
– Не понимаю вас! – выпалила Инна Карловна. Тут же она почувствовала, как краска прилила к ее щекам. Ей было досадно, что она, всю жизнь мечтавшая о Франции, о Париже и Елисейских полях, так и не выучила французского языка.
– Проводить хотел… – уже тише ответил мужчина, убирая изо рта сигарету. – Опасно одной ходить такой красавице… Мало ли…
– Извините, но я как-нибудь сама разберусь, – ответила Инна Карловна, подтягивая сумку на плече.
– Смотри какая! – фыркнул мужчина.
– Идите, идите. – Инна Карловна приложила таблетку домофонного ключа к цифровой панели замка.
Дверь с пиликаньем приоткрылась. Инна Карловна еще раз посмотрела на чужака в пальто и кивнула ему, мол, хватит стоять, проваливай.
– À bientôt![3] – мужчина крутанулся на пятках и пошел вдоль дома по дороге, чертыхаясь и матюгаясь на плохой свет, неубранный снег и разбросанный у подъездов мусор.
Инна Карловна зашла в подъезд, аккуратно придерживая дверь, чтобы оставалась небольшая щель. Когда ругань незнакомца совсем стихла, Инна Карловна тихонько притянула на себя тяжелый металлический прямоугольник.
«Сам ты абьян… то!» – улыбнулась Инна Карловна и с легкой припрыжкой пошла к себе домой.
Сам собой в голове откуда-то зазвучал мотивчик ее любимой песни про Алена Делона, который говорит по-французски.
– Ну да! – весело рассказывала Инна Карловна. – Заговорил со мной прямо на французском! Но голос, конечно, приятный, ни дать ни взять Ален Делон. Хотя с его орлиным носом, я бы сказала, что он больше похож на южанина с базара.
– Почему же он вас, как вы выразились, так беспокоит?