Ахиллов сын, не выдавай меня
Аргивянам! Они мои услуги
Оплачивают щедро; я ж — бедняк.
Я — враг Атридам, он — мой друг любезный
За то одно, что их он ненавидит.
Коль ты с добром пришел — открыто молви
Ему и мне, что слышал ты о нас.
Смотри ж, мой сын…
Уже давно смотрю я.
590 Ответишь ты!
Отвечу; говори!
Ну, что ж, скажу. Те двое, что назвал я,
Тидея сын и Одиссей могучий,
За ним плывут, торжественно поклявшись,
Что или словом убедят его,
Иль силой уведут. И эту клятву
Услышало все воинство ахейцев
Из Одиссея уст — сильнее друга
В удаче дела был уверен он.
Уж так давно отрезали от мира
Его цари; как объяснить — о нем же
600 Столь запоздалую заботу их?
Откуда вдруг к нему такая страсть?
Иль божий суд и Немесиды гнев
И здесь злодейство карой устрашили?
Все объясню — я вижу, ты не слышал,
Как было дело. Есть пророк почтенный,
Приама сын, по имени Елен;
Его однажды в вылазке ночной
Коварный Одиссей (немало гнусных,
Обидных слов уж к имени его
Пристало!) пленным захватил и в узах
Привел на площадь, чтоб ахейской рати
Прекрасную добычу показать.
610 Пророчеств много возвестил тогда им
Елен: что никогда стены троянской
Им не разрушить, если Филоктета
Они разумным убежденья словом
С обители пустынной не вернут.
Но не успел окончить речь гадатель,
Как слово взял Лаэрта сын и войску
Представить Филоктета обещал,
Скорей всего — так мнил он — добровольным
Союзником; а нет, так принужденьем.
Главу свою он ратнику любому
На отсеченье отдавал, коль в деле
Задуманном успех ему изменит.
620 Ты знаешь все; решеньем быстрым, отрок,
Себя спасешь ты и друзей своих.
Какая гнусность! Он, сосуд позора,
Меня поклялся к войску убежденьем
Вернуть! таким же убежденьем властен
Он из Аида возвратить меня,
Как некогда отец его вернулся.[28]
Того не знаю. Мне пора на судно;
А вам во всем пускай поможет бог!
Оба моряка уходят.
Ты слышал, сын мой? Этот Лаэртид —
Он мнит, что льстивым словом он меня
На судно завлечет и как добычу
630 Свою покажет воинству всему!
Нет, нет! Скорей ехидны ненавистной
Слугой я стану, что ноги моей
Меня лишила. Но запретной речи
Нет для него, предела нет его
Отваге дерзкой. И я верю, скоро
Он будет здесь. Итак, дитя мое,
Идем на судно; пусть простор широкий
Меж нами ляжет и ладьей его.
Скорее, в путь! Поспешностью уместной
Окупим сон и отдых беззаботный
По минованье страхов и трудов.
Теперь нельзя. Пусть раньше стихнет ветер,
640 Что с моря дует; двинемся тогда.
Все ветры благи, чтоб от зла бежать!
Да, да; но ведь и их задержит он.
Нет для разбойника противных ветров,
Когда добычу пред собой он чует.
Ну, что ж, пойдем. Возьми же из пещеры,
В чем нужду чаешь — что душа велит.
Добра не много — а придется взять.
А у меня в запасе не найдется?
Там зелье есть, которым боль свою
650 Я укрощаю, — помогает верно.
Возьми его. Другой нужды не будет?
Посмотрим, не найдем ли стрел забытых, —
Оставить не хочу их никому.
В твоих руках тот самый славный лук?
Тот самый; я другого не имею.
Дозволишь ли взглянуть мне на него,
Рукой коснуться и почтить, как бога?
Тебе, дитя? Конечно! Все мое
Считай своим, чего б ни пожелал ты.
660 Мое желанье — вот оно: желаю,
Коль бог согласен; если ж нет, оставь.
Благочестива речь, и бог согласен.
Ведь ты один свет дня мне даровал.
Твоею милостью родную Эту
Увижу я, и старика отца,
И всех друзей; поверженный врагами,
Я чрез тебя возвысился средь них.
Да, сын мой, лука ты касаться можешь:
Пусть чередует он со мной тебя.
Гордись, мой друг; один из смертных право
Стяжал ты это добротой своей.
Коснись его: ведь некогда и сам я
670 Благодеянием его добыл.
Я рад и встрече и любви твоей;
Кто за добро добром платить способен,
Тот драгоценней всех сокровищ в мире.
Ну что ж, иди!
Войди и ты со мною:
Я слаб; опору я найду в тебе.
Поддерживаемый Неоптолемом, направляется к пещере.
Стасим Первый
Об Иксионе[29] древнем слышали мы весть,
680 Как Зевсова ложа пытал он священного,
И как к колесу-бегуну любострастника
пыл приковал
Сын державный Крона.
Но страдальцев других равных ему
В злобе лихой судьбы
Глаз не видел досель и слух не слышал.
Ничьих он прав святых ничем не оскорбил,
Был среди добрых добр всегда —
Ах! и так недостойно он погибает.
Диву даемся мы,
Как в одиноких скал глуши,
Слыша мятежных волн прибой, —
Как многослезной жизни гнет
690 Мог он нести так долго!
Он сам себе соседом, ног лишенный, был;
Он окрест не ведал товарища в бедствии,
В ком отклик нашел бы исторгнутый гложущей
раною стон,
Раной незаживной;
Кто бы крови напор, жаркой струей
Бьющей из вспухших жил
Истомленной ноги, благого зелья
Желанной силой усыпил, подняв его
700 С лона всезиждущей Земли.
Полз он взад и вперед по трудным тропам,
Язву с собой влача,
Точно дитя без няни ласк;
Сам он целебных трав искал,
Если палящей раны боль
Сердцу вздохнуть давала.
Он ни хлеба не знал, дара святой Земли,
Столько лет, ни других людям привычных яств,
710 Птиц крылатой стрелой меткого лука он
С троп небесных срывал — вот корм страдальца!
О беспросветный мрак!
Столько лет не вкушал винной лозы ласковой
влаги он;
Искал, где дремлет муть дождевой воды
И к ней наклонялся.
Ныне ж радостный луч солнца из мглы сверкнул:
720 Мужа доброго сын прислан ему судьбой.
Он чрез море его, долгий кончая плен,
В отчий дом увезет. Там ждет скитальца
Роща малийских нимф;
Там Сперхея крутой берег манит; там
в огневой заре
Вознесся муж[30] о медном щите к богам
Над Эты вершиной.
Эписодий Второй
На пороге пещеры показывается Филоктет, поддерживаемый Неоптолемом.
730 Пора идти… Что это? Без причины
Замолк ты вдруг и головой поник?
О, о, о, о!