«Освенцим Раневской»
Так называли актеры сценки, в которых Фаина Раневская заставляла их участвовать иногда помимо их воли. Вот эпизод, рассказанный одним из актеров театра им. Моссовета. Поскольку чужое самолюбие Фаина Георгиевна не слишком щадила, то актеры и сами однажды решили устроить ей обструкцию. Однажды она явилась, как всегда задолго до начала спектакля, и взволнованно стала делиться тревогами по поводу возможного своего провала. (Она всегда волновалась так, что каждый свой спектакль считала провальным, и каждый раз ее долго нужно было в этом разубеждать.) В ответ на басовитые стенания Фуфы (как звали ее близкие) последовало гробовое молчание. Раневская усилила нажим, стала жаловаться на все, что попадалось ей под руку, на язык. Снова последовало вызывающее молчание труппы. И тогда Раневская вдруг сказала: «Раз здесь еще никого нет, то я пойду, успею еще поссать!» И вышла, оставив всех в глубокой луже своего презренья.
Гертруда и ЗасРаКа
Как-то Завадский, который только что к своему 70-летнему юбилею получил звание Героя Социалистического Труда, страшно опаздывал на репетицию. Актеры, скрепя сердце, терпеливо ждали «маэстро». Но, воспитанная в других традициях, Раневская не прощала такой непунктуальности. Не выдержав, Фаина Георгиевна спросила с раздражением:
— Ну и где же наша Гертруда?
Раневская вообще была любительницей всяческих сокращений и аббревиаций. Однажды начало генеральной репетиции перенесли сначала на час, потом еще на 15 минут. Ждали не кого-нибудь, а представителя райкома — важную даму средних лет. Заслуженного работника культуры.
Раздосадованная Раневская, все это время не уходившая со сцены, в сильнейшем раздражении спросила в микрофон:
— Кто-нибудь видел нашу ЗасРаКу?!
Двойня от Завадского
Михаил Викторович Ардов вспоминал:
«Как-то поднимаю телефонную трубку.
— Можно попросить Виктора Ефимовича? — говорит далекий голос.
— Здравствуйте, Фаина Георгиевна, — говорю я. — Это Миша. Отца нет дома…
— Вы знаете, — говорит Раневская, — он написал мне письмо о моем спектакле… А я ему ответила… И там я так неудачно выразилась… Я написала, что я люблю рожать. Я имела в виду творить, создавать что-то на сцене… А то ведь могут подумать, что рожать в прямом смысле слова…
— Все кончено, — говорю, — ваше письмо уже находится в Центральном архиве литературы и искусства. И теперь грядущие исследователи станут утверждать, что у вас было трое детей… И из них двое — от Завадского…
— Я кончаю разговор с ненавистью, — послышалось из трубки…»
Прижизненный некролог
Раневская язвила: «Знаете, что снится Завадскому? Что он умер и похоронен в Кремлевской стене. Бедный! Как это ему, наверное, скучно будет лежать в Кремлевской стене — никого своих…»
Надо сказать, Завадского Раневская пережила и так говорила по поводу его кончины:
— Нонна, а что, режиссер Завадский умер?
— Умер.
— То-то я смотрю, он в гробу лежит…
— Ох, вы знаете, у Завадского такое горе! — восклицала Раневская.
— Какое горе?
— Он умер…
«Конечно, это очень печально… — потом вздыхала она. — Но между нами говоря, он уже давным-давно умер».
Как дружить «за» и «против»
Для Юрия Завадского его бывшая жена Вера Марецкая всегда оставалась актрисой номер один. «ВэПэ», как он называл Веру Петровну, одна царила в Театре им. Моссовета. Это, конечно же, здорово задевало самолюбие двух других великих прим труппы — Фаины Раневской и Любови Орловой. И режиссеру нередко приходилось лавировать между этими тремя мегазвездами, обладавшими весьма капризными характерами. В 1970-е годы все это вылилось в жуткий конфликт.
Уже подводя итоги творческой жизни, Любовь Орлова с горечью писала Раневской: «Я долго думала, как подло и возмутительно. Ведь вы и я не выпрашивали те роли, которые театр кормят. Мы неправильно себя вели. Нам надо было орать, скандалить, жаловаться в Министерство, разоблачить гения с бантиком и с желтым шнурочком (Завадского. — Ред.) и козни его подруги (Марецкой. — Ред.). Но… у нас не тот характер. Достоинство не позволяет».
Как раз в это время на сцене театра был поставлен замечательный спектакль «Странная миссис Сэвидж». Главную роль в нем исполняла Фаина Раневская. Но с годами из-за болячек ей становилось все тяжелее играть. А когда в 1972 году умер любимый партнер Фаины Георгиевны по спектаклю Вадим Бероев, она окончательно отказалась от роли.
И миссис Сэвидж стала Любовь Орлова.
Фаина Раневская писала в своем дневнике: «В 73 году престала играть. Подарила роль Орловой. Тяжело среди каботинов (устаревшее слово, обозначающее тех, кто стремится к артистической славе, блеску. — Ред.). Бероева любила. Его не стало, он погиб. Театр — невыносимая пошлость во главе с Завадским. Тошно мне. «Сэвидж» отдала Орловой. Хочу ей успеха. Наверное, я не актриса. Настоящая актриса огорчилась бы, а я хочу ей успеха. Никто ведь не поверит.
…Во мне нет ни тени самолюбия. Я просто бегаю от того, за чем гоняются мои коллеги, а вот самолюбие сволочное мучит. А ведь надо быть до такой степени гордой, чтобы плевать на самолюбие».
Орлова сыграла миссис Сэвидж очень по-своему, не пытаясь повторить Раневскую. Ее хрупкость и женственность углубляли драматизм пьесы. Однако вскоре эта история получила новое скандальное продолжение.
После того как врачи поставили Вере Петровне Марецкой страшный диагноз (рак головного мозга), Юрий Александрович решил ввести бывшую жену на роль миссис Сэвидж. Он хотел предоставить ВэПэ последний шанс. Однако и для Орловой эта роль была последним шансом. Последовал грандиозный скандал…
Впрочем, скандалы были неотъемлемой частью творческой жизни театра им. Моссовета времен Завадского.
…Первой из великой троицы ушла Орлова. 26 января 1975 года смертельно больная Марецкая нашла в себе силы пойти на панихиду великой Любочки. Вера Петровна долго стояла у ее гроба, а затем, говорят, тихо произнесла: «И тут она первая…»
Раневскую и Марецкую связывали еще более непростые отношения. Фаина Георгиевна не упускала случая как-то поддеть свою подругу-соперницу Веру Петровну. Скажем, был такой случай. Однажды две великие актрисы шли по улице Горького (ныне Тверской) и на углу увидели просящего подаяние слепого в черных очках.
Простодушная Марецкая положила в протянутую руку калеки целый рубль. А когда актрисы прошли еще немного по улице, все же спросила у Раневской с сомнением:
— Как ты думаешь, Фаина, он и впрямь слепой? Или меня опять надули?
Раневская убежденно ответила:
— Ни капельки не сомневаюсь, что тот, кому ты подала милостыню, не притворяется. Он действительно слеп как крот.
— Почему ты так уверена, Фаина?
Он же ясно сказал тебе:
— Спасибо, красотка!
Однажды чем-то раздосадованная Вера Петровна Марецкая в сердцах вскричала на собрании труппы:
— Я знаю, вы только и ждете моей смерти, чтобы прийти и плюнуть на мою могилу!
На что Раневская своим баском язвительно заметила:
— Терпеть не могу стоять в очереди!
Рассказывают, что Раневская в семьдесят лет вдруг заявила, что наконец-то приняла решение вступить в партию.
— Зачем Вам это на старости-то лет?.. — поразились коллеги.
— Так надо! — твердо ответила Фаина Георгиевна. — Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка говорит обо мне на партбюро!
Как-то у Раневской спросили напрямик:
— Как Вы думаете, почему у Веры Петровны и Сталинские премии, и «Гертруда», а у Вас нет?
— Голубки мои, — тяжко вздохнула Фаина Георгиевна, — чтобы мне получить все, что есть у Марецкой, мне нужно сыграть как минимум Чапаева!
Однажды Вера Петровна представила Раневской какую-то свою хорошую знакомую:
— Рекомендую, Фаина Георгиевна, мы с этой милой дамой давно искренне дружим.
— Ну и против кого дружите? — спросила Раневская.
Люб и Фей
С великой Любовью Орловой Раневскую связывала долгая и крепкая, на всю жизнь, дружба. «Я стала сниматься в кино благодаря Раневской. Меня не отпускал театр в мой первый фильм, и я собиралась уже отказаться от съемок, но Фаина запретила мне делать это, доказывая, что кинематограф станет моей судьбой», — вспоминала Орлова.
— Сейчас вами любуются ваши близкие и зрители одного театра. А в кино вами будут восхищаться миллионы. Я благословляю вас, — напутствовала тогда молодую и малоизвестную театральную актрису Фаина Георгиевна.
Так оно и произошло. Орлова стала звездой советского кинематографа номер один, не сходившей с небосвода десятки лет.
Фаина Георгиевна говорила, что не знает человека «человечнее» Любови Петровны, и называла ее как-то немножечко странно: «Люб». А Орлова обращалась к Раневской неизменно «милый мой Фей!»
В фильме «Весна» у мужа Орловой режиссера Григория Александрова они с Раневской снимались вместе. Во время работы в картине Фаина Георгиевна нарисовала шарж на саму себя и подарила его Любови Петровне с такой дарственной надписью:
«Люблю грозу в начале мая, а в декабре люблю «Весну».
Любочке и Гришечке с нежной любовью. Ф. Раневская. Фея. Москва. Зима 1945 г.».
Несмотря на такие трогательно-дружеские отношения, и в адрес любимой Любочки Раневская позволяла себе довольно едкие шутки. Предметом всеобщей зависти было то, что Орлова могла свободно ездить в Париж за обновками — практически у нее и у Александрова был так называемый «открытый счет» и такой же паспорт. Фаина Георгиевна любила рассказывать, вернее, разыгрывала миниатюры, на глазах превращаясь в пижонку Любочку.
Вот она рассматривает свои новые кофейно-белые перчатки: