Она ругала себя за глупую вспышку злости. Естественно, никто из этих людей не мог говорить с ней. И тем более внутри ее головы, если, конечно, она не сошла с ума.
«Нет, нет, прочь отсюда», – подумала Зинаида Григорьевна.
Она выпрямилась и поскорее покинула территорию интерната. Лишь когда она уже миновала белые плиты забора и ступила на дорогу, ведущую к трамвайной остановке, в голове тот же женский голос четко шепнул: «Еще увидимся…»
Зинаида Григорьевна замотала головой и припустила, насколько позволяли силы. Впереди, приветственно потренькивая, приближался ее трамвай.
Дома Зинаида Григорьевна успокоилась. Чтобы отвлечься, она заняла себя готовкой, уборкой, стиркой и заботой о внуках. И это действительно удалось. Никаких голосов она больше не слышала.
Вечером, помолившись перед сном, она легла в постель, но сон не шел. Зинаида Григорьевна крутилась на жестком матрасе. В каждом скрипе за стеной, стуке где-то над головой и даже в отзвуках гремящего вдалеке трамвая она пыталась разобрать слова, но их не было.
Наконец, тихо выдохнув, Зинаида Григорьевна сомкнула глаза и погрузилась в полную тьму.
Под ногами плескалась черная холодная вода. Впереди, примерно в двадцати метрах от нее, стояли два стула. Один из них был не занят. На втором сидела женщина в красном берете. Зина поняла, что второй стул предназначен для нее, но ей не хотелось к нему подходить. Она посмотрела на свои ноги. Ступни колыхались в воде и, казалось, теряли свои очертания и цвет. Они будто уходили под воду, утягивая за собой голени, колени, бедра… Зина до смерти боялась воды. Сердце ее гулко застучало. Раздвигая руками воду, она, как могла быстро, стала плыть к стульям, которые не тонули, а стояли, словно на мелководье.
Доплыв до своего стула, Зина схватилась руками за бархатное сиденье цвета спелых гранатовых зерен и подтянулась. Забраться наверх не составило труда. Зинаида Григорьевна была полна сил. Женщина в красном берете снисходительно улыбнулась своей соседке, с которой ручьями стекала вода.
– Здравствуй, Зина!
– Вы кто?
– Меня зовут Алиса. – Она мягко улыбнулась Зине. – Ты все правильно поняла про меня. Раскусила на раз-два.
– Как вы пробрались в мой… это же мой сон?
– Я сразу поняла, что ты неглупа.
– Но это невозможно. Тут все как наяву – без этого туннельного видения и нечетких контуров.
– Сны можно видеть по-всякому. Мы сейчас смотрим сон на двоих, поэтому он более функционален.
Зина не нашлась что ответить.
– Я долго искала кого-то, кто услышит меня. Моя дочь услышала, но она мне не подошла.
– Почему?
– Она не верит в такие штуки. Случившиеся с ней голоса она записала в звуковые аберрации при тревожно-депрессивном расстройстве.
Заметив, что Зина не понимает ее, Алиса поджала губы, немного помолчала, а потом сказала:
– В общем, она полагается на науку, доказательные методы анализа и познания. В необъяснимое она не верит.
– С чего ты… вы решили, что верю я? Я, например, тоже совсем ни во что такое не верю. Я в Бога верю. А он говорит, что все необъяснимое от лукавого.
Алиса мягко улыбнулась.
– А что вам от меня нужно? – недоверчиво спросила Зина.
– Ничего.
– Тогда зачем вы позвали меня в свой сон?
– Я не звала. Просто мы сонастроились.
– Я не хочу ни с кем сонастраиваться. У меня дом, хозяйство, внуки, в конце концов. Дина – кроха еще совсем!
– Твои способности никак не навредят твоим внукам.
– Способности?
– Ну да. Кто-нибудь из твоих подруг сидит во снах на стульях на воде и разговаривает с людьми, встреченными днем ранее в психоневрологическом интернате?
– Я… не… слушайте, я не интересуюсь у подруг такими вещами. Я что, дура?
– Э-э-э… ну вообще, вроде нет.
– Спасибо! – Зина обиженно отвернулась.
Алиса спокойно пережидала, пока ее собеседница справится с эмоциями. Наконец Зина, отыскав нужный вопрос, спросила:
– Но почему все же я?
Алиса пожала плечами.
– Лучше бы влезли в голову какому-нибудь ученому, помогли бы ему научно доказать все эти эзотерические финтифлюшки.
– Им нужны доказательства в реальном мире. А меня уже там нет. Только мое медленно умирающее тело. Ученые не используют в качестве доказательной базы сны.
– А Менделеев?
– Зина, не пытайся подловить меня, не получится.
– Хорошо, но вы же не стали наседать на свою дочь, дали ей возможность отказаться!
Алиса медленно наклонила голову и отвела в сторону глаза.
– В общем, нет! Дудки! Не хочу! Я верю только в Бога и ни во что больше. А он меня точно защитит.
– Зина…
– Нет! – закричала Зина и спрыгнула со стула.
Ее тело с головой тут же погрузилось в черную толщу воды.
Задержав дыхание, она посмотрела наверх: в прозрачной ряби виднелся колыхающийся круг солнца и восемь черных ножек стульев.
Зина помотала головой, посмотрела вниз – там простиралась темная бесконечная бездна, на фоне которой ее бледные тонкие ноги казались такими маленькими и жалкими. Вдруг большая шипастая рыба бурого цвета проплыла под ней и коснулась острым плавником ее стопы.
Зина заорала, выпуская изо рта белую пену пузырьков. Отчаянно замолотив руками и ногами, Зина поплыла наверх, к озаренной солнечным светом поверхности воды, но та все никак не приближалась, а наоборот, с каждым гребком, с каждым отчаянным отталкиванием отдалялась и становилась меньше и меньше. А потом и вовсе исчезла, и Зина поняла, что она не всплывает, а падает. Кислород закончился, пора было делать новый вдох, но тело окутывал черный бесконечный океан. Зина приняла неизбежное и впустила в себя воду.
– Ба! Ба!
Зинаида Григорьевна вскочила на кровати. Сердце ее бешено колотилось. Она ощупала себя и осмотрелась. На нее таращились черные раскосые глазенки внука Исаака.
– Ба! Ты так тяжело дышала, я испугался.
– Ничего, Ися, ничего, приснился страшный несуразный сон.
– Хочешь пить?
Зинаида Григорьевна поперхнулась и резко закашлялась. Исаак заскочил к ней на кровать и принялся аккуратно похлопывать по спине. Наконец кашель прекратился.
– Принеси, милый, принеси. – Она ласково приобняла внука и потрепала его по голове. Он спрыгнул с постели и вприпрыжку выбежал из комнаты.
Пока Исаака не было, Зинаида Григорьевна тонкими пальцами причесала волосы и заплела их в косу. Все это время она думала про внука. Ведь он тоже слышал какие-то голоса. Сколько раз они вместе с его матерью Мадиной отмахивались от разговоров на эту тему. Высмеивали, не верили, ругали. А теперь Зинаиде Григорьевне так захотелось ему рассказать о случае в интернате, а потом и о сегодняшнем сне, но она не могла. Ей было неловко. Во-первых, Исаак мог испугаться, во-вторых, разозлиться и, что еще хуже, отдалиться от нее. А ведь ей стоило такого большого труда стать ему настоящей бабушкой, несмотря на то что они познакомились, когда ему было уже десять и беременная Мадина приволоклась с ним из Шымкента. Но больше всего Зинаиду Григорьевну расстраивало то, что простой сон так растревожил ее.
Все, что она видела, было лишь результатом работы ее мозга. Он сгенерировал сон из событий прошедшего дня. Ну еще бы: интернат, буйный пациент, санитары, новость о смерти подруги и странная женщина в красном берете. Вдобавок ко всему прочему в городе стояла совсем не свойственная маю дикая жара. И в итоге – галлюцинации наяву и репрезентация навязчивых образов в сновидении. Чтобы понимать это, не нужно быть ученым. А Зинаида Григорьевна им как раз и была.
Активные годы, отданные научно-исследовательскому институту, значительно повлияли на ее мышление и видение мира. И лишь выйдя на пенсию, Зинаида Григорьевна дала своему строгому аскетичному мировоззрению некоторое послабление и позволила себе иногда ходить в церковь. Почему произошла такая перемена, она сама не могла понять до конца. Может, из-за того, что сменилось ее окружение, а может, все дело было как раз в приближении конца, перед которым все же нужно было хоть как-то подготовиться. Она была уверена: даже самый ярый атеист хоть раз в жизни видел себя перед вратами в Царство Божие.
– Держи, ба! – Исаак протянул ей высокий стакан, усыпанный мелкими прозрачными каплями.
Она приставила край стакана к губам и осторожно, точно боясь нового столкновения с могучей стихией, пусть и ограниченной сейчас малым пространством, пощупала гладкую подвижную субстанцию языком. Вода приятно смочила высушенный за ночь рот. Зинаида Григорьевна без колебаний вновь поверила в ее доброту и благосклонность. За четыре звучных гулких глотка она осушила стакан и, как заправский работяга, громко охнула. От недавней необъяснимой тревоги не осталось и следа. Зинаида Григорьевна заметила в глазах внука искорки неподдельного восхищения и безумного восторга. Тогда она откинула одеяло:
– А пойдем-ка, дружочек, в церковь! Хочешь со мной, а?
– Конечно, хочу, ба! Только я это… не умею молиться. Научишь меня как правильно?
– Научу. Хотя как правильно ты и сам знаешь! Вот… – Она приложила ладонь к груди Исаака. – Проси отсюда с таким страстным отчаянием, каким только можешь, и Господь услышит тебя.
За красивой резной дверью цвета слоновой кости послышались приглушенные голоса и непонятная возня. Сначала, казалось, кто-то тихо шептался, но потом прятавшиеся за дверью перешли на спор, отчего шепот превратился в вызывающее шипение. Мальчик мягко спрыгнул со стула, подошел к двери и приставил ухо к узкому зазору между двумя створками.
– Ты слишком с ним возишься! – наконец мальчик разобрал голос отца. – И потакаешь ему. Давно пора собрать весь этот хлам у него в комнате и вынести все на помойку.
– Ты чересчур строг с ним, дорогой, – ответила мама. – Может, эти игрушки действительно важны для него?
– Вот я и говорю, что потакаешь ему. Сюсюкаешь с ним. Так он до старости с ними не расстанется.
– И что же в этом плохого?