енным кивком. – Мистер Биксби оформил бумаги на мое имя, – продолжал майор, – а я не озаботился переоформить их на мисс Делафилд. Мне и во сне не снилось, что Дорис взбредет выставлять собаку. Так в бланке выставочной заявки и появилось мое имя. Так вы меня и вычислили. Ох, до чего же я от всего этого устал. Что-нибудь еще желаете знать, мистер Вэнс?
– Вроде ничего… Разве что я не прочь задать еще один вопрос Энни. Скажите, – обратился Вэнс к горничной, – какой помадой пользуется мисс Делафилд?
Крайне удивленная, девушка вопросительно посмотрела на Хиггинботтома.
– Отвечайте, Энни. Или вы не знаете? – сурово велел майор.
– Знаю, сэр. Как раз в среду утром мисс Дорис отправила меня на Бродвей за помадой.
– Ну так скажите мистеру Вэнсу, что это за помада.
– Оттенка «Двойной кармин». Или как-то так. Мисс Дорис на бумажке название записала.
– Большое спасибо, Энни. На этом я вас покину.
Когда мы вышли на улицу, майор дал волю любопытству:
– Почему вы спрашивали про помаду, мистер Вэнс?
– Так, пустяки. Надеюсь, что пустяки, – небрежным тоном отвечал Вэнс. – Хотел прояснить один моментец. Видите ли, майор, в корзине для бумаг, которая стоит у мистера Коу в библиотеке, был обнаружен футлярчик от помады. И остатки субстанции – именно «Двойной кармин».
– Неужели? Ну и дела! – воскликнул майор, впрочем не выказывая признаков особого беспокойства. – Наверно, Дорис обронила помаду, когда зашла к Арчеру Коу попрощаться.
– Так они были знакомы?
Майор кивнул с кислым видом:
– Я сам их познакомил примерно год назад. Дорис, насколько мне известно, то и дело захаживала к Коу. Должен добавить, что я этих визитов не одобрял. Я даже прямо сказал ей, чтоб прекратила всякие сношения с Арчером Коу.
– Мисс Делафилд знала, как некрасиво Коу обошелся с вами? Я имею в виду покупку им вашей коллекции китайской живописи?
– Да, – ответил майор. – Я все ей рассказал. Увы, она не усмотрела в этом инциденте ничего предосудительного. Вы же знаете: для большинства женщин деловая этика – звук пустой.
– Вы совершенно правы, майор, – рассеянно согласился Вэнс и подал руку Хиггинботтому: – Майор, благодарю за помощь. Обещаю держать вас в курсе всего, что касается Мисс Мактавиш. Не волнуйтесь, я умею обращаться с собаками. Ваша крошка находится в полной безопасности.
– А мне что делать? – спросил майор.
– Я бы на вашем месте, – с оптимизмом заговорил Вэнс, – поехал бы домой и хорошенько выспался.
– Вот уж нет, – заявил Хиггинботтом. – Только не домой. Я отправляюсь в клуб, ибо никогда еще до такой степени не нуждался в добром глотке виски.
Простившись с Хиггинботтомом, Вэнс сел в машину, что дожидалась неподалеку, и велел шоферу ехать в Уголовный суд. В кабинете Маркхэма он рухнул в кресло и закрыл глаза.
– Друг мой, у меня есть новости, – объявил Вэнс через минуту.
– Неужели? – Маркхэм потянулся за сигарой. – И что же вы имеете сообщить?
Вэнс поерзал в кресле, устроился поудобнее.
– Кажется, я знаю, кто убил братьев Коу.
Глава 19. Смерть и разоблачение
(Суббота, 13 октября, 16.30)
Маркхэм подался вперед на стуле, в глазах появилось насмешливое выражение.
– Вы меня потрясли, Вэнс. Чье имя прикажете написать в ордере на арест?
– Вы слишком торопитесь, Маркхэм, – упрекнул Вэнс. – До ордера дело еще не дошло. Сначала надо разобраться со всякими мелочами, связать узелки, и лишь потом кулак Правосудия обрушится на преступника.
– В таком случае, быть может, вы откроете тайну хотя бы мне – как бы это ни претило вашей натуре? – с прежней иронией осведомился Маркхэм.
– Я бы воздержался, друг мой. Надеюсь, вы меня поймете и позволите еще на некоторое – совсем недолгое – время оставить мои соображения в секрете. – Затем Вэнс резко посерьезнел. – В конце концов, они до известной степени являются просто версией. Зиждутся на догадке, которую любой судья разнес бы в пух и прах. Тот факт, что мое умозаключение устраивает меня самого, еще не означает, что оно устроит суд присяжных. Полагаю, однако, что сумею сдобрить мою догадку кое-чем более существенным. Вы ведь не против немного подождать, Маркхэм?
– Поскольку вы явно приближаетесь к разгадке, я, так и быть, покорюсь судьбе, сдержу любопытство. Надеюсь, вы хотя бы знаете, как были совершены преступления?
– Увы, нет! – Вэнс скорбно покачал головой. – Именно поэтому я не спешу озвучить имя преступника. Кому, как не вам, милый Маркхэм, знать: негоже обвинять человека, пока не поймешь, как было совершено преступление. Особенно если этот человек может легко от обвинения откреститься.
– Что-то вы темните, Вэнс.
– Это потому, что в моей теории еще много неясного. Я запросто предъявил бы обвинение убийце за расправу с Арчером. Но я пока совершенно не понимаю, почему был умерщвлен Брисбен. Мотив отсутствует – в этом вся загвоздка. С точки зрения логики убийство Брисбена необъяснимо. Впрочем, я уверен, что убийца жаждал уничтожить Арчера. И все-таки было бы бессмысленно обвинять его в убийстве Арчера, ибо он технически не мог это убийство совершить. Понимаете, в чем трудность? Что же вы молчите? Я жду сочувствия.
– Сейчас разрыдаюсь, – съязвил Маркхэм. – А пока я этого не сделал, будьте добры, объясните: как вы намерены выбираться из столь запутанного положения?
Вэнс поднялся. Теперь он являл собой воплощение энергичности.
– Я намерен поехать в дом Коу и основательно порасспрашивать его обитателей. Вы со мной?
Маркхэм взглянул на стенные часы, звонком вызвал Суокера.
– Меня до вечера не будет, – объявил Маркхэм, забрал с вешалки пальто и шляпу и направился к запасному выходу из кабинета. – Хиса мы с собой возьмем?
– Разумеется. Куда же без нашего сержанта? – отвечал Вэнс.
Маркхэм вернулся к рабочему столу, набрал номер убойного отдела, сказал пару слов, снова пошел к двери.
– Хис будет ждать нас на крыльце полицейского участка.
На Вэнсовой машине мы забрали сержанта, против обыкновения хмурого. На пересечении Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню мы въехали в Центральный парк и направились к выезду на Семьдесят вторую улицу.
Сумерки еще не сгустились, когда мы добрались до пруда, хотя местность уже была залита красноватым предзакатным светом. День выдался теплый, и тепло не спешило покидать город. Помню, я еще подумал: вот и бабье лето настало. Листья начали желтеть. Парк, простиравшийся перед нами, – подернутый дымкой, с неясными очертаниями деревьев, скамеек и скульптур, в пестрой ряби листвы – словно сошел с картины Моне, которую я видел в Лувре.
При приближении к западному въезду в парк я заметил на скамье, возле живой изгороди из бирючины, знакомую фигуру. Скамья стояла в некотором отдалении от шоссе. Вэнс велел шоферу остановится.
– Смотрите, вон Рид медитирует, – сказал Вэнс. – А ведь мне нужно задать ему пару вопросов. На ловца, как говорят, и зверь бежит.
С этими словами Вэнс вышел из машины. Мы последовали за ним по дорожке и шагнули в проход между тщательно подстриженных кустов.
Рид сидел к нам спиной и глядел на водную гладь. Как раз в тот миг, когда мы приблизились к изгороди, я заметил на тропе шарообразную фигуру Энрайта. Тот направлялся прямо к Риду, ведя на поводке добермана Рупрехта.
– Ох, как некстати, – сказал Вэнс. – Только разговорчивого Энрайта нам не хватало. Наверное, Рупрехт устал гулять вокруг пруда…
И тут случилось нечто совершенно неожиданное. Пес замер, затем попятился и скорчился на земле, явно объятый ужасом. Потом вдруг вскочил, вырвав поводок из рук опешившего Энрайта, и бросился прямо к Риду.
Рид повернул голову, вздрогнул, сделал попытку подняться со скамьи. Но опоздал. Доберман прыгнул на него – прыжок был точен – и вонзил Риду в горло свои смертоносные клыки. Рид был повержен, доберман терзал его с жутким урчанием. От этой сцены кровь стыла в жилах.
Сержант крикнул «тубо», рассчитывая отвлечь добермана, с неожиданным для меня проворством перепрыгнул через изгородь и бросился на помощь Риду, на бегу выхватывая револьвер. Вэнс смотрел со странным спокойствием.
– Справедливость торжествует, Маркхэм, – изрек он, закуривая. Я отметил, что его пальцы совершенно не дрожат.
Хис тем временем добежал до собаки и приставил револьвер к ее голове. Последовали два выстрела. Доберман дернулся и упал замертво.
Рид тоже не обнаруживал признаков жизни. Он лежал на спине, раскинув руки и устремив остекленевший взгляд в небо. Горло было залито кровью, огромная алая лужа образовалась на дорожке под его головой. Не хотел бы я вновь увидеть нечто подобное.
Отдуваясь и пыхтя, к нам приблизился белый как мел Энрайт.
– Боже! Боже мой! Да как же это? Да что ж это такое? – бормотал он, словно не в себе.
Вэнс – само спокойствие – с сигаретой в руке взирал на распростертого Рида.
– Это возмездие, – объяснил он Энрайту. – Справедливая кара. Рид истязал и унижал добермана, и вот доберман поквитался со своим обидчиком.
Вэнс опустился на колени, пощупал пульс Рида, осмотрел рану на горле и встал, поежившись.
– Он мертв. Клыки славного Рупрехта повредили яремную вену и сонную артерию. Рид умер почти мгновенно от огромной кровопотери и, возможно, от воздушной эмболии. Утруждать врачей бессмысленно.
В этот миг к нам подбежал дежурный полицейский. Узнав Маркхэма, он приложил руку к фуражке:
– Какие будут распоряжения, сэр?
– Вызовите «Скорую», – сдавленным голосом проговорил Маркхэм. – Вот, рекомендую – сержант Хис из убойного отдела.
Дежурный полицейский поспешил к телефону-автомату – ближайший находился на Семьдесят второй улице.
– А мне что делать? – простонал несчастный Энрайт.
– Ступайте домой, выпейте чего-нибудь покрепче и постарайтесь обо всем позабыть. Если вы нам понадобитесь, мы за вами заедем, – сказал Вэнс.
Энрайт предпринял бесплодную попытку ответить, развернулся и побрел прочь. Скоро его крупная фигура скрылась в тумане.