Общее положение, сложившееся тогда, представить себе не так уж трудно. По необычайному повороту, который приняли исторические события, исламский мир, чьи ученые и философы в значительной мере способствовали появлению и развитию схоластической философии, стал закрытым для философии в тот момент, когда христианский мир начал ее широкое освоение. Результаты, как говорится, налицо. Эрнест Ренан очень точно определил их в своей лекции на тему «Исламизм и наука», которую он прочитал в Сорбонне 29 марта 1883 года. Обучение, которое было полностью сосредоточено на том, чтобы привить детям кораническую веру, породило целые поколения, вплоть до конца XIX века остававшиеся в своем сознании наглухо закрытыми для каких бы то ни было внешних влияний. Мы не знаем другого примера подобной интеллектуальной стерилизации целых народов при цомощи их религиозной веры. Если кто-то сомневается в этом, то будет вполне достаточным сравнить, кем были берберы (и, шире, народы, живущие в северной Африке) до исламского завоевания и кем они стали после него.. Почти все латинские Отцы Церкви — африканцы по происхождению: Тертуллиан— из Карфагена, нумидиец Арнобий — из Сикки, его ученик Лактанций, св. Киприан— из Карфагена, Викторинус Африканский, бербер св. Августин — одним словом, все эти достойнейшие представители латинской патристики, так хорошо изученные Полем Монсо в его монументальной работе «Литературная история христианской Африки», сколько даров получила римская Церковь от Африки, в то время как сама она могла похвастаться только трудами св. Амвросия! Схоластика, о вреде которой так много говорили, уберегла Запад^от того бедствия, последствия которого, к счастью, изживаются и в мусульманских странах. «Своеобразие и уникальность схоластических теологов, — говорится в энциклике, — заключалось в том, что они соединили теснейшими узами науку божественную и науку человеческую». Схоластических теологов слишком часто упрекали за это, чтобы можно было поставить под сомнение сам факт, этого их свершения.
Если говорить об указаниях восстановить в школах способ философствования св. Фомы и даже его «мудрость», то в том виде, в котором это указание чаще всего представляют — то есть, вне связи с историей и с текстом энциклики (логическим выводом из этого текста оно и является) — оно не имеет никакого смысла. На чем основаны такие привилегии? Разве другие схоластические теологии и философии не подошли бы для этой цели так же хорошо?
Причины выбора философии св. Фомы объяснены в энциклике посредством исторической перспективы. Прежде всего, опираясь на вполне определенные тексты, Лев XIII постарался доказать, что выбор был сделан не им, а Церковью; сам же он лишь подтвердил его, собрав свидетельства предшествовавших ему римских первосвященников и церковных соборов прошлых времен, свидетельствовавших в пользу томистской теологии. Это и есть подлинное основание для сделанного выбора, и смысл его очень важно понять правильно. Он означает, что в начале XIV века и на все последующие века Церковь нашла правильное выражение своей сущности в учении св. Фомы Аквинского. Поэтому Церковь знает, что в этом учении она найдет нетронутыми, вместе с ее собственной мыслью, все сокровища Откровения и традиции, органическим образом упорядоченные, истолкованные и объясненные благодаря поставленному ей на службу естественному разуму .
Появление такой доктрины означало, что был доведен до совершенства genus philosophandi, «способ философствования», начало которому было положено Отцами Церкви со II столетия христианской эры. То обстоятельство, что выбор пал на томизм, означало не противопоставление его какому-либо другому учению; так Церковь воздавала почести всей совокупности христианской традиции в произведениях мыслителя, который, будучи наследником этой традиции, лишь довел ее до совершенства. Нет нужды повторять здесь хвалебные слова в адрес св. Фомы, которые лишены смысла для тех, кто не живет, как говорили прежде, в постоянном общении с ангельским доктором. Тот, кто знаком с его трудами, не нуждается в описании их достоинств. Слова Каетана, так верно и тонко подметившего в предисловии к своему комментарию, что св. Фома приготовил много счастливых открытий для тех, кто решится усидчиво и упорно изучать его произведения, всякий может принять на свой счет. Многих людей эта похвала (которую находят чрезмерной) раздражает, поскольку эти люди не знают, о чем идет речь. Только рассматривая томистскую доктрину в контексте истории Церкви и в то же время с точки зрения личного опыта, можно понять как ее необходимость, так и те почести, которые ей воздавали.
Насколько мы можем судить, Папа Лев XIII вовсе не собирался ни обязывать кого-либо, ни рекомендовать или даже советовать кому-либо употреблять формулу «христианская философия». Но поскольку эта формула присутствует в названии энциклики, то разумно было бы предположить, что нечто соответствует ей и в тексте энциклики. Как только мы поставили этот вопрос, ответ сам собою приходит на ум. Папа Лев XIII пишет: «Вы можете говорить о христианской философии, если вы хотите, однако, под этими словами следует понимать христианскую манеру философствовать, образцом которой по-прежнему остается доктрина св. Фомы». Как следует из энциклики «Aetemi Ра^Б», христианская философия — это философские рассуждения, применяемые христианином для того, чтобы подчинить разум вере как в том, что не превышает способностей естественного разума, так и в том, что для него недостижимо. Папа Лев XIII не утверждает, что других способов философствования не существует, он даже не говорит, что какой-либо из этих способов дурен, он только указывает на то, что способ св. Фомы — наилучший, в особенности же — для христианина.
Есть нечто комическое в тех запретах, с которыми некоторые выступили против этого способа философствования. Каждый из нас, вне зависимости от того, был ли он христианином или нет, сохранял полную свободу заниматься философией так, как ему было угодно. Кто-то предпочитал философию науки, другим больше нравилась философия искусства, третьи — как Бергсон — избирали философию морали и религиозного опыта. Почему же тех, кто исповедовал христианскую веру и учение, следовало лишать права философствовать на том основании, что они предпочитали размышлять об этих истинах? Схоластов, например, это не стесняло ни в малейшей степени. Следовательно, это не должно смущать их последователей, при условии, что они и за другими людьми признают ту же свободу, которую они требуют для себя. Поступив таким образом, они станут членами огромной семьи «томистов» — довольно пестрого сообщества, к чему, однако, вполне можно привыкнуть, тем более, что, получив право на титул «томиста», его еще надо научиться носить.
Г^АК становятся томистами? В какой момент? На эти вопросы ответить непросто. По какой-либо причине философ начинает читать труды св. Фомы Аквинского. Если у него аллергия на эту философскую манеру, то он перестает читать эти произведения и больше к ним не возвращается; однако, если между ним и св. Фомой существует некая близость, то он продолжает чтение и возвращается к нему снова и снова. Будет ли он говорить или писать о нем с единственным намерением помочь и другим людям освободиться от заблуждений на этот счет— по мере того, как он сам избавляется от них — многие, тем не менее, поймут его неправильно. Эти люди хотят узнать не то, что думает св. Фома Аквинский, но, скорее, являетесь ли вы томистом или нет. Единственно честный ответ на этот вопрос заключается в том, что, прежде чем называть себя томистом, следует изучить его учение, а на это должно уйти много времени; называть же себя его учеником, не зная в точности, что он проповедовал, равносильно оскорблению его памяти. Подобная совестливость чужда самым крикливым из числа тех, кто величает себя томистами. Единственное, чего они добиваются, это чтобы вы признали себя томистом, то есть, официально заявили о своей принадлежности к томистской партии. Если мы учтем то обстоятельство, что многие из них называют себя томистами, хотя и не удосужились узнать поточнее, что это такое, то мы не сможем увидеть какого-то особого смысла в словах: я — томист. К сожалению, в заявлениях прямо противоположного характера усматривают вполне определенный смысл. Похоже, многие люди разрешают называть себя томистами по той причине, что им очень не хочется ска-
зать, что они таковыми не являются.
Вставшего на этот путь человека могут ожидать некоторые неудобства. Во-первых, начиная с этого момента, «томисты» станут обходиться с ним в соответствии со своими обычаями, которые не всегда можно назвать мягкими. В том случае, если он француз, этот человек может стать объектом особого внимания со стороны интег-ристов, чей теологический фанатизм соединяется с той его разновидностью, от которой страдает столько французов. Единственный томист нашего времени, мысль которого была глубокой, смелой, творческой, способной взвешивать самые насущные проблемы и, если можно так выразиться, заполнять все прорывы фронта, был вознагражден непрерывной, деятельной и ядовитейшей враждебностью со стороны тех несчастных людей, которые ничем, кроме как ненавистью к своим ближним, не могут послужить Богу. Поистине, все значительное по самой своей сути для них непереносимо. Ученик не может быть выше учителя; каждый, кто стал жертвой подобной несправедливости, должен помнить о том, что и сам св. Фома от нее пострадал.
Во-первых, тот, кто «сделался томистом», скорее всего перестанет существовать для философов рационалистического толка — для «истинных философов». Объясняется это довольно просто. Пытаясь держать под контролем ту лавину книг и журналов по философии, которая свирепствует в настоящее время во всех странах, философ по необходимости должен чем-то жертвовать. Приходится даже, говоря по-простому, выбирать наугад! Но вот находится человек, во всеуслышание заявляющий о том, что он думает так же, как думал некий человек, живший в XIII веке. Лучшего повода для того, чтобы отделаться от него, трудно и подыскать. Он будет отнесен к отжившим свой век томистам нашего времени или, что еще проще, к «неосхоластам», что избавит от необходимости говорить о нем.