Эмери достал записную книжку.
– От Монтроза я поехал в клуб «Крествью Кантри» и переговорил с официантом. Тот начал было запираться, но быстро одумался и позвал метрдотеля и швейцара. Обоим наш итальянец запомнился. Наверное, в связи с мисс Лейк. По их словам, Грасси появился в клубе примерно в одиннадцать. Мисс Лейк заранее заказала столик, однако сама приехала почти одновременно с Грасси. Вечеринка продолжалась до половины первого. Вот и все, сэр.
Хис пожевал губами, нахмурился:
– Совпадает с показаниями итальянца. Любопытно, где его носило с восьми до одиннадцати? Поди узнай.
– Грасси не сумел разобраться в нашей запутанной системе железнодорожного сообщения – если, конечно, не врет, – улыбнулся Вэнс. – А скажите, Эмери, доктор Монтроз не посвятил вас в тему своей беседы с синьором Грасси? Ведь не может быть, чтобы они четыре часа обсуждали способы добраться до Маунт-Вернона.
– Нет, сэр. – Эмери энергично затряс головой. – Монтроз только сказал, что один раз, во время ужина, Грасси вызывали к телефону.
Когда детектив вышел, Вэнс снял телефонную трубку и набрал домашний номер доктора Монтроза. Их разговор длился несколько минут. Потом Вэнс принялся бегать по комнате.
– Очень, очень странный был звонок. Доктор Монтроз утверждает, что Грасси вернулся от телефона расстроенный и подавленный. Больше ничего есть не стал, сразу засобирался уходить. Телефон у них в холле, рядом со столовой, и Монтроз поневоле слышал ответы Грасси. Монтроз говорит, Грасси отчаянно с кем-то спорил. И некое сообщение вывело его из себя, заставило даже угрожать собеседнику – я-де приму меры, это-де вам с рук не сойдет… Какие меры он имел в виду? И кто мог ему звонить? И чем именно так его расстроил? Кто вообще мог знать, что Грасси ужинает в доме доктора Монтроза? Точно не мисс Лейк – Грасси не стал бы угрожать женщине, а после мчаться в клуб ради танцев с нею. А Рид вообще вряд ли был посвящен в планы Грасси… Брисбен ему звонил? Или Арчер?
Темнело. Вэнс включил электричество, уселся и вдохнул сигаретный дым.
– Арчер… Да, пожалуй, это он и звонил… Сержант, вас не затруднит сходить за синьором Грасси?
Хис вышел, а Вэнс обратился к Маркхэму:
– Думаю, ссорились они из-за китайского фарфора. Едва ли что другое могло так взволновать Грасси.
Сержант привел итальянца, и Вэнс заговорил с ним без обиняков:
– Кто вчера во время ужина звонил вам в дом доктора Монтроза?
Грасси вздрогнул, затем дерзко взглянул на Вэнса:
– Это был личный звонок. И он касался моих личных дел.
Вэнс только вздохнул и с нарочитой неспешностью вытащил из кармана письмо Арчера Коу, подтверждающее его намерение продать Грасси китайский антиквариат. Не сводя глаз с итальянца, Вэнс медленно развернул письмо, расправил на коленях. Я тоже смотрел в упор на Грасси – и не мог не заметить, как он изменился в лице. Глаза округлились, взгляд застыл, щеки побледнели. Казалось, итальянец даже дышать почти перестал, словно находился в гипнотическом трансе.
– Вам звонил мистер Арчер Коу, не так ли, мистер Грасси? – ровным голосом спросил Вэнс.
Итальянец не шевельнулся и не издал ни звука.
– Полагаю, Арчер Коу пожалел о своем обещании продать вам китайский фарфор, столь милый его сердцу, – продолжал Вэнс. – Полагаю, Арчер по телефону сообщил вам об аннулировании сделки, к каковому решению пришел, медитируя над своими сокровищами. Полагаю также, что Арчер Коу опасался, как бы вы не похвастались своей удачей доктору Монтрозу, и поэтому стал звонить вам прямо в его дом.
Грасси по-прежнему не шевелился, однако все в его внешности и поведении выдавало правильность догадки Вэнса.
– Мне вполне понятны ваши чувства, мистер Грасси, – снова заговорил Вэнс, не меняя интонации. – В конце концов, сделка была заключена, у вас при себе имелось письменное подтверждение от самого владельца коллекции. И все-таки вам, мистер Грасси, не следовало угрожать Арчеру Коу. Вы погорячились. Неудивительно – это издержки южного темперамента.
– Ну и что, ну и погорячился! – вдруг вспыхнул итальянец. – Имею право! Я его неделю окучивал. Он цены задирает и задирает – а я только киваю. И вот вчера мы пришли к консенсусу. Арчер написал подтверждение, я телеграфировал в Италию – мол, порядок, уломал скрягу, встречайте с трофеями. А он на попятный пошел! Передумал, видите ли, продавать. Еще и мошенником меня обозвал. И вымогателем. Сам первый начал угрожать. Я, говорит, присягну, что вы меня вынудили написать письмо-подтверждение, что я его писал под дулом револьвера… – Негодующий Грасси потряс кулаками. – А вот как бы вы на такое отреагировали, мистер Вэнс? – Голос итальянца срывался на крик. – То-то же. Я стал угрожать в ответ. Сказал, что задействую все свои связи и заставлю его продать китайский фарфор согласно списку. Моя реакция была вполне оправданной!
– О, несомненно. В сложившихся обстоятельствах вы не могли отреагировать иначе, – кивнул Вэнс. – А что сказал мистер Коу в ответ на ваши угрозы?
– Что сказал Коу? – Итальянец шагнул к Вэнсу, зашептал ему на ухо: – Он сказал, что скорее собственными руками расколотит все вазы до единой, нежели продаст их мне.
Вэнс усмехнулся:
– Тогда понятно, почему вас так ошарашил вид осколков вазы дин-яо! Но мистер Коу не разбивал свою вазу. Акт вандализма был свершен убийцей. Печально, не правда ли?
С неохотой Вэнс поднялся на ноги, сложил по сгибам и вручил Грасси письмо-подтверждение Арчера Коу.
– Пусть письмо будет у вас. Полагаю, этот момент мы прояснили. Вы пока свободны, синьор Грасси.
Итальянец с минуту взирал на Вэнса, затем взял письмо, слегка поклонился и вышел из комнаты.
Маркхэм, внимательно слушавший разговор Вэнса и Грасси, тотчас подал голос:
– Все это очень и очень подозрительно, Вэнс. Грасси получает отказ от Арчера Коу – а ведь на карту поставлена его профессиональная репутация. Я не говорю уже о пресловутой южной гордости и горячей крови. Итак, разозленный Грасси исчезает на целых три часа – якобы сел не на тот поезд. А утром его обидчик Коу найден мертвым, причем убийство замаскировано под самоубийство.
– Верно.
– Мало того, – встрял Хис, – Коу поражен кортиком в спину. А ведь всем известно, как ловко итальянцы обращаются с холодным оружием.
– Вот только зачем было Грасси убивать Брисбена? – печально спросил Вэнс. – Да и револьвер не вписывается в схему. И запертая дверь. А главное, ни в какие ворота не лезет малютка скотти. Вы заметили, джентльмены, есть все детали головоломки, но мы не представляем, как сложить из них целостную картину.
– Сегодня утром вы нам все уши прожужжали о том, что собака наведет нас на след убийцы, – напомнил Маркхэм.
– Да, да. Собака. – Вэнс несколько минут молчал, устремив взор в восточное окно, в ранние, сырые октябрьские сумерки. – В этом доме собак на дух не выносят. Один только Рид сам себя назвал заядлым собачником. Не странно ли, что он отдал своего любимца в чужие руки? – Вэнс говорил будто сам с собой, будто озвучивал свои мысли. – У Рида был доберман-пинчер; конечно, собака крупновата для скромной квартирки. Но вот я бы лично не назвал Рида любителем собак. Очень уж он несимпатичный субъект. Надо бы с ним побеседовать…
Вэнс подошел к телефону, набрал номер. Через минуту он уже говорил с Ридом. Разговор был короткий, Вэнс делал записи. Едва он повесил трубку, Маркхэм принялся ворчать:
– Дались вам питомцы Рида! У нас и без них дел хватает.
– Видите ли, милый Маркхэм, я и сам не представляю, почему интересуюсь собакой, которая принадлежала Риду, – честно признался Вэнс. – У дверей библиотеки обнаружена непонятно чья скотти; вторая собака, упомянутая за сегодняшний день, это доберман-пинчер, принадлежавший Риду. Согласен с вами, дорогой Маркхэм, связь притянута за уши. Но только на первый взгляд. Попробую объяснить. Скотти неуместна в этом доме; доберман-пинчер неуместен в качестве обожаемого питомца мистера Рида. Улавливаете? Здесь два несовпадения. А я, Маркхэм, не выношу несовпадений.
Маркхэм прилагал видимые усилия, чтобы сохранить спокойствие.
– Ну и что вы узнали о добермане-пинчере?
– Ничего особенного. Пес жил у Рида всего несколько месяцев. Рид купил его на собачьей выставке в Вестчестере. Вскоре после этого он переехал из дома в Гринвич-Виллидж в свою теперешнюю квартиру, а добермана отдал друзьям. Вот, я и фамилию записал, и адрес. Это на Сентрал-парк-уэст. Дом восемьдесят какой-то. Пожалуй, надо заехать. Видите ли, Маркхэм, доберманы-пинчеры – замечательные собаки. Я крайне интересуюсь этой породой. Их вывели в Германии для полицейской службы. Впрочем, «полицейская собака» – неправильное определение. Практически любая порода пригодна для этого дела. Например, в нашей стране распространено ошибочное мнение, будто полицейской собакой может быть только немецкая овчарка. Мы так и называем эту породу – полицейские собаки. В Англии немецких овчарок называют восточноевропейскими овчарками. Что же касается доберманов-пинчеров, они представляют собой помесь овчарки с пинчером. А пинчерами звались терьеры. Доберман-пинчер – сравнительно молодая порода. Однако эти собаки успели стать популярными, ибо, помимо прекрасной внешности, обладают силой, живостью характера, умом, быстротой реакции. Если же их рассердить, они становятся крайне опасны. Доберман-пинчер идеален для полицейской службы, ведь, пройдя соответствующую тренировку, он помнит полученные знания лучше представителей других пород…
Маркхэм поднялся и зевнул.
– Премного благодарен. Вам, Вэнс, пора диссертацию писать. Но лично я в данном деле к доберману за помощью обращаться не буду. Иначе сержант обидится.
Хис осклабился:
– Не обижусь, шеф. Я на все согласен, лишь бы дело раскрыть. И по-моему, у мистера Вэнса есть идея.
– Сержант, – сказал Вэнс, направляясь к двери, – вы мне льстите. Притом безбожно.
Мы решили, что на сегодня бесед с подозреваемыми и свидетелями достаточно. Все устали, у всех ум за разум заходил от бесчисленных противоречий этого запутанного дела. Ни одной жизнеспособной версии мы не выработали. Убийцей мог оказаться кто угодно; в то же время все логические выводы в прах рассыпались из-за нес