<…> Надо немедленно послать его на моторной дрезине” (см. там же. С. 28–29).
Чтобы лучше понять сложную расстановку военно-политических сил в то время, надо добавить, что бывшие белогвардейцы, покидая свои лагеря, нередко переходили на службу к М. Кемалю. Один из очевидцев пишет: “Много офицеров Добровольческой армии, которые были эвакуированы из Новороссийска на Принцевы острова, куда-то исчезли и потом объявились в рядах кемалистов…“ (см.: Письма А.А. Гвоздинского Е.Л. Миллер. С. 452). В целях избежать и усиления армии Кемаля, и стихийных (или организованных большевиками) выступлений русской армии на Босфоре, и эпидемий, и просто грабежей местного населения казаками, представители оккупировавших Турцию союзных держав попытались увеличить внимание к благотворительной помощи русским эмигрантам (которая, впрочем, успешно разворовывалась), а также занялись их “распылением” по другим регионам и странам и содействием их возвращению в Советскую Россию.
Из мемуарных записей Н.Н. Чебышева, изданных впервые лишь в 1933 г. в Париже, следует, что, очевидно, именно в сентябрьские дни 1921 г. в Константинополе был раскрыт некий “турецкий заговор”, предположительно с советским “сценарием”: “Междусоюзное командование в лице генерала Гаррингтона объявило во всеобщее сведение, что заговор имел целью: вызвать в Константинополе восстание местного населения, захватить турецкие военные склады, взбунтовать английские войска и произвести убийства некоторых союзных офицеров, занимающих важнейшие посты.
Турецкой полицией было выдано английским военным властям двенадцать никому не известных турок. Двое турок повесились. “Турецкий заговор” при крайней вообще пассивности туземцев не внушал доверия. По-видимому, тут опять работали большевистские агенты, располагавшие секретной базой в Анатолии. Имелось в виду провозглашение советского строя в Константинополе, где был арестован командированный из России для организации вооруженных сил коммунистов помощник командующего 11-й советской армией Голеванов” (см.: Чебышев Н.Н. Указ, соч. С. 164). Насколько эти сведения соответствовали действительности, а в какой мере являлись лишь слухами, сознательно распространяемыми оккупационными властями, нам установить не удалось.
1. На обороте этого листа рукописи Зданевич оставил следующий текст: “Примечание. Ленинград, бывший Петроград (с 1914 года), а ранее Петербург, был переименован в Ленинград в 1924 году, по смерти Ленина. В 1921 году, во время подготовки красного восстания в Константинополе, было решено в случае успеха так наименовать Константинополь, как противопоставление Царьграду. Автор не счел нужным переделывать этого факта”. Рядом другой его вариант: “Лен<инград>, быв<ший> Петроград, был переименов<ан> в 1924 по смерти Ленина. В 1921 такое решение существовало относительно Константинополя (прим, автора)”.
2. Новый вариант имени “сумасшедшего” старца. На обороте одного из листов рукописи, варьируя написание различных имен, Ильязд, в частности, дважды пишет: “Яя бен Озилио”.
3. На полях страницы написано: “Слова, которые ничего другого не значат, кроме того, что значат, вообще ничего не значат”.
4. Такого эпизода нет ни в гл. з, где происходит сцена на корабле, ни в других частях романа. Вероятнее всего, это ошибка автора. Но можно сделать не столь уж фантастическое предположение, что в эпизоде с отсечением руки заключается если не намеренная, то бессознательная авторская подсказка, подчеркивающая имплицитно развивавшуюся в романе тему своеобразной взаимозависимости и двойничества Ильязда и Синейшины (у которого изуродована левая рука), скрытого ильяздова восхищения, реализуемого порой как в почти непроговариваемой тяге, так и в поиске некоего подобия. В этой связи стоит сопоставить сцену ограбления убитого Алемдаром раненого солдата (гл. 2) и как бы ее повторяющий эпизод с изъятием Иль-яздом талисмана у покойника на корабле (гл. з): оба эти фрагмента, кажется, в большей степени нужны автору для подчеркивания связи между героями, чем для развития каких-либо других линий романа.
Тексты драм из пенталогии “аслааблИчья” печатаются репринтно. В начале и в конце некоторых воспроизводимых здесь книг нами исключены пустые страницы (без какого-либо текста и пагинации), как правило, парные, необходимость которых в изданиях Зданевича обосновывалась исключительно полиграфическими целями (соответствием количества страниц размеру печатного листа). При этом полностью сохранена последовательность остальных страниц и их четно-нечетное расположение.
1) Книга “Янко крУль албАнскай” (Тифлис: Синдикат <футуристов>, 1918) печатается по экземпляру из коллекции московской галереи “Русский авангард, ю-е-30-е гг.” (ЦДХ). Экземпляр содержит авторскую надпись Валерии Владимировне Зданевич (Валишевской, 1896–1975), жене Кирилла Зданевича: “Поэту В. Зданевич не автору шахмат не сотруднику “Оды” 22/VIII автор с признательностью”. Изображение обложки книги см. на иллюстративной вклейке к наст. изд.
2) Драма “асЁл напракАт” печатается по оригиналу коллективного сборника “Софии Георгиевне Мельниковой Фантастический кабачок” (Тифлис: 41°, 1919. С. 40–68) из коллекции галереи “Русский авангард”. Композиция И. Зданевича “Зохна” и изображения осла работы Н. Гончаровой наклеены на страницы с текстом; один из рисунков художницы (на с. 47 сборника) в использованном экземпляре выполнен ею от руки карандашом. В текст также вклеены три листа с шрифтовыми композициями. Поскольку они по размеру превышают форматы как сборника, так и нашего издания, мы были вынуждены для этих случаев найти такие возможные решения: первый лист помещен на двух книжных разворотах подряд, второй (черно-белая шрифтовая композиция И. Зданевича “Зохна и женихи”) – на одном развороте, а третий, представляющий собой ту же композицию “Зохна и женихи”, но напечатанную поверх цветного коллажа (этот лист находится между с. 64 и 65 сборника), воспроизведен в уменьшенном размере на вклейке к наст. изд.
3) Книга “Остраф пАсхи” (Тифлис: <41°>, 1919) печатается по подлиннику, любезно предоставленному А.Е. Парнисом. На авантитуле этого экземпляра помещена авторская надпись поэтессе Нине Николаевне Васильевой (1889–1979): “Нине Николаевне Васильевой. Я хотел бы приписать: другу, сотруднику, подруге. Автор Илья Зданевич i/11920 года во дворце у Терентьева”. Поскольку в оригинальном издании титульный лист отсутствует, перед текстом репринта мы поместили изображение обложки.
4) “згА Якабы” (Тифлис: 41°, 1920) печатается по экземпляру из коллекции галереи “Русский авангард”. К тексту добавлен список опечаток – отдельный листок, вложенный в оригинальное издание. Между некоторыми страницами “згА Якабы” вклеены кальки различых цветов, которые мы вынуждены были проигнорировать. Обложку книги см. на вклейке к наст. изд.
5) Для воспроизведения “лидантЮ фАрам” (Париж: 41°, 1923) использован репринт из французского комментированного издания: Iliazd. Ledentu le Phare / Suivi de promenade de Ledentu le Phare par Regis Gayraud. Paris: Editions Allia, 1995. P. 17–75. Французский репринт, в свою очередь, был сделан по экземпляру оригинального издания, хранящемуся у Р. Гейро в г. Клермон-Ферран (Франция). Обложку см. на вклейке к наст. изд.
Приложения
Доклад впервые опубликован Р. Гейро в сб.: Поэзия и живопись: Сборник трудов памяти Н.П. Харджиева ⁄ Под ред. М.Б. Мейлаха и Д.В. Сарабъянова. М.: Языки русской культуры, 2ООО. С. 518–540. Здесь печатается по рукописи, хранящейся в архиве И.М. Зданевича в Марселе. В комментариях за основу взяты комментарии к первой публикации (они расширены и обновлены), а также текст Р. Гейро, служивший преамбулой к первой публикации.
Зданевич считал чтение докладов важнейшей ветвью своей деятельности. Именно благодаря своей лекции о футуризме, прочитанной 18 января 1912 г. со сцены Троицкого театра, он впервые получил известность и вошел в историю русского авангарда. В Петербурге и в Москве (1912–1917), затем в Тифлисе (1917–1920), где он вместе с А.Е. Крученых создал “всеучбище 41°”, он часто выступал с лекциями о новой заумной поэзии, вызывая у публики огромный интерес, а нередко и шумные возражения.
Чтение лекций было неотъемлемой частью его деятельности и в Париже, куда он приехал в ноябре 1921 г. 27 ноября 1921 г., не больше чем через две недели после своего прибытия во Францию, он уже читает в студии русской певицы Марии Олениной доклад на французском языке “Новые течения в русской поэзии”, который явился первым прозвучавшим в Париже обзором различных течений русского авангарда. На протяжении последующих двух лет (1922–1923) лекции следуют одна за другой. Этими докладами Ильязд надеялся привлечь к зауми внимание международного авангарда, который был в то время сосредоточен на Монпарнасе, и возобновить в Париже, с новыми силами, тогда уже отчасти мифический “Университет 41°”. Ильязд сначала надеялся найти общий язык с дадаистами, но вскоре оказалось, что их художественные идеи с концепциями Ильязда не совпадают. Более того – дадаисты сами переживают кризис, что станет очевидным на вечере “Бородатое сердце”, устроенном именно Зданевичем и группой “Через” 6 июля 1923 г.
Настоящей аудиторией Ильязда стала русская колония Монпарнаса – поэты и художники, к которым он обращается в публикуемом докладе.
В феврале 1922 г. чтением лекции “Горчичный 41°” (Le Degre 41 sinapise) он открывает парижское отделение “41°”. Он снимает большой зал на медицинском факультете, где произносит красноречивый доклад о лечении в клиниках и больницах “41°” “жемчужной болезни”, которой страдают живые языки. Эта речь, произнесенная по-французски и по-русски, имела некоторый успех. Перенеся затем “41°” в кафе “Хамелеон”, где уже несколько месяцев собирались молодые участники “Палаты поэтов” и общества Татара-пак” (Б. Божнев, А. Гингер, Г. Евангулов, В. Парнах, В. Познер, Б. Поплавский, М. Струве, М. Талов, С. Шаршун и др.), он регулярно читает там доклады: “Дом на говне, или Интеллигенция и империя” (16 апреля 1922 г.), “Поэзия после бани” (28 апреля 1922 г.), “Что выгоднее – брать серебро напрокат или покупать его в рассрочку?” (19 мая 1922 г.). “Илиазда”, прочитанная 12 мая 1922 г. не в “Хамелеоне”, а в маленьком ресторане “Юбер”, имеет особое значение, о чем свидетельствует прекрасная афиша, специально набранная Ильяздом для этого вечера. По случаю своего дня рождения Зданевич читает “элогу о самом себе”, то есть шутовскую автобиографию, привнося в нее, по образцу “Илиады”, действительные и полулегендарные происшествия. Наряду с исполненной самолюбования автобиографией он дает здесь вдохновленное фрейдизмом толкование своих заумных драм, обрисовывает забавную картину русского микрокосма Монпарнаса, еще раз уточняет место своего направления на шахматной доске русской поэзии (этой теме он уже посвятил четыре первых доклада)… Но интереснее всего оказываются его размышления о роли случая и случайности в процессе творчества. Эти размышления, развитые заумником Игорем Терентьевым в книге “17 ерундовых орудий” еще в 1919 г., сближают поэтическую деятельность “41°” не только с дадаизмом, но и с будущим сюрреализмом, с которым группу Зданевича, Крученых, Терентьева объединяет, в частности, интерес к работам Фрейда.