атку челюстей. Из-под здоровенной черной туши торчали руки и ноги комиссара.
Филимон бухнулся коленями в свежий снег. Он смотрел на зверя, а зверь смотрел на него. Пасть его была приоткрыта, желтые зубы багровели кровью. От морды волколака скользнул еле заметный парок и тут же растворился в сверкающем морозном воздухе. Филимону показалось, что все вокруг задергалось, как в мареве жаркого июльского полдня, и над ним заплясали волчьи лапы и уши, а где-то послышался еле слышный скулеж и скрежет когтей, такой тихий, что он не мог разобрать, откуда же доносится вынимающий душу звук. Филимон обернулся к жертвеннику, но ничего там не увидел. Забрел ли зверь случайно или пришел спасти его? Отплатить долг и освободиться? Сердце Филимона неприятно сжалось, руки затряслись, голова свесилась на грудь. Но он не чувствовал боли или сожаления, он ощущал оглушающую пустоту.
– Митрий Макарыч! – голос Коткова заставил Филимона снова повернуть голову в сторону волколака. Щуплый сержантик подскочил к трупам и принялся сталкивать с тела комиссара мохнатую черную тушу. – Да как же так, товарищ… – шептал Алешка. – Как же так?..
Котков перевел взгляд на зверя, а затем на Филимона. Губы сержанта плотно сжались, ноздри раздулись. В свете луны его маленькая коротко стриженная голова светилась, словно у святого. В глазах стояли слезы.
– Твое колдовское создание? – рыкнул Котков Филимону.
– Не мое, сержант, – ответил ему Филимон не поднимая головы.
– Эта тварь убила комиссара! – закричал Котков, но голос его сорвался.
– Пока что убийца здесь один. – Филимон наконец поднял глаза на сержантика и впился в него тяжелым взглядом. – И это ты!
– Что? – ошалел Котков. – Да я тебя!
Алешка кинулся к старику.
– Отставить, сержант! – услышал Котков знакомый бас и обернулся.
Комиссар мощными движениями высвобождался из-под оккупации мертвого монстра. Левой рукой он держался за рану.
– Помоги, Лексей! – Рябов скривился, усаживаясь на снег. – Надо перевязать. Найди какое-нибудь тряпье. – Комиссар кивнул в сторону дома знахаря.
Котков, улыбаясь, как дурачок, вскочил на ноги и, запинаясь, полетел в избу.
– Что же ты, колдун чертов, на честных людей отродье свое колдовское напускаешь?
– Толку нет напускать на того, кто скоро и так умрет. Зверь и сам чует злой дух.
– Ох, сатрап старый, договоришься! – прошипел комиссар, стискивая зубы от боли. – Котков!
В избе слышался грохот мебели, звон посуды и матюги сержанта.
– А мальца не чести ты учишь, а малодушию. Вот где грех-то, комиссар! А не отмолишься, так воздастся.
– Не тебе меня праведности учить, знахарь! – Рябов плюнул, переложил в левую руку наган, молниеносно вскинул ствол и выстрелил.
Острая боль пронзила грудь Филимона. Старик вскинул рукой и повалился на бок. Голова его больно ударилась о примятый снег. В горле словно что-то оторвалось и стало расплываться по всему телу. Он ухватил взглядом глаза волколака, голова которого лежала напротив него. Глаза зверя были открыты, и они смотрели прямо на него, будто живые, утягивая внутрь себя еще не угасший до конца дух Филимона.
«Так вот они к чему, мухи-то, – успел подумать Филимон, – все мы сцеплены тем, что под одним Богом ходим. И у каждого своя дорожка наверх. Кто умрет от пули, не умрет от зверя. Всем нам изводиться поиском правды, да не каждому находить… А умирать в маяте – это ж место маятным делать. Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй мя грешного. Господи Иисусе, Сын Божий, на тебя уповаю…»
Филимон закрыл глаза. Колкие снежинки перестали плавиться под его щекой.
Белесая облачная пелена снова наползла на месяц. Опять пошел снег. То тут, то там к пылающим щекам Алешки прилипали снежные хлопья и тут же таяли, образуя на лице сержанта неприятную мокроту.
– Лучину взял?
– Так точно, товарищ комиссар.
– Спички?
– Есть.
– Если поторопимся, успеем до того, как метель совсем разойдется. – Комиссар Рябов остановился, давая Коткову выдохнуть. Он понимал, что худосочному сержанту тяжело тащить его, раненого, поддерживая под плечо.
– Митрий Макарыч! – Котков снова шагнул вперед, аккуратно подтягивая здоровенного комиссара за собой.
Рябов не ответил, но Алешка услышал, как скрипнули его зубы, стиснутые от боли.
– Митрий Макарыч, ну, может, вернемся, а? Ну чего в ночь, да еще и через лес идти в деревню? С утра бы выдвинулись…
– Отставить бунт, сержант! – прошипел комиссар. – Утром нагрянут на избу знахаря белые, а там труп простого мужика и какого-то бесового отродья. Не расстреляют на месте, так под трибунал. Пусть сами разбираются, что за дед и кого он в своей избе прикормил. Не наше это дело.
– В лесу волчье. – Котков снова остановился, давая Рябову отдохнуть. Среди деревьев как будто бы мелькнула черная тень. Котков помотал головой, словно стряхивая с себя морок. – До деревни далеко. Надо пройти вдоль всей кручи и еще по лесу сколько! Опасно, товарищ комиссар.
– Опасно сейчас здесь стоять и трындеть! – Рябов попытался ответить как можно строже, но у него не получилось.
– А может, в той деревне и фельдшера-то нет?
– Зато там есть бабье и самогон, а это все хвори лечит, дурья твоя башка! Пошли уже, хотя нет, стой, Лешка!
Рябов замер на месте. Казалось, он смотрел куда-то в пустоту. Рыжая борода его снова зашевелилась, будто он что-то неслышно зашептал себе под нос.
– Возьми-ка, сержант! – деловито проговорил комиссар. Он убрал руку с шеи Коткова и достал из кобуры свой наган. – В моем еще остались пули. Держи!
– Товарищ комиссар…
– Держи, я сказал! – захрипел Рябов. – Только ты у нас остался дюжий.
– Но Митрий Макарыч!
– Сержант Котков, приказываю доставить командира в госпиталь.
– Так точно, товарищ комиссар! – Алешка взял оружие и снова подхватил командира. Они двинулись дальше.
Снег пошел сплошной стеной. Деревьев практически не было видно. Сержант с комиссаром натыкались на колючие ветки, делали отступление, шаг вправо или влево и снова шли вперед. Сапоги тонули в рыхлом снегу. Дорогу до деревни было уже не разобрать.
Больше всего на свете Алешка хотел доставить комиссара к врачу, хотел, чтобы Рябов выжил. Он много раз вытаскивал Алешку за шкирку от лап смерти на поле боя. Ему же за два года войны с колчаковцами даже не пришлось никого убить. Ни единого врага. Единственным мертвым на его счету был зверь, которого он пристрелил у дома знахаря. Алешка пытался отыскать хоть какое-то чувство в душе по этому поводу. Хотя бы гордость за то, что он наконец спас своего командира, но не чувствовал ничего, кроме как усталости и ноющей боли в плече.
Среди деревьев снова мелькнула какая-то тень. Потом еще одна, и еще. Вдалеке послышался протяжный хищный вой.
– Алешка, свет! – услышал Котков рядом. Болтающаяся все это время, как у куклы, голова комиссара Рябова вскинулась. Его безумные глаза таращились куда-то между стволами осин.
Сквозь расступившуюся снежную стену Котков наконец увидел круглую крышу, а дальше два темных, словно глазницы черепа, оконца избы знахаря. Чтобы не закричать от ужаса, он стиснул зубы, отчего из рта его вырвалось лишь сдавленное мычание.
– Котков, дошли? – голос комиссара совсем ослаб, а тело, напротив, стало невыносимо тяжелым. Алешка устало прикрыл глаза. Он не мог сказать Рябову, что все это время они кружили по лесу и вновь оказались у избы знахаря. Сейчас они стояли посреди той дороги, по которой деревенские приезжали к дому Фильки.
– Дошли, Митрий Макарыч! – прорычал Котков и резким рывком подкинул вверх Рябова, чтобы он окончательно не сполз с его плеча. – Дошли, миленький!
Среди деревьев замелькали черные тени. Как будто кто-то шнырял туда-сюда. Котков никак не мог уловить ни одно существо взглядом. В уши стал заливаться приглушенный рык, повизгивание, скрежетание когтей, клацанье челюстей.
– Митрий Макарыч… – Котков дернулся влево, потом вправо, ему показалось, кто-то пробежал совсем рядом. И вот, снова. И снова.
– Зажги лучину, Лексей! – сказал Рябов. Его хватка на шее Коткова ослабла. Комиссар осел на землю.
Алешка чиркнул спичкой: они с комиссаром были в самой середине шевелящегося звериного кольца.
Волки всех возрастов и мастей скалились и рычали. Они подходили все ближе и ближе. Одна серая тварь с куцым хвостом кинулась к сидящему на дороге комиссару. Котков пальнул, волк взвизгнул и, поджав хвост, убежал обратно, смешиваясь с сородичами.
Раздался знакомый мощный рык. Звери немного расступились.
Котков и Рябов одновременно подняли головы. Прямо перед ними стоял волколак. Был ли он тем же самым, которого они встретили у знахаря, или другим, но с виду точно таким же, понять было сложно, да и неважно уже. Уголки скалившейся пасти подрагивали. Остальные волки прижимали уши, крутились возле исполинской твари и поскуливали, словно не решались кинуться на жертв без разрешения вожака.
– Хочешь еще пулю получить? – закричал Алешка срывающимся голосом, тыча в волколака наганом. Рука его тряслась.
– Не трать патроны, Котков! – прохрипел Рябов. – Все кончено. Меня он возьмет первым. Тебя потом. Успей выстрелить в голову.
– Митрий Макарыч, миленький… – Губы Алешки дрожали.
Справа снова мелькнула какая-то тень. Котков перевел взгляд: тень, похожая на старика Филимона, скользнула мимо ворот. Алешка заметил, что они были не заперты и находились всего в паре шагов от него: он успеет отстреляться, добежать и спрятаться. Но комиссар… Оставить его здесь как жертву? Чтобы его глодали заживо? Отрывали от него кусками мясо? Да как же потом жить с таким грехом?!
Котков часто заморгал, чтобы избавится от мокрой пелены, застлавшей глаза.
– Давай, тварина, иди ко мне! – заорал он волколаку.
– С Богом, товарищ сержант… – ответил Рябов, с трудом выдавливая изо рта каждое слово.
«Успеть выстрелить в голову, – как молитву повторял про себя Котков, когда зверь медленно подходил к ним. – Успеть выстрелить в голову…»