– Но он не забрал! И тогда я подумал, что ведь и эта способность, этот дар… его же не я сам себе придумал, он во мне от Бога, раз все по воле Божьей, ведь так, батюшка?
– А может, это какой-то сбой в голове, а, батюшка Алексий? – в разговор вступила Зинаида Григорьевна, прежде тихонько стоявшая у забора участка и высматривавшая на дороге опять куда-то убежавшего Олега Петрова. – Со мной тоже такое было. Ко мне вдруг во снах стала приходить женщина из психоневрологического интерната. Не мертвая, понимаете, живая! Если бы мертвая, то, конечно, было б от лукавого, но тут… Может, я просто уже на старости лет схожу с ума?
Отец Алексий расцепил пальцы – на ладонях остались розовые ямки от впившихся ногтей. В клонившемся к закату солнце мальчик и Зинаида Григорьевна светились золотистыми ореолами, причем по ее телу то тут, то там рассыпались синие шарики с мелкими щупальцами. Отец хотел застонать, но закусил губу и через несколько секунд сказал:
– Молитесь, сестра, молитесь Господу об успокоении души своей и направлении на путь истинный. И я не оставлю вас в своей молитве.
Отец Алексий зашагал в глубину сада, к хозяйственным постройкам. Дальше за ними виднелась задняя калитка участка, через которую наверняка можно было выбраться на дорогу, там дойти пешком до остановки и сесть на автобус до города.
– А как же я, батюшка? – Исаак кинулся за ним, а когда добежал до святого отца, схватил его грязной от земли рукой за полу подрясника. Отец Алексий преисполнился недоумением, но не стал убирать руку мальчика. – Что мне делать с моим даром, а?
– Приходи в храм, будем вместе молиться, Господь услышит нас.
– Но вам нужна моя помощь сейчас.
– Что?
– Вы этого не слышите, но ваша душа зовет меня.
– Мальчик! – Отец Алексий наконец высвободился из рук паренька. – Исаак, так?
Исаак кивнул, но не отвел взгляд.
– Послушай, тебя ждет твоя бабушка! Иди, пожалуйста, я помолюсь за тебя…
Свет в глазах мальчонки потух. Он опустил голову, развернулся и побрел назад к дому, перед которым все еще стоял стол, а люди, сидевшие за ним, что-то громко обсуждали.
«Вот и славно», – подумал отец Алексий, прибавляя шаг.
– Осторожнее с вилами! – донесся до него снова голос Исаака. – Не напоритесь!
– Спасибо, Исаак! – не оборачиваясь крикнул отец Алексий. Он хотел поскорее скрыться от мальчика и всех остальных, чтобы пережить всплеск душившей его тревоги в спокойной молитве.
Углубившись в соединение с Господом, отец Алексий не заметил, как очутился у зарослей малинника, граничащего с почерневшим сараем с двумя щелястыми дверками. Дальняя дверь была распахнута, из темного нутра сарая выглядывали старые резиновые сапоги, садовая тачка, смотанные в зеленые клубки змей шланги и другой хлам. У ближней стенки стояли грабли, вилы и совковая лопата. Возле уха кто-то прожужжал и тут же скользнул перед лицом. Отец Алексий испуганно взмахнул рукой, отгоняя насекомое, потом огляделся. В верхнем углу открытой части сарая, под самой крышей торчало ветхое осиное гнездо. Оно было явно покинуто семьей, и лишь одна жирная оса ползала по полуразрушенному белесому гигантскому кокону, когда-то служившему ее сородичам домом.
«Какие вилы! – отец Алексий вспомнил предостережение мальчика. – Что я, совсем, что ли, дурак на них напарываться. Тут бы не оказаться ужаленным…»
Он тут же устыдился своих мыслей, но продолжал следить за нарушительницей его спокойствия. Теперь оса перестала ползать и просто сидела на шершавой стенке гнезда. В какой-то момент отцу Алексию даже почудилось, что оса внимательно смотрит на него, и в этом взгляде было что-то неестественное, будто сам дьявол играл с ним в гляделки через эти блестящие, черные, казавшиеся зловеще сердитыми глаза.
Наконец отец Алексий собрался духом и уже поднял ногу, чтобы сделать шаг в сторону калитки, как оса сорвалась с места и полетела прямо на него.
Отец Алексий дернулся в сторону и в тот момент, когда кто-то сзади крикнул: «Осторожнее!», обернулся и, запнувшись обо что-то на земле, полетел со вскинутыми вверх руками прямо к сараю.
– Там колышек! – договорил Олег Петров, когда подбежал к распластавшемуся на земле священнику. В его голубых глазах, казалось, плескалось само небо. – Васька все не уберет его! Сколько раз говорил, что убьется кто-нибудь…
Отец Алексий смотрел на Петрова и улыбался. Со стороны, думал он про себя, это, наверное, глупо выглядит, но перестать улыбаться он не мог. Голова болела, видимо, посадил шишку. Левая ладонь саднила. Отец поднес руку к лицу и, увидев глубокую кровоточащую посреди ладони рану, устало выдохнул.
К Петрову на помощь уже спешили Зинаида Григорьевна и Исаак Багратион.
– Господи, Боже мой, как же вы так? – причитала Зинаида Григорьевна. Отец Алексий мысленно поморщился оттого, что имя Господа упоминают всуе. – Давайте же руку! Товарищ следователь, у батюшки кровь! Перевязать же надо!
– Ба, вот держи перекись! – Исаак достал из кармана старенький бутылек с перекисью водорода. – Нашел ее в аптечке на веранде, не знаю, подойдет ли…
Зинаида Григорьевна многозначительно посверлила внука глазами и, тихо с досадой прошептав: «Ися, если знал, что ж раньше не предупредил?», схватила флакон и тут же обильно обмыла рану батюшки.
– Он предупреждал… – отозвался отец Алексий. – Это я не поверил…
Все трое: Исаак, его бабушка и Петров – молча посмотрели на святого отца. Он снова улыбнулся в ответ, не кому-то отдельно, а как будто бы внутрь самого себя.
Олег Петров отыскал в сарайской ветоши более-менее чистую тряпку и перевязал отцу Алексию ладонь.
Анюта попросила еще чаю, и Анатолий пошел к столу. Когда он проходил у старой липы, его кто-то окликнул: Паха смолил за деревом, кольца дыма вылетали из-за шершавого угольного ствола и растворялись в тягучем, уже вечернем воздухе.
– Ты из-за нее вернулся? – вполголоса спросил Паха, едва заметно кивая в сторону Анны Хрустицкой, отдыхающей под пледом в кресле-качалке.
– Слушай… – Анатолий хотел было на ходу кинуть какую-то остроту, но передумал и отчего-то остановился: – Я это… хотел извиниться перед тобой и… Наташей… В общем, вы ни в чем не виноваты… ну… что Санька погиб… Я просто, понимаешь, был так зол на то, что его больше не будет с нами, на эту дурацкую нелепую смерть, на весь мир… и на вас – с вашей неожиданно вспыхнувшей любовью… Но потом понял, не сразу, конечно, нет, но, пока влачил свое бездарное существование все эти тридцать лет, постепенно пришел к тому, что только сам себя наказываю этой злостью, этим непрощением и отчаянным желанием увидеть, как вы мучаетесь и принимаете возмездие.
– Увидел?
Анатолий помолчал со стиснутыми зубами.
– Самое ужасное было даже не то, в каком состоянии ты был там, у магазина, хотя кого-кого, но модника и стилягу Паху Пахомова я в последнюю очередь представил бы бомжом. А другое, Паш! То, что ты не узнал меня… Или сделал вид, что не узнал… Да это и неважно теперь. В тот момент в магазине я понял, что именно я сломал нашу дружбу, а не ты или Наташа, я! Я не поддержал тебя, когда погиб наш общий друг, и принял тупое решение винить во всем только вас двоих.
– Да ек-макарек, Толян, тебя тоже можно понять. Ты хотел нас наказать. А кто бы не хотел? Но… все же наказал нас не ты. А мы сами себя… Вернее, я. Я не мог себя простить и потащил Наташу за собой, в эту синюю яму.
– Именно за этим я и приехал… Поговорить… Мы же так и не говорили с самой смерти Санька.
– Черепаху уже не вернуть, Толян.
– Знаю. Но когда что-то умирает, оно же не рушит все остальное на корню, а лишь освобождает место для нового.
Паха выглянул из-за ствола. Его чисто выбритые щеки в закатном солнце светились сиреневым. Волны черных волос были вымыты и красиво уложены. Одет он был в чистые штаны-бананы и свежий бежевый свитер с косами, мягко облегавший его аккуратный пивной живот. Паха ухмыльнулся.
– Ну Толян! Завернешь так завернешь! Руку лучше подай, писатель хренов, затекло все тело, сам не поднимусь.
Две ладони вложились друг в друга под свисающей болотной кроной липы, а пальцы сцепились чуть крепче, чем обычно нужно, чтобы поднять с земли человека.
Мимо стола пронеслись галопом Пахины дети и скрылись в глубине сада. Следом проплыли Мадина с малышкой на руках и сопровождавший ее капитан Кольцов. Сидевшая за столом Даша успела ухватить его смягчившийся и преисполненный искренним интересом взгляд. Она повернулась к разморенной горячим чаем и свежим воздухом Инне Карловне и спросила:
– Интересно, дети сближают?
– Кого-то да, а кого-то наоборот, – небрежно выдохнула Инна Карловна и взглянула на молодую кудрявую собеседницу. – Главное не это.
– А что? – Даша устыдилась вдруг взвизгнувшего голоса и потупила глаза.
В этот момент из дома вышел Армен Оганесян. В руках он нес кувшин со свежим лимонадом. За пупырчатым стеклом бултыхались кубики льда, листики мяты и кружки лимона. Инна Карловна приняла дар от своего мужчины, легонько коснувшись руками его ладоней.
– Плед потом накинь! Холодает. – Он улыбнулся ей, потом кивнул Даше и ретировался, чтобы не мешать женщинам вести беседу.
– Да хоть без детей! – Инна Карловна проводила глазами любимого, а потом снова посмотрела на Дашу. – Главное, чтобы человек от тебя не отступался. Что бы ты ни сделала, какими бы ругательствами его ни обсыпала. Тебе не нужно за ним бегать. Никогда!
– Да? – Даша озадаченно уставилась на Инну Карловну.
– Угу, – спокойно ответила Инна Карловна. – Но как только он завоюет тебя, отдай ему всю свою любовь.
Даша поискала глазами Олега: кажется, его голос доносился от хозяйственных построек. Она хотела встать из-за стола. Инна Карловна придержала ее за колено.
– Не волнуйся. Отпусти ситуацию.
– Да я и не волнуюсь. Мы просто общаемся, не более.
– Именно это тебя и выматывает! Кто из нас психолог, в конце концов, ты или я?