Увидев, как из-под плотно сомкнутых век текут две блестящие капли, Даша отрывисто спросила:
– Чего ты хочешь, мам?
– Я хочу к Наташе, – сквозь слезы ответила Алиса Федоровна писклявым голосом.
Даша опустила голову на колени матери. Алиса Федоровна больше не могла выносить этой удушающей двойственности и непонимания, почему с закрытыми глазами она чувствует тепло родного человека, а с открытыми – только отчаяние и ужас от присутствия незнакомки. Липкий густой шлем снова стал наплывать на голову Алисы Федоровны. Пока эта субстанция полностью не заклеила ее рот, она должна сказать… произнести то, что ей дает еще силы оставаться тут и дышать, тот кусочек памяти, без которого она пропадет навсегда, исчезнет не только для мира, но и для самой себя. Она так испугалась, что это произойдет безотлагательно, что губы ее моментально разжались и она закричала:
– Я хочу домой!
Даша подняла голову. Лицо ее было мокрым и помятым. Она встала, подошла к подоконнику, сняла с зарядки телефон. Потом выключила радио и, найдя нужный номер, поднесла трубку к уху.
В телефоне долго не отвечали, но вскоре Даша поздоровалась с собеседником. Она говорила с тем, кто был на другом конце связи, долго и непонятно. Сначала тихо, вежливо и отстраненно, потом громко, отрывисто и отчаянно.
– Да, я привезу ее, – последнюю фразу Даша произнесла совсем спокойно, даже вяло, и сбросила звонок.
– Ты отвезешь меня домой? – Алиса Федоровна робко поинтересовалась у Даши.
– Да, сейчас будем собираться.
– Значит, ты все же не моя дочь?
Даша впервые не смогла поднять на мать глаз:
– Я нашла тебя три года назад в конце ноября. Было уже довольно холодно, начинался снегопад. Ты сидела в парке на скамье. Одна. И ты так пристально разглядывала что-то на земле у своих ботинок на тонкой подошве, что даже не сразу меня заметила. Твое пальто и шапка были уже запорошены снегом, а тебе будто бы было все равно. Ты смотрела на укрытую белым землю и улыбалась, словно ничего прекраснее до этого не видела. Я спросила, все ли у тебя в порядке, но ты не отвечала, что-то бормотала, непонятные имена, уверяла, что ты просто потерялась. Потом мы с полицией долго искали твоих родственников, пока не объявилась… Наташа. Твоя дочь, пьяница и забулдыга, она хотела забрать тебя домой, но ты так кричала! Я никогда не слышала, чтобы так громко кричали. Ты упиралась и не хотела идти с ней, ты не узнавала ее, говорила, что она не твоя дочь, и впивалась в меня молящим взглядом. Возможно, ты видела во мне того, кто поможет тебе. Я довела тебя до дома и… нет, я не забрала тебя. Да и как я могла? Это неправильно. Но потом я снова встретила тебя – ты опять сидела на скамейке. Одна. В свете бледно-желтого фонаря. Уже совсем стемнело. Последние прохожие выходили из парка. Я отвела тебя домой, и ты снова билась в отчаянии, когда Наташа тебя забирала, говорила, что не знаешь эту женщину. Позже она позвонила мне сама и попросила приехать… Я оставляла ей на всякий случай номер телефона… Она тогда была ужасно пьяна. Шатаясь, Наташа ходила из комнаты в комнату и собирала какие-то вещи в большую черную сумку. В коридоре, в котором я стояла, невозможно воняло. Всюду валялись бутылки, окурки, газеты и грязная посуда. Потом она закурила и спросила, не могла бы я взять тебя ненадолго, пока… Она тогда еще погладила свой живот, но я ничего там не увидела. Из-за твоей болезни ты больше не могла работать, а она, видимо, не могла заботиться сразу о двоих. Она говорила несвязно, ходила с опущенными глазами и постоянно цыкала или бубнила себе под нос: «Да на время, че», «Пока я того», «Ну эта». Я, конечно, отказалась, но тогда ты вышла из-за угла и посмотрела на меня этими молящими глазами. Твоего внука Бориса в тот вечер там не было. Уже на пороге Наташа подняла на меня растерянный взгляд и сказала: «Я заберу ее скоро…» Потом она захлопнула за нами дверь.
Алиса Федоровна молчала.
– Мам, ты понимаешь, за эти три года она ни разу не объявилась! – Даша посмотрела на мать. – Она же знала мой телефон…
– Она могла потерять его… – спокойно ответила Алиса Федоровна.
– И адрес она знала, – Даша продолжала говорить будто сама с собой. Она устало откинулась на спинку стула и сложила руки на коленях. – Ни прийти, ни позвонить… Ты понимаешь? Она бросила тебя. Ты была ей обузой!
Алиса Федоровна провалилась в последние слова Даши, как в глубокую холодную яму. Лежа на самом дне, она пыталась разглядеть в маленьком отверстии наверху зацепку, которая соединит ее с доченькой.
– Она заботилась о моем внуке. Наверное, ей было некогда.
– Ну что ты такое говоришь? А о матери не нужно заботиться?
Алиса Федоровна не знала, что еще сказать, одно она знала точно: она хочет к дочери, к ее любимой Наташеньке. Перед глазами закружилась четырехлетняя малышка в коротеньком открытом сарафанчике, на голове ее красовался венец из желтых пушистых одуванчиков. Она кружилась, напевая веселую детскую песенку про лето, а позади нее прозрачная занавеска время от времени дергалась и покачивала на своей облитой солнцем поверхности острые тени листьев.
– Я хочу домой, – Алиса Федоровна снова произнесла слова, казавшиеся ей последней соломинкой, за которую можно было удержаться, чтобы не провалиться в бездну беспамятства и отчаяния.
Даша, ничего не ответив, встала из-за стола и убрала тарелки с нетронутой едой. Через полчаса они уже шли к автобусной остановке. Две женщины, одна постарше – в сером драповом пальто с меховым воротником и теплой высокой шапке, другая помоложе – в стеганом фиолетовом плаще и красном берете, из-под которого выбивалась кудрявая челка.
Они доехали до района, где раньше жила Алиса Федоровна, и вышли на остановке «Филькина круча». Спустившись с подножки автобуса, Алиса Федоровна смотрела по сторонам, и ей казалось, что эти места были вроде знакомы, но щелчка, свойственного четкому осознанию, что воспоминание найдено, не происходило. Как если бы кусочки знакомых ощущений крутились у нужной ячейки памяти, но никак не могли в нее встроиться. Алиса Федоровна не помнила наверняка, но чувствовала, что бывала здесь много раз. Куда бы она ни повернула голову, взгляд ловил что-то до боли знакомое: двухэтажные домишки разных цветов, киоск с мороженым, кулинария, банк и да, вот тот цветочный магазин на углу перекрестка. Только все эти здания как будто раньше были больше, а сейчас уменьшились и казались выцветшими.
– А вот моя школа, смотрите же! – Алиса Федоровна указала на небольшое желтое здание с башенкой, на шпиле которой вяло трепыхался полосатый флаг.
Даша кивнула и, подхватив мать под локоть, сказала:
– Нам надо спуститься по улице ниже. Дом там.
Она позвонила Наташе и сказала, чтобы та вышла навстречу. Идти к ней домой она не хотела. Не могла.
– Зайдем на Филькину кручу? – Алиса Федоровна впервые подняла на Дашу теплый взгляд.
Губы Даши задрожали. Она не могла пошевелиться, только отвела глаза.
– Тут недалеко, там так хорошо, мы в детстве там часто гуляли с ребятами.
– Мам, давай поедем домой… И будем как раньше… вдвоем… – голос Даши прозвучал так тихо и так жалобно, что Алиса Федоровна от удивления сдвинула брови. Она совсем не понимала, отчего переживает эта хорошая девушка. Ее образ крутился полупрозрачным силуэтом в голове Алисы Федоровны, но никак не мог проявиться, обрести нужную форму, чтобы занять место в ее картине мира.
– Послушай, э-э-э… – она вдруг не смогла отыскать в памяти имя своей спутницы.
– Я Даша, мам! – она с силой схватила мать за руки и стала трясти ее. – Я создавала, строила… Три чертовых года!.. Чтобы вот так ты бросила меня?
Алиса Федоровна вырвалась, она наклонила голову набок и удивленно смотрела на стоящую рядом молодую женщину. Чего она от нее хотела, Алиса Федоровна никак не могла разобрать.
– А вот и Наташа! – Алиса Федоровна махнула рукой приближающейся к ним женщине в короткой грязно-розовой куртке и ботинках на стоптанных каблуках. Рядом с ней плелся мальчик лет пяти, который вел за руку девочку помладше. На руках женщина несла сверток. Только когда она подошла ближе, можно было разглядеть, что в свертке лежал младенец.
– Матюля, привет! – Наташа прильнула щекой к щеке матери, немного отстраняя сверток. От нее разило перегаром. Одутловатые верхние веки наплывали на глаза, отчего она казалась узкоглазой. – А у меня вот еще двое, пока тебя не было, на… – прыснула в кулак Наташа.
– Как славно! – Алиса Федоровна заглянула в сверток, цепляясь взглядом за розовый нос кнопкой, но тут же отвернулась и присела к мальчику. – Бориска, деточка, ты помнишь бабушку?
Мальчик подошел ближе к Алисе Федоровне и, постояв немного в нерешительности, кивнул.
– Сладкий мой! – Алиса Федоровна принялась обнимать и целовать спокойно стоящего рядом внука. Она не заметила, как к ним подошла девочка, которая до этого держалась у ног Наташи. – А ты? Как тебя зовут, детка?
Девочка ничего не отвечала, лишь держалась за край курточки и качалась из стороны в сторону. Она смотрела на Алису Федоровну серьезным взглядом и не улыбалась.
– Да не говорит она, мать! – ответила вместо девочки Наташа. – Я их только полгода как забрала из детдома, не обвыклись как-то еще.
– Детдома?
– Да забирали их у меня, че… Но я исправляюсь, мам… Ну как бы вот так вот… – она прижала к себе покрепче кулек с ребенком.
Алиса Федоровна охнула и притянула ближе Бориску. Она смотрела на дочь, лицо которой изменилось практически до неузнаваемости. Но сквозь эту страшную внешнюю маску она все еще видела свою маленькую Наташеньку. А вот Бориска стал совсем другой.
– Только не пей больше, прошу! Ведь детям же нужна мать, не калечь их, – совсем тихо произнесла Алиса Федоровна.
– Да, не переживай, мать! Я лейку больше не заливаю, на… Отвечаю тебе, – на последнем слове каблук ее ботинка подкосился, и Наташу повело.
Даша кинулась к ней, чтобы поддержать за руку, иначе она бы упала вместе с ребенком.