– Кстати, доктор, – неожиданно спросил Вэнс, – вы знакомы с «Uber hysterische Dammerzustande» Брюгельманна?
– Нет, признаюсь, нет.
– Или с «Uber Hystero-Paralyse und Somnambulismus» Шварцвальда?
Вонблон помедлил и прищурился, как человек, который напряженно думает.
– Конечно, я знаю Шварцвальда, хотя не читал упомянутой вами работы… – По его лицу медленно разливалось изумление. – Господи боже. Вы же не связываете предмет этих книг с состоянием миссис Грин?
– Что вы скажете, если я сообщу вам, что обе эти книги есть в особняке?
– Скажу, что их присутствие имеет к ней такое же отношение, как, например, «Страдания юного Вертера» или «Романсеро» Гейне.
– Простите, не могу с вами согласиться, – вежливо произнес Вэнс. – Они, безусловно, имеют отношение к нашему расследованию, и я надеялся, что вы сможете объяснить, в чем именно эта связь.
Вонблон в замешательстве обдумывал услышанное.
– Сожалею, что не оправдал ваших надежд, – сказал он через несколько секунд. Затем вдруг глаза его вспыхнули, и он поднял голову. – Осмелюсь предположить, сэр, что вы превратно понимаете научные коннотации терминов в этих двух названиях. Мне случалось читать много работ по психоанализу. И Фрейд, и Юнг используют термины «Somnambulismus» и «Dammerzustande» в совершенно ином значении, нежели привычные нам «сомнамбулизм» и «сумеречное состояние» В терминологии психопатологии и патопсихологии «Somnambulismus» употребляется в связи с амбивалентностью и раздвоением личности и означает деятельность скрытого, или подсознательного, «я» в случае афазии, амнезии и так далее. Он не относится к хождению во сне. Например, при психической истерии, когда человек теряет память и становится новой личностью, его называют Somnambule. Это то же самое, что в газетах обычно именуется «жертвой амнезии».
Он подошел к книжному шкафу и секунду спустя достал несколько томов.
– Вот, например, старая монография Фрейда и Брейера тысяча восемьсот девяносто третьего года. «Uber den psychishcen Mechanismus der hysterischen Phenomene»[145]. Если вы возьметесь за труд ее почитать, то увидите, что в ней объясняется употребление термина «Somnambulismus» в отношении временных невротических расстройств. А вот «Traumdeutung»[146] Фрейда тысяча восемьсот девяносто четвертого года. Здесь эта терминология рассматривается еще подробнее. Кроме того, у меня есть «Nervose Angstzustande»[147] Штекеля, который, хоть и возглавил одну из отколовшихся от основного фрейдизма школ, говоря о раздвоении сознания, оперирует теми же понятиями. – Доктор положил все три книги на стол перед Вэнсом. – Возьмите, если есть желание. Может быть, они прояснят ваше недоразумение.
– То есть вы склонны думать, что Шварцвальд и Брюгельманн имеют в виду бодрствующие психические состояния, а не более распространенный тип сомнамбулизма?
– Да, я склоняюсь именно к этому. Шварцвальд раньше читал лекции в Psychopatisches Institut[148] и поддерживал постоянную связь с Фрейдом и его учением. Но, повторяю, я не читал ни одной из этих книг.
– А как вы объясните термин «истерия» в обоих названиях?
– Здесь нет никакого противоречия. Афазия, амнезия, афония – и зачастую также аносмия и апноэ – это симптомы истерии. Истерический паралич – довольно распространенное явление. Известно много случаев, когда пациент годами не мог пошевелиться исключительно в результате истерии.
– Вот именно! – Вэнс осушил свой бокал. – И это подводит меня к несколько необычной просьбе. Как вы знаете, газеты все жестче критикуют полицию и прокуратуру, обвиняя в халатности всех связанных с расследованием. Поэтому мистер Маркхэм решил, что целесообразно будет получить официальное заключение о физическом состоянии миссис Грин у самых крупных специалистов. И я хотел предложить, в качестве простой формальности, чтобы мы обратились за помощью к, скажем, доктору Феликсу Оппенхаймеру[149].
Несколько минут Вонблон молча что-то обдумывал, нервно вертя в руках бокал и не спуская с Вэнса глаз.
– Пожалуй, такое заключение не помешает, – согласился он наконец. – Хотя бы для того, чтобы развеять ваши собственные сомнения… Нет, я не возражаю. И с удовольствием организую все необходимое.
Вэнс встал.
– Очень великодушно с вашей стороны, доктор. Должен просить вас заняться этим немедленно.
– Я прекрасно понимаю. Утром поговорю с Оппенхаймером и объясню ему официальный характер ситуации.
Когда мы снова оказались в таксомоторе, Маркхэм высказал мучившие его сомнения:
– Вонблон производит впечатление человека квалифицированного и заслуживающего доверие. И все же он, очевидно, допустил прискорбный промах при оценке заболевания миссис Грин. Боюсь, его ждет настоящее потрясение, когда он услышит мнение Оппенхаймера.
– Знаете, Маркхэм, – серьезно сказал Вэнс, – я буду исключительно горд собой, если нам удастся получить это заключение.
– Удастся?! О чем вы?
– Честное слово, сам не знаю. За происходящим в особняке кроется какая-то черная интрига, и мы до сих пор не знаем, кто ее затеял. За нами следят, знают каждый наш шаг и сводят на нет все наши усилия.
Глава 20. Четвертая трагедия(Четверг, 2 декабря, утро)
Следующий день навсегда останется в моей памяти. Произошло то, что мы предвидели, и все-таки потрясение было огромным, как при полной неожиданности. Собственно говоря, ужас ожидания только усилил остроту восприятия происходящего.
Утро выдалось темным и предвещало беду. Воздух пронизывала промозглая сырость, свинцовые небеса нависли над землей, словно грозя ее задушить. Погода отражала наше мрачное расположение духа.
Вэнс встал рано, и, хотя мы почти не разговаривали, я понял, что он угнетен. После завтрака мой приятель больше часа сидел у огня, потягивал кофе и курил. Затем тщетно попытался занять себя чтением старого французского издания «Легенды об Уленшпигеле» и наконец достал седьмой том «Современной медицины» под редакцией Ослера и углубился в статью Баззарда о миелите. Целый час он изучал ее с отчаянным вниманием, прежде чем поставить книгу на полку.
В половине двенадцатого позвонил Маркхэм и сообщил, что сию минуту выезжает с работы к Гринам и en route[150] захватит нас. Больше он ничего не объяснил и резко повесил трубку.
Прокурор приехал без десяти двенадцать, и мрачное уныние на его лице сказало нам яснее всяких слов, что произошла еще одна трагедия.
Мы уже ждали его в пальто и сразу прошли за ним к машине.
– Кто на этот раз? – спросил Вэнс, когда мы свернули на Парк-авеню.
– Ада, – сквозь зубы горько процедил Маркхэм.
– После ее вчерашнего рассказа я этого и боялся… Полагаю, яд?
– Да, морфий.
– Что ж, такая смерть легче, чем от стрихнина.
– Нет, слава богу, она жива! То есть была жива, когда звонил Хис.
– Хис? Он был там?
– Нет. Сиделка сообщила в отдел по расследованию убийств, и сержант позвонил мне оттуда. Когда мы приедем, он, вероятно, встретит нас на пороге.
– Так вы говорите, жива?
– Драмм, штатный медик, которого Моран разместил в доме напротив, прибыл немедленно, и благодаря его усилиям Ада была еще жива, когда звонила сиделка.
– То есть сигнал Спроута сработал?
– Видимо, да. И надо сказать, Вэнс, я вам чертовски благодарен за идею держать поблизости врача.
Когда мы подъехали к особняку, дверь открыл поджидавший нас Хис.
– Живая, – произнес он театральным шепотом и увлек нас за собой в зал для приемов, чтобы объяснить причину такой таинственности. – Пока в доме про отравление знают только Спроут и О’Брайен. Спроут ее нашел и, как уславливались, опустил в этой комнате занавески. Драмм одним прыжком был здесь, а Спроут уже ждал его с открытой дверью и проводил наверх, так что их никто не видел. Доктор послал за О’Брайен, и они вместе приводили девушку в чувство, а потом он велел звонить в отдел. Они сейчас заперлись наверху.
– Вы правильно сделали, что никому не сказали, – похвалил Маркхэм. – Если Ада выживет, мы будем держать все в тайне и, возможно, что-нибудь у нее узнаем.
– Я так и подумал, сэр. Пригрозил Спроуту, что сверну его куриную шею, если он кому-нибудь растреплет.
– А он вежливо поклонился и ответил «да, сэр», – добавил Вэнс.
– Точно, черт его дери!
– Где сейчас остальные? – спросил Маркхэм.
– Мисс Сибелла в своей комнате. Позавтракала в постели в половине одиннадцатого и сказала горничной, что пока не встает. Старая дама тоже спит. Горничная и кухарка где-то в подсобных помещениях.
– Вонблон был? – поинтересовался Вэнс.
– Само собой, он приходит каждый день. О’Брайен сказала, что он явился в десять, посидел около часа с миссис Грин и ушел.
– Ему не сказали про морфий?
– А зачем? Драмм свое дело знает. Плюс Вонблон может проболтаться Сибелле или еще кому.
– Правильно, – одобрительно кивнул Вэнс.
– Пока мы ждем доктора Драмма, – предложил Маркхэм, – можно послушать, что скажет Спроут.
Мы прошли в гостиную, и Хис дернул за шнур звонка. Старый дворецкий немедленно пришел и остановился перед нами без малейшего следа эмоций на лице. Его невозмутимость показалась мне почти нечеловеческой.
Маркхэм поманил его ближе.
– Итак, Спроут, расскажите подробно, что произошло.
– Я был на кухне, сэр. Отдыхал. – Его голос звучал, как обычно, деревянно. – И я как раз взглянул на часы и подумал, что пора возвращаться к своим обязанностям, как вдруг зазвонил колокольчик из комнаты мисс Ады. Видите ли, сэр, каждый колокольчик…