То же самое можно сказать и о «научном» методе, пользующимся популярностью уже несколько лет. Он заключается в том, что, прежде чем исследователь переходит к истолкованию того или иного понятия или положения томистской доктрины, он должен собрать воедино все тексты, имеющие к ним какое-либо отношение. Конечно, не следует слишком строго судить подобное усердие, но, с другой стороны, очень надеяться, что оно поможет с точностью ответить на поставленные вопросы, тоже опасно. Два текста, принадлежащие одному автору и содержащие некое понятие, можно сравнивать только ь том случае, если это понятие рассматривается в них с одной и той же точки зрения и в связи с одной и той же проблемой. Как часто предполагаемая эволюция понятий, связанная с изменением смысла, оказывалась не более чем изменением перспективы, необходимым для использования тех же понятий для решения новой проблемы! Эго затруднение возникает уже на уровне философии, но оно усложняется до бесконечности в теологической системе, подобно той, которую создал св. Фома; более заботясь о точности смысла, нежели языка, св. Фома выражает то, что хочет сказать, при помощи философского словаря других мыслителей. В этом случае исследователю следует не подсчитывать тексты, а взвешивать их.
По этой же причине нужно быть очень осторожным, чтобы* не ошибиться, перенося на теологические произведения экзегетические методы, подходящие для анализа философских трудов. Быть достопным имени томиста вовсе не означает никогда не ошибаться в том, что касается идей Учителя, да и кто может похвастаться тем, что он застрахован от ошибок? В то же время, мы ни в коем случае не должны приступать к изучению его произведений подобно тому философу, который, дойдя до пределов естественной теологии, продолжает действовать теми же методами в совершенно отличной от нее области. Дело в том, что перспектива изменилась, поэтому прежде всего нам необходимо переосмыслить саму природу используемых методов. Как бы мы ни углублялись в произведения Аристотеля, сколько бы ни исследовали дальнейшую разработку его понятия о божественном у Платона, Плотина и Прокла, мы никогда не выйдем на дорогу, ведущую нас к теологии, которая — вынуждены напомнить об этом — не является вершиной метафизики, но лежит вне пределов последней. Говоря другими словами, теология находится в ином месте. Чтобы войти в ее область, следует прежде всего окрепнуть в своей вере, то есть не только умом понять необходимость совокупности положений, считающихся истинными только потому, что они даны нам в Откровении, но и, как мы уже говорили, принять добродетель веры в качестве нашего участия в том знании, которое имеет о Себе сам Бог.
Для четырех основных добродетелей
Она есть добродетель формальная.
Для трех божественных —
Благодать реальная.
Обретя вместе с другими христианами добродетель веры, которая никогда не разлучается с надеждой и любовью, теолог использует все силы, данные ему природой, чтобы получить знание об объекте веры, дающее ему при всей своей неполноте и относительности возможность божественного видения уже в этом мире, при том, что полнота этого видения осуществится только в мире грядущем. Можно сказать, что теолог в своем понимании идет против течения и поднимается к своему источнику, стремясь внутри своей веры достигнуть того сокровенного места, в котором он уже пребывает, но которое ему хотелось бы увидеть не только как загадку или как изображение. Никто, за исключением святых, не может претендовать на скорое осуществление этого желания, однако пытаться все же стоит, если мы хотим философствовать согласно духу св. Фомы.
По крайней мере, каждый может начать делать это, а об успехе может судить только Бог. Каков бы ни был его исход, только таким путем достигается и совершенствуется искусство быть томистом: следует философствовать внутри веры, и так философствовать может только христианин.
XI. БУДУЩЕЕ ХРИСТИАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ
на вопрос, какие формы приобретет христианская философия в грядущих веках, может дать только врелдя. Кто был в состоянии предвидеть во времена св. Августина появление св. Фомы Аквинского? Теология обоих докторов Церкви субстанциально едина, однако форма доктрины св. Фомы непредсказуема, если мы будем исходить из учения св. Августина. Мы можем лишь попытаться угадать характер тех изменений, которым может подвергнуться та и и иная философия, однако, это мы можем сделать, только обратившись к прошлому этой философии, поскольку другими средствами мы не располагаем.
Если мы возьмем в качестве примера средневековую схоластику — которая, кстати сказать, является типичным образцом изменений такого рода — то мы увидим, что изменения эти происходят при столкновении двух различных духовных течений. С одной стороны, это научный прогресс, внезапно заменяющий прежний взгляд на природу новым. С другой стороны, это христианская вера, воплощенная в Церкви и ограниченная традицией как в своей терминологии, так и в своем объекте. Если нам позволят привести довольно грубое, но очень точно отражающее сущность явления сравнение, то можно сказать, что в результате контакта рождается новый вид познания, совершенно отличающийся от тех двух, которые мы упомянули выше, но получивший от них в наследство оболочку доктрины, включающую в себя цельное видение вселенной, причем данные для этого предоставляет наука, но основным объектом является возможно более полное понимание полученного через посредство веры христианского Откровения. В таком синтезе все исходит из веры и к ней же возвращается. Можно сказать, что этот синтез рождается из усилия, совершаемого верой и направленного на достижение /такого самопознания, какого она только способна достичь. Великий научный переворот является для нее только поводом для обновления этого синтеза, путем переосмысления новой картины вселенной, которую дает изменяющаяся наука, в духе неизменной христианской веры.
Многие встречи такого рода уже имели место в прошлом. Наше время стало свидетелем похожего на чудо изменения лица природы, и это обязательно должно быть принято во внимание христианской философией. Папа Лев XIII настоятельно указывал на необходимость этого в энциклике «Aetemi Patris». Поскольку человеческий разум может подняться до созерцания нематериального, только отталкиваясь от того, что материально и доступно для органов чувств, то «нет ничего более необходимого философу, чем внимательное изучение тайн природы, а также упорные и напряженные усилия, направленные на исследование природных объектов». Итак, если в старое мировоззрение вкрались ошибки, то от них следует избавиться! Ничто не освободит христианского философа от необходимости быть в курсе богатейших и все возрастающих научных достижений его времени. Кто-то может подумать, что этот совет не более, чем куртуазный жест со стороны Церкви, адресованный современной науке, довольно грубая уловка, потребовавшаяся для того, чтобы придать Церкви современный вид. Ошибочное мнение. Церковь настолько убеждена в истинности веры, что научный прогресс она рассматривает как возможность соответствующего прогресса в постижении веры, являющейся самой субстанцией христианской философии. Никогда не следует забывать слов св. Павла: «invisibilia Dei...». Чем лучше мы знаем природу, тем большие возможности открываются для нас в богопознании.
Папа Лев XIII не только дал определение христианской философии, но и дал образец философствования такого рода, доказав плодотворность самого этого понятия. Тем более вызывает удивление тот факт, что столь малое число наших современников — я имею в виду католиков— осознают этот факт. Папа Лев XIII в истории Церкви занимает место самого значительного христианского философа XIX века, и одного из крупнейших авторитетов в этой области за все время существования Церкви. Впрочем, он недвусмысленно показал, что в состоянии нести все бремя ответственности, налагаемое этим положением. 19 марта 1902 года, по случаю 25 годовщины своего избрания римским первосвященником, Лев XIII напомнил о фактах своей биографии, точнее, о главных актах, принятых во время его понтификата. Он составил список девяти написанных им энциклик, однако — и это самое примечательное — расположил их в порядке, отличном от хронологического, хотя, казалось бы, это было бы проще всего й в наше время воспринималось бы как нечто само собой разумеющееся. Папа Лев XIII избрал другой порядок, и если мы задумаемся, почему он так поступил, то причина вполне понятна уму:
1) Христианская философия: «Aetemi Patris», 1879.
2) Свобода человека: «Libertas Praestantissimum», 1888.
3) Христианский брак: «Arcanus Divinae Sapientiae», 1880.
4) Франкмасонство: «Humanum Genus» > 1884.
5) Гражданское управление: «Diutumum», 1881.
6) Христианское устроение государства: «Immortale Dei», 1885.
7) Социализм: «Ouod Apostolici Muheris», 1878.
8) Права и обязанности капиталистов и трудящихся: «Rerum Novarum», 1891.
9) Христианское гражданство: «Sapientiae Christianae», 1890.
Собранные вместе и расположенные в том порядке, который
придал им сам Лев XIII, эти девять энциклик составляют то, что может быть названо «Corpus Leoninum» христианской философии XIX века. Думаю, что не ошибусь, если скажу, надо было обладать проницательностью-американского издателя, увидевшего, что этот великолепный доктринальный корпус заслуживает того, чтобы его опубликовали таким, какой он есть, то есть, с сохранением той структуры, которую сам Папа Лев XIII счел нужным ему сообщить; первой — как рассуждение о методе — в этом списке должна стоять энциклика о христианской философии. Единственное известное мне издание этой книги (прошу прощения у возможно существующих других ее издателей), — это сборник девяти энциклик, переведенных на английский язык и выпущенный в свет в Нью-Йорке в 1954 году. Этот великолепный пример должен, по крайней мере, убедить молодых авторов, ищущих издателя, в том, что никогда не следует торопиться.