И все бы ничего, Инне Карловне даже нравилось бегать по квартире, разговаривать по телефону, решать дела и краем уха слушать программы про здоровье, но ее то и дело тянуло подойти к кухонному окну. В одной руке она держала свою французскую кружку с горячим питьем, в другой – шоколадный эклер из очередной коробки, которыми был забит холодильник.
Вид за окном не менялся, и от этого Инна Карловна еще острее ощущала, как что-то менялось в ней самой. И только Дарья Игоревна смогла бы вытащить ее из этого состояния. Задать такой вопрос, что она бы вмиг поняла, почему больше всего на свете ее сейчас интересует пустая скамейка деда Армена. А может, это просто так действует смертельный вирус и перед смертью к ней в голову лезет не благостная мысль, а самая банальная чушь?
Устав под конец второго дня от внешнего шума и роя мыслей в голове, Инна Карловна выпроводила из дома родственников, заткнула телевизор кнопкой пульта и села на диван в абсолютной тишине. Обвела взглядом скромную комнатку, поправила задравшийся край простыни и тихонько легла, отвернувшись к стене. На подушку полились крупные горячие слезы. Застыдившись своей слабости, Инна Карловна вскочила и снова села на диване. Быстрыми болючими хлопками она стала смахивать бегущие по щекам ручьи, но, не в силах справиться с чувствами, безвольно свесила руки и зарыдала во весь голос.
Утробный рев внезапно перерезала трель дверного звонка.
– Пропадите вы все! – сквозь зубы прошипела Инна Карловна. – Хрен открою вам!
Звонок не унимался. Инна Карловна сидела неподвижно и смотрела в темный коридор. По двери стали громко стучать. Бамс, бамс, бамс!
– Не выбьют и уйдут с миром, правда же? – промямлила сама себе Инна Карловна, шмыгая носом.
– Инна Карловна, э-эй, ты там, а-а? – вдруг между грохотом от ударов она услышала голос деда Армена.
– Черт! – соскочила с дивана Инна Карловна.
Она порскнула в прихожую, включила свет, поднесла руку к поворотной ручке замка и замерла.
В дверь продолжали тарабанить.
– Черт! Черт! Черт! – шептала Инна Карловна, но увидев строгие образы в красном углу кухни, тут же перекрестилась: – Прости, Господи, дуру грешную!
– Инна Карловна, открой, это Армен! Как ты там?
Инна Карловна схватила висевший на крючке шарф и, как сумела, вытерла слезы и сопли. Сделав глубокий вдох и надев серьезное лицо, она повернула ручку и распахнула дверь.
– Перестаньте дебоширить… – строго начала Инна Карловна, но тут же зажмурилась. В закутке, который она делила с соседями, горела яркая лампочка, и в этом столбе света, словно ангел, стоял дед Армен в черном плаще и кепи. Очки деловито болтались на цепочке посреди груди.
– А, ну слава богу, я уж думал, померла! – сказал дед Армен, поднося очки к глазам, будто хотел соединить желаемую картинку в голове с действительной.
Инна Карловна вспыхнула от возмущения.
– Что вы такое говорите? Меня не было всего два дня!
– Извини, да, вчера не стал заходить, не хотел беспокоить. Подошел, слышу – телевизор работает, значит, все в порядке. Ну… я тогда лампочку вкрутил. Тут… и там…
Инна Карловна глянула за плечо деда Армена – на лестничной клетке тоже горел яркий свет.
– Негоже, когда такие красавицы по темноте ходят. Ушибиться можно!
– А-а? – Инна Карловна вскинула брови, смотря на кряжистого низкого деда Армена.
– А стремянку внизу оставил. Надеюсь, гаденыши малолетние не стащат…
– А… а сегодня…
– А сегодня вот! – Дед Армен зашуршал белым матовым пакетом. На его широченной ладони вдруг оказались два ярко-желтых лимона. – Je t’ai apporté des citrons[4].
– А-а-а… – Инна Карловна продолжала смотреть на него во все глаза.
Дед Армен положил лимоны обратно в пакет.
– Услышал сегодня, что тихо, дай, думаю, проверю.
– Сп… спасибо вам… мне уже лучше.
– Je vais mieux maintenant[5], Инна Карловна!
– Э-э… ладно… – выпалила в ответ Инна Карловна, на автомате выхватила из его теплых рук пакет и закрыла дверь.
– Au revoir[6], – послышался приглушенный голос деда Армена вслед.
– Оревуар, оревуар. – Вся в поту Инна Карловна сползла по двери на пол. Глаза ее оживленно блестели. Уголки рта подрагивали, оголяя маленькие ровные зубы.
Она открыла пакет – на дне покоились четыре лимона и маленькая баночка с малиновым вареньем.
Тонкие пальцы Инны Карловны грациозно скакали перед ее осунувшимся лицом, словно хотели придать словам форму, какую не мог придать дрожащий голос.
– И вы представляете, его нет! – выпалила она. Голубые ее глаза широко распахнулись.
Дарья Игоревна смотрела на пациентку серьезным внимательным взглядом.
– Я болела еще три дня, и все это время он приходил. Заставил работников управляющей компании поменять лампу на фонаре и починить лифт. Во дворе даже провели субботник! А потом… – Инна Карловна сглотнула, немного помолчала, а затем продолжила: – Потом, когда я вышла на работу… Вы понимаете, я думала, что вечером он будет…
Голос Инны Карловны сорвался. Она сцепила кисти в замок и поджала губы.
– Вы ждали его? – Дарья Игоревна подалась вперед, но, заметив свой порыв, тут же села прямо и поправила край юбки.
– Да, я ждала! – всхлипывая, вновь заговорила Инна Карловна. – Но его не было! Ни у школы, ни в сквере, нигде… Он пропал!
– До того как он пропал, вам удалось с ним поговорить?
Инна Карловна помотала головой.
– Ну… когда Армен приходил к вам, например.
– Да он не заходил же… Тогда только с лимонами… Да это ж разве разговор?
– А хотели бы поговорить?
Улыбка Инны Карловны скривилась, она уронила лицо в ладони и зарыдала.
Дарья Игоревна дала ей время, чтобы прожить первую волну нахлынувшего горя, но потом деловито, будто следователь, спросила:
– И как долго его нет?
– Сегодня уже восьмой день!
– Что вы чувствуете?
– Мне словно перекрыли кислород…
– Раньше вы думали, что он маньяк…
– Ох, Дашенька! – Инне Карловне уже было все равно, что она нарушила субординацию и сама вторглась в личное пространство психолога. Чувства внутри клокотали. – Он так прекрасно говорил на моем любимом языке. Языке Парижа и Франции.
– Тогда вам очень повезло. – Дарья Игоревна улыбнулась. – Маньяки-французы сегодня редкость!
Инна Карловна теребила в руках мокрую бумажную салфетку. Она продолжила, будто не слышала слов Дарьи Игоревны.
– Зачем ему такая дура, как я, которая и простой фразы на французском не понимает? Он просто сбежал…
Свежий воздух путался в волосах и пытался забраться за шиворот. Уже совсем стемнело. Над головой сияла краюха луны, в черное небо тут и там кто-то навтыкал одиноких звездочек. Инна Карловна, выставив в сторону руку и касаясь мокрых от прошедшего дождя веток, брела домой.
Она варилась в своих мыслях и совсем не замечала, что происходит вокруг. Реальность словно булькала где-то далеко-далеко, неотчетливо, фоном. И лишь иногда Инна Карловна вздрагивала от внезапного гогота прохожих, лая собак да гулких, проникающих вибрацией под кожу басов из проезжающих мимо низкобрюхих машин.
Инна Карловна шла домой и повторяла про себя вопросы и фразы с прошедшей встречи, которые полоснули ее лезвием своей очевидности.
– И что вы собираетесь со всем этим делать? – пробубнила Инна Карловна слова Дарьи Игоревны, подходя к своему подъезду. – Не имею никакого понятия, Даша! – ответила Инна Карловна самой себе так громко, что ей показалось, будто ко всем окнам двора вмиг прильнули тени любопытных лиц. – Абсолютно никакого понятия…
В подъезде было светло и тихо. Инна Карловна доехала в лифте до своего этажа. Когда двери разъехались в стороны, она вздрогнула от неожиданности. На лестничной клетке и в закутке, где была ее квартира, отчего-то не горел свет.
Инна Карловна постояла немного в нерешительности и хотела было сделать шаг вперед, но вдруг в темноте кто-то зашуршал.
– Эй! – Инна Карловна хотела грозно крикнуть, но из горла вырвался сдавленный шепот. – Кто здесь?
В темноте снова зашуршали. Инна Карловна вспомнила, что она директор школы и уже давно не маленькая девочка, которую можно запугать.
– У меня баллончик перцовый! Выходи! – отчаянно блефуя, она схватилась за сумку, чтобы, в случае чего, долбануть негодяя тяжелой пряжкой по голове.
Глаза привыкали к темноте. Наконец она разглядела силуэт человеческой фигуры. Через миг кто-то резко шагнул к ней и схватил за запястье. Инна Карловна, не сдерживая себя, заорала.
– Тише, Инна Карловна, зачем кричишь, дорогая? – она услышала в темноте ласковый шепот деда Армена.
– А… – Она глубоко и часто задышала. – А вы зачем лампочку выкрутили?
– Я не выкрутил, я просто свет выключил. Когда Инны Карловны нет, экономить электричество надо. – Он отпустил ее руку и злобно прошипел: – Дармоеды проклятые счетами конскими завалят потом.
Инна Карловна потерла запястье.
– А… где… где же вы были все это время? – неловкий вопрос сам собой выскочил из ее рта. Она закусила губу.
– J’étais un peu malade, mais je vais mieux maintenant[7].
– …мэ жювэ мью… – на автомате повторила Инна Карловна, словно за школьным учителем.
Дед Армен вновь взял ее за руку. Теперь он был так близко, что она могла разглядеть его большие черные глаза, в которых отражался свет уличного фонаря. Его белесая щетина почти пришвартовалась к ее подбородку.
– На кровати с температурой мухайдокался, – спокойно произнес он. – Подцепил хворь от Инны Карловны, а ее снова ведь никак нельзя заражать. У Инны Карловны же школа!
Она зажмурила глаза, подставляя темноте приоткрытые губы.
Дед Армен снова чем-то зашуршал и отпрянул, проходя мимо нее к подъездному окну.
– Куда вы? – Инна Карловна горячо шепнула в темноту.