[53]Бенджамин Дж. Брюксвурт Липскомб и У. Кристофер Стюарт
В этой главе мы возьмем грандиозный, уже готовый мысленный эксперимент, каковым является цикл книг Дж. К. Ролинг о Гарри Поттере, и воспользуемся им, чтобы попытаться лучше понять сложную проблему, существующую в реальном мире: этику технологической адаптации[54]. Если, как мы считаем, употребление и злоупотребление магией в книгах Ролинг является близкой аналогией употребления и злоупотребления прикладными науками — технологией — в нашем мире, тогда этические оценки, которые делают герои книг, смогут нам помочь разобраться в сфере этики прикладных наук. В первой части этой главы, мы установим связь между магией в мире Гарри и наукой нашего мира. Во второй части этой главы мы изложим основные положения этики магии у Ролинг и посмотрим, что это может нам дать применительно к этике технологической адаптации в реальном мире.
Магия, наука и Гарри Поттер
Вероятность того, что книги о Гарри Поттере предложат читателю полезный инструмент для рассмотрения этики технологической адаптации, зависит от близости аналогии между магией, с которой мы встречаемся в этих книгах, с одной стороны, и прикладными науками, развившимися в реальном мире (а возможно, также и в книгах) — с другой. Тщательное изучение магии мира Гарри покажет, насколько она походит на (реальную) историческую практику «натуральной» магии и прикладные науки в целом.
История магии берет начало в древности, но не столь общеизвестно, что истоки науки не менее древние. Многие считают — ошибочно, — что наука — это сфера деятельности, присущая исключительно современному миру, что у нее не было предшественников и что она разом уничтожила всю массу иррациональных представлений древнего человека о мире. На самом деле магия и то, что мы теперь назвали бы наукой, конструктивно взаимодействовали на протяжении многих веков. То, что мы подразумеваем, используя слово «магия», отражает наше понимание ошибок прошлого. Мы смотрим в прошлое под утлом, обусловленным триумфом современной науки. В соответствии с объемистой, восьмитомной «Историей магии и экспериментальной науки» (аналога «Истории магии» Гарри в реальном мире) будет вернее сказать, что современная наука впитала, абсорбировала магию, нежели что она ее заменила. На сегодняшний день слово «магия» относится к тем разделам магии, которые не были полностью абсорбированы, таким, например, как астрология. Хотя и не все положения, цели и методы магии были абсорбированы современной наукой, с некоторыми из них это, без сомнения, произошло.
В истории реального мира не все магии одинаковы. Помимо «черной» и «дьявольской» магии, есть также давняя традиция «натуральной» магии, которая зависит не от поддержки со стороны духов, чьи знания тайн природы, как считается, превосходят знания простых смертных, а от понимания многочисленных законов природы или «соответствий». Важным моментом здесь является то, что и современная наука, и традиция «натуральной» магии — это методы исследования естественных процессов, цель которых, в каждом из случаев, не просто объяснить или понять, но, что гораздо важнее, спрогнозировать и направить эти процессы, чтобы в перспективе улучшить условия человеческой жизни. Более того, и те, кто занимается естественной магией, и современные ученые добиваются этого, комбинируя эксперимент и математический анализ естественных явлений. Магия вовсе не доказала свою ложную сущность — скорее «естественные философы» (старое название ученых, до того как в девятнадцатом веке было выдумано слово «ученый» — отсюда и выражение «философский камень») оставили относительно бесплодные поиски скрытых (или «оккультных») свойств материи в пользу относительно многообещающих конструктивных объяснений ранней современной науки. Тогда как существо объяснений ранней современной науки, ограниченных механикой движущихся частиц («атомов», а позднее «молекул»), резко расходилось с традицией естественной магии, глобальная практическая цель оставалась той же, а именно — прогнозировать и направлять течение природных процессов.
Среди различных направлений естественной магии, которые процветали до, во время и некоторое время после возникновения современной науки, особо популярной была алхимия, во многом благодаря влиянию Парацельса (умершего в 1541 году), чей бюст стоял в коридоре в Хогвартсе (ОФ). Практика алхимии, как и практика любых других видов естественной магии, колебалась между мистицизмом и практическими, или прикладными, исследованиями. До Парацельса практическая алхимия занималась в основном попытками преобразить в золото неблагородные металлы. Философский камень был вожделенным ингредиентом, который не только бы исцелял неблагородные (или «больные») металлы, трансформируя их, но и продлевал жизнь всякому, кто бы его проглотил. Парацельс расширил горизонты алхимии, включив в них успешную разработку металлических препаратов для лечения болезней, против которых конвенциональные методы периода Возрождения оказывались неэффективны. В этом смысле его работа определенно была предтечей современных химических исследований.
Развитие современной науки породило современный мир — мир маглов. Но в книгах Ролинг бок о бок с этим миром (миром, к которому мы привыкли) и в тесных, симбиотических отношениях с ним продолжает существовать мир магии. Вовсе не уничтоженная и не абсорбированная, магическая практика просто ушла в подполье, затаившись от мира маглов. Ролинг описывает общество ведьм и колдунов, живущих с комфортом, хоть и замкнуто, в непосредственной близости от современного мира. Ведьмы и колдуны Ролинг могут свободно пользоваться техникой и прочими продуктами современной науки, но они в качестве средств взаимодействия с миром предпочитают силы природы, объединенные с магией. В мире Гарри Поттера магия столь же распространена и столь же эффективна, как и использование прикладных наук в нашем мире.
К концу 1880 годов плоды современной науки стали преобразовывать западное общество на всех уровнях — неуклонный поток новых приспособлений проник во все сферы человеческой жизни. На сегодняшний день большинство жителей западного мира полностью зависит от техники, основная часть которой работает на электричестве. Точно так же, как техника вплетена в нашу жизнь, магия вплетена в жизнь ведьм и волшебников мира Гарри. Ролинг предлагает читателям множество тому примеров, наиболее яркий из которых — посещение Гарри дома Уизли, где он наблюдает, как миссис Уизли щелкает по раковине, в результате чего «посуда принимается мыть саму себя под тихое позвякивание» (ТК). Гарри разглядывает ее полки, которые набиты такими книгами, как «Заворожи свой сыр», «Магия для пекаря» и «Пир за одну минуту — это волшебно!» (ТК). Большая часть магии в книгах Ролинг очень похожа на естественную магию.
Как и следовало ожидать от школы, основанной естественными магами, основной упор в программе обучения в Хогвартсе делается на практику, а особенно на использование магических сил для достижения определенных эффектов, таких как левитация или трансфигурация. Магия — инструмент, и, как и любой инструмент, оценивается своей полезностью. Так, Гермиона Грэйнджер критикует приспособления Фреда и Джорджа как магию, «от которой нет никакого проку» (ОФ), тогда как профессор Снегг рекомендует Окклюменсию как темный, но «крайне полезный» раздел магии (ОФ).
Герои Ролинг также принимают как должное другую посылку, общую для традиции естественной магии и современной науки, а именно, что достигнутый результат проистекает из успешного манипулирования изначально естественными процессами. Гермиона хочет понять, как действуют «безголовые шапки» Фреда и Джорджа. Она предполагает, что они представляют собой просто умелое манипулирование естественными, хотя и скрытыми силами. Трудно ошибиться в том, какой образ мыслей стоит за ее попыткой объяснить это явление: «В общем, очевидно, это какая-то разновидность Заклинания на Невидимость, и это довольно неглупо — расширить поле невидимости за пределы заколдованного предмета… Полагаю, чары не смогут действовать долго…» (ОФ). Гермиона ищет объяснение в терминах основополагающих закономерностей или законов природы, подобно любому из естественных магов или современных ученых, руководствуясь схожим образом мыслей, Артур Уизли предается личным и профессиональным восторгам по поводу технологий маглов, часто выражая свое восхищение очередными свидетельствами хитроумия маглов, например билетными автоматами, которые они с Гарри видят в лондонском метро (ОФ). Рон объясняет Гарри, что гараж Уизли забит предметами из мира маглов и его отец с ними экспериментирует — разбирает на части, заколдовывает, затем снова собирает, чтобы понаблюдать за эффектом, как в случае с прославленным летающим автомобилем Уизли (ТК).
Персонаж, который, пожалуй, лучше других отражает традицию естественной магии и, таким образом, показывает, сколь мало отделяет ее от современной науки, это специалист по изготовлению зелий Северус Снегг. Его вступительная речь перед учениками первого года обучения весьма показательна:
— Здесь вы будете постигать науку и строгое искусство изготовления зелий. Поскольку никаких легкомысленных маханий палочками тут не требуется, некоторые из вас, возможно, и не сочтут происходящее колдовством. Я полагаю, что излишним было бы требовать от вас истинного понимания того, как прекрасны кипящий котел и мерцающий пар над ним, или ожидать, что вы по достоинству сможете оценить хрупкую мощь настоя, пробирающегося сквозь вены, обволакивая сознание, затуманивая чувства… Я могу обучить вас, как сварить славу, приготовить счастье, даже закупорить смерть (ФК).
Связь зелий с алхимией эпохи Возрождения становится очевидна из вопросов, которые продолжает задавать Снегг, о том, что получится, «если смешать толченый корень асфоделя с отваром полыни», о разнице между «монашьим клобуком и волчьей пагубой» и прочих снадобьях из «Тысячи чудодейственных трав и грибов» (ФК). Первый урок зелий Гарри — лабораторное занятие, на котором будущие колдуны и ведьмы пытаются изготовить зелье для лечения нарывов.
Еще более подкрепляет аналогию между магией в книгах о Гарри Поттере и современной наукой тот факт, что неразборчивое использование магии в мире Гарри создает проблемы, аналогичные проблемам, создаваемым злоупотреблением прикладных наук в нашем мире. Именно из-за магии Великаны стали вымирающим видом, и именно магические способности Великаны ненавидят в ведьмах и колдунах больше всего (ОФ). Чтобы противостоять подобным проблемам, существуют разнообразные органы регулирования, такие как «Отдел злоупотребления магией», «Государственная метлоинспекция», «Центр контроля за привидениями» и «Отдел регулирования и контроля за волшебными существами». Отсюда видно, что, несмотря на пользу от магии, злоупотребление ею, так же как и злоупотребление прикладными науками, имеет негативные последствия.
Отступление: фантазия и эпистемология морали
В аналогии между магией и прикладной наукой гораздо больше практического смысла, чем может показаться на первый взгляд. Ведь если аналогия столь близка, как мы предполагаем, то этические истины, применимые в одном случае, применимы также и в другом.
Что общего у этого наблюдения с книгами Ролинг? Эта книги, как заметили несколько авторов данного сборника, несут этический «заряд». В книгах настойчиво возникают вопросы, которые традиционно были заботой людей, пишущих об этике: добро и зло; дружба и утрата; выбор и личность. Эти книги, что не характерно для современной художественной литературы, учат читателя, как ему жить.
Неудивительно, что многие из проблем, с которыми сталкиваются герои книг Ролинг, связаны с правильным применением магических сил. Выбор между магией, преподаваемой в Хогвартсе, и Темными искусствами — лить наиболее очевидный пример. Всемирное магическое сообщество также регламентирует поведение своих членов посредством сложной системы директивных и юридических требований, от школьного дуэльного кодекса до «Декрета о надлежащем ограничении колдовства среди несовершеннолетних». И то, как герои используют магию, всегда оценивается, скрыто или явно, даже когда речь идет о неподконтрольной магии. Не существует правила, запрещающего провести всю свою жизнь, глядя в Зеркало Эйналеж[55]. Но Дамблдор объясняет Гарри, что здесь есть опасность — опасность потратить свою жизнь.
Сила книг Ролинг в том, что их автор не относится к этим проблемам как уникальным для положения ее персонажей, к проблемам, принадлежащим социальному контексту, полностью отличному от нашего. Эти книги потеряли бы большую часть своей привлекательности, если бы они не рассказывали о ситуациях, в которых все мы зачастую оказываемся. Персонажи Ролинг озабочены тем, как использовать магию, поскольку магия — это основное средство их существования. Они человеческие существа, чьи жизни пронизаны магией, так же как наши — прикладной наукой. Короче, герои Ролинг относятся к магии точно так же, как мы относимся к деятельности вроде садоводства, вождения машины или планирования семьи.
Книги Ролинг предлагают нам, наряду с прочими дарами, этику магии. И аналогия, детально проработанная в первой части этой главы, позволяет нам рассчитывать, что этика магии мира Гарри, переведенная должным образом, подойдет также для нашего мира.
Этика магии у Ролинг
Так какова же этика магии Ролинг? Чтобы это узнать, давайте сперва посмотрим, что характеризует ее отрицательных героев и их использование магии, а затем попытаемся вывести из «сути злой магии» соответствующую ей «суть доброй магии».
Хотя Сириус Блэк и справедливо замечает, что «мир не делится на хороших людей и Пожирателей смерти» (ОФ), однако же Ролинг явно рассматривает Волан-де-Морта и его Пожирателей смерти, да и практикующих Темные искусства в общем, как парадигмы зла. Таким образом, мы можем рассмотреть этих людей, а также силы, которыми они пользуются — Темные искусства, — чтобы получить представление о том, что значит «злая магия».
Темные искусства — это широкая категория, объединяющая всё, от различных видов опасных существ (гоблины, боггарты и дементоры) и предметов, вроде сушеных голов в магазинах в Ноктурн-алле и склянок с кровью в Гриммо-плейс, до трех заклинаний, называемых «непростительными».
Эти заклинания — лучший пример, чтобы с него начать, из-за четкой связи между ними и человеческими действиями, а также поскольку они отмечены в книгах как особенно страшные. Что же делают Непростительные проклятия? Вкратце, они подчиняют тех, кто к этому восприимчив, и подчиняют их полностью. Каждый из этих терминов нам необходим, так что давайте рассмотрим их по очереди.
Непростительные проклятия подчиняют других. Одно из них убивает, другое истязает, а третье отбирает волю, превращая человека в инструмент произнесшего проклятие. Хотя Волан-де-Морт со своими Пожирателями смерти обычно применяют эти проклятия к людям, и это, безусловно, то, что магическое сообщество старается в первую очередь предотвратить, существует возможность применять их и к другим существам, подверженным этим формам подчинения: ко всему живому, в случае с Аванда Кедавра; ко всему, способному страдать, в случае с Круциатусом; ко всему, обладающему волей, в случае с Империусом. Барти Крауч Младший, притворившись учителем, на одном из уроков в Хогвартсе применяет их к паукам.
Стоит спросить: стал бы хороший (в этическом смысле) учитель так поступать? Ученики, выйдя с урока, спрашивают друг у друга, не повлечет ли это «проблемы с министерством, если там прознают…» (КО). Вплоть до заключительной страницы Ордена Феникса, единственными людьми, применившими эти проклятия, не считая соратников Волан-де-Морта, были Долорес Амбридж (парадигма зла в своем роде) и Гарри, который пытался таким образом отплатить Белатрисе Лестрейндж за убийство Сириуса. Но Гарри не удается правильно применить проклятие, поскольку, как говорит ему Белатриса, «тебе нужен правильный настрой» (ОФ). Выясняется, что необходимо желать власти, соответствующей каждому из проклятий, чтобы действенно их использовать, и таким образом ни одна добрая ведьма или добрый волшебник не могут успешно их использовать, даже на пауке. Дамблдор не мог их использовать — по меньшей мере, пока оставался собой. Как Лестрейндж говорит Гарри: «ты должен по-настоящему желать причинить боль — наслаждаться болью…» (ОФ). Ее слова проливают свет на замечание Барти Крауча Младшего, который говорит, что «Аванда Кедавра — это проклятие, требующее мощной магии; вы все сейчас можете вынуть свои палочки, направить на меня и произнести нужные слова, и я сомневаюсь, что у меня хотя бы пойдет из носа кровь» (КО). Выходит, что от Непростительных проклятий нет никакой пользы — ведь использовать их может лишь порочный человек. Мы вернемся к этому через мгновение.
Будет недостаточно просто сказать, что Непростительные проклятия дают власть над другими, поскольку все заклинания в какой-то мере это делают, а книги Ролинг не хотят заставить нас думать, что колдовство, которые ученики Хогвартса используют друг на друге во время поединков (Петрификус Тоталус, Тарантелла и т д.), заведомо проблематично. Несомненно, заставить человека окаменеть или склеить человеку ноги — это тоже форма власти. Но власть, характеризующая Непростительные проклятия, — другого порядка. Это полная власть. Смерть — это явный случай полной власти, так что очевидно, как Аванда Кедавра соответствует этому критерию. То же и с заклинанием Империус. Этим заклинанием один человек порабощает другого, так что жертва становится просто инструментом и не является больше независимой личностью. А как насчет заклинания Круциатус? Оно тоже отвечает критерию. Как отмечали ряд философов, писавших об истязаниях, цель истязаний — разрушить личность истязуемого, иногда чтобы превратить его в инструмент, но всегда — чтобы забрать у него потенциально противостоящую силу. В таком случае власть действительно полная[56].
За любой попыткой свести этическую реальность к набору правил стоит одна или более практических целей, которым служит эта попытка. В мире Гарри обозначение лишь этих заклинаний как Непростительные проклятия, похоже, служит как нуждам закона, так и потребностям образования. Обозначение этих заклинаний как «непростительные» помогает обществу давать эффективные и, как правило, верные оценки в вопросах, кого посадить в тюрьму и чему учить детей. Но остается возможность применять иные заклинания для получения власти над другими, и остается возможность использовать власть массой иных, законных способов. Часто оказываются возможными двоякие толкования (а Дамблдор и Волан-де-Морт в этом спецы), как, например, в случае с памятливыми чарами. В книгах Ролинг Джилдерой Локхарт оценивается в целом как плохой человек за то, что он крадет славу, принадлежащую другим, забрав у этих других часть их самих — их память. Но Кингсли Шакльболт использует патентованные памятливые чары Локхарта против Мариэтты, подруги Чжоу Чанг, когда Мариэтта чуть было не разоблачила Защиту Гарри от Темных искусств, и, сделав это, Шакльболт удостаивается одобрения. Мы можем сказать, что в первом случае предполагаемая власть более полная, а во втором — менее. Но даже если таким образом можно объяснить, почему определенное использование памятливых чар будет оценено так, а не иначе, это объяснение никогда не зайдет столь далеко, чтобы создать полностью самодостаточный набор основополагающих правил. Правила — это почти всегда упрощение реальности, которую невозможно полностью разложить по полочкам.
Чем еще характерны неприемлемые формы власти, примером которых служат Непростительные проклятия? Вспомните неспособность Гарри применить заклинание Круциатус к Белатрисе Лестрейндж и ее объяснение того, почему у него не получается. Его желание причинить ей вред недостаточно искреннее. Сердцем он не с проклятием, сердцем он с Сириусом. Отсюда мы можем извлечь урок, что, как уже говорилось, необходимо быть порочным, чтобы уметь использовать это или любое другое Непростительное проклятие. Чтобы стать мастером Темных искусств, человек должен определенным образом исказить свой характер — он должен полностью отдаться желанию властвовать. Это наблюдение позволяет нам полнее понять, почему предметы и нечеловеческие существа, которых герои Ролинг соотносят с Темными искусствами, примыкают к этой категории. Все они — плоды или сообщники сущности, жаждущей властвовать, жаждущей низвести все создания, подверженные ее влиянию, до положения инструментов или вещей.
Это наблюдение также помогает нам понять таинственное высказывание Дамблдора, когда он говорит с Волан-де-Мортом во время поединка в предпоследней главе Ордена Феникса Дамблдор говорит Волан-де-Морту, что его величайшая слабость в том, что он не способен понять, что существуют вещи страшнее смерти. Философ, прочитав это, не сможет не вспомнить «Горгий» Платона, где Сократ противопоставляет жизнь, посвященную избежанию страданий и смерти, жизни, посвященной избежанию неправедных поступков, и доказывает, что первый путь разрушителен, вредит душе человека и отсекает его от дружбы, так же как и от свободы. Описание Ролинг взаимоотношений между Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти читается как иллюстрация мыслей Сократа. Последователи Волан-де-Морта пресмыкаются перед ним; хотя, возможно, они когда-то и полагали, что Темные искусства являются средством достижения власти и, таким образом, определенного рода свободы, у них теперь нет никакой свободы, а также нет обоюдности между ними и их господином. Теперь у них один выбор — служить его прихотям или умереть.
Со своей стороны, тиран Волан-де-Морт нанес больше вреда самому себе, нежели любому из них. Он преследует Философский камень в надежде восполнить запас своей жизни, истощенный использованием темных сил. Бестелесный, если только он не «разделяет с кем-нибудь тело» (ФК), он в отчаянии потребляет кровь единорога, чтобы оставаться в живых, зная при этом, что, как объясняет Гарри кентавр Флоренц, результатом подобного преступления против природы будет проклятая жизнь (ФК). Поглощенный желанием стать господином в своем кругу, Волан-де-Морт обрекает себя на участь, худшую, чем смерть, поскольку его «величайшая слабость» — навлеченная на себя слепота в этом вопросе. Он, как сказал Сократ по поводу тирана Архелая, несчастен и жалок. Можно услышать печальные нотки в голосе Дамблдора, когда он говорит с Волан-де-Мортом или о нем, некогда блестящем ученике, человеке, который познал настоящее страдание. Когда они встречаются, Дамблдор упорно называет его «Том».
В книгах Ролинг можно выделить два основных типа предосудительных действий, лишь один из которых мы до сих пор обсуждали. Первый — это те действия, о которых мы говорили: действия, дающие полную власть над другими. Например, какую проблему Гермиона и Дамблдор видят в том, как магическое сообщество обращается с домовыми эльфами? Похоже, что магическое сообщество имеет над ними полную власть — считая их и, в свою очередь, обращаясь с ними как с вещами. В случае с Великанами мы видим, как эта власть приводит практически к полному их уничтожению.
Но есть и другой тип предосудительных действий: действия, угрожающие раскрыть магическое общество внешнему миру. Существует масса юридических и этических санкций, касающихся разглашения сведений о магическом обществе, и, тогда как даже положительные персонажи порой смотрят на эти ограничения сквозь пальцы, у нас нет свидетельств того, что Ролинг подвергает сомнению их ценность. В таком случае уместно будет спросить, чем оправданы эти ограничения?
Они не оправдываются никакой физической угрозой магическому обществу. В Узнике Азкабана мы узнаем, что средневековые сожжения ведьм не смогли навредить ни одной настоящей ведьме; ведьма напустит чары, которые нейтрализуют пламя, и будет стоять посреди костра, не чувствуя ничего, кроме «легкой щекотки» (УА). Похоже, что и современные технологии не могут как-либо навредить магическому обществу. Места, где они живут и работают, невидимы маглам. В описании платформы девять и три четверти, а также «Гриммо-плейс» Ролинг даже намекает, что владения магического общества вовсе не существуют для маглов. Непохоже, также, что маглы могут случайно забрести в «Гриммо-плейс». Он не просто невидим для них; его там даже нет[57].
Если эти ограничения созданы не для физической защиты магического общества, наиболее убедительным их оправданием может быть то, что они защищают магическое общество в каком-либо другом смысле или/и защищают других. Мы видим, что оба эти оправдания справедливы в книгах Ролинг. И эти основополагающие оправдания явно связаны с нашими наблюдениями по поводу доброй и злой магии, о которых мы здесь писали. Посмотрите на случаи, что больше всего беспокоят Артура Уизли, который работает в Ведомстве по Злоупотреблению Предметами маглов, случаи вроде извержения туалетов на Бетнал-грин. Уизли говорит: «Тут дело даже не в том, что надо возмещать ущерб, скорее тут дело в позиции, которая ведет к вандализму, Гарри. Допекать маглов может показаться некоторым волшебникам забавой, но это выражает нечто более глубинное и опасное…» (ОФ). Что за «позиция» и «нечто», о которых он говорит, если это не нарушение прав маглов, которые перед лицом магических сил особенно подвержены угнетению? Общество не обязуется не вмешиваться в жизнь маглов или не защищаться от физической угрозы, оно обязуется защищать жизнь каждого колдуна и каждой ведьмы и всего магического общества в целом и, вовсе не случайно, защищать других, подверженных угнетению.
То же самое можно сказать и относительно разнообразных ограничений магической деятельности ведьм и колдунов во время учебы. Эти ограничения, направленные на несовершеннолетних, служат образовательным целям. Могут также сказать, что они нацелены на защиту юных ведьм и колдунов (и тех, кто вокруг них) от случайных травм, но в этом случае большинство действительных ограничений не смогут быть убедительно оправданы. Они могут, однако же, быть убедительно оправданы на основании их вклада в защиту личных и общественных нравов и, следовательно, других уязвимых существ (в долговременной, а не в краткосрочной перспективе). Как мы уже отмечали, любая магия манипулирует и, таким образом, в некоторой мере подчиняет себе среду обитания волшебников. Если, как мы уже доказывали, худшее, что может случиться с ведьмой или колдуном, — это стать пленником духа власти, то становится очевидной важность того, чтобы незрелых членов общества учили не только пользоваться магией, но и ограничивать себя в ее использовании. Им нельзя позволять использовать магию исключительно на свое усмотрение, поскольку власть, которую они получают, велика и опьяняет. Посмотрите, к примеру, сколь часто Гарри испытывает искушение заколдовать своего дядю, тетю и кузена, чтобы подчинить их, а не иметь с ними дело на равных, что гораздо труднее.
Таким образом, в «Декрете о Надлежащем Ограничении колдовства среди несовершеннолетних» мы видим сильное формирующее намерение, и оно связано, как и любая часть этики магии у Ролинг, с фундаментальным различием между доброй и злой магией. Этот декрет, как и любое правило, которое возлагает на себя магическое общество, существует в значительной мере затем, чтобы защитить устои индивидуума и общества в целом — при помощи обучения незрелых членов этого общества.
Заметьте также, что без ученой степени Хогвартса или аналогичного заведения никто, независимо от таланта, не имеет права пользоваться магией. Хогвартсское образование, которое в такой же мере этическое, как и техническое — это единственный авторизированный доступ к использованию этих сил. (Обратите внимание на периодические битвы за место директора, побуждаемые предположением, что эта должность позволит находиться у руля, которым можно направлять формирование юного поколения.) Обучение техническим предметам полностью пропитано совместно выработанной этической позицией преподавателей.
Магическое общество в мире Гарри во многом аналогично секте амишей в реальном мире: самоотделившаяся группа, характеризующаяся тщательным саморегулированием своих благоприобретенных возможностей, будь они магические или технические. Внутри каждого из обществ есть те, кто относится к остальному миру с подозрением и неприязнью. В магическом мире это колдуны и ведьмы вроде Малфоев, зацикленные на своем происхождении (характерная одержимость для выпускников колледжа Слизерин). Но не меньше есть и таких (включая и некоторых слизеринцев), которые не имеют предрассудков, а просто считают разделение и четкую общественную дефиницию полезной и необходимой. Дефиниция в каждом из случаев — это вопрос того, какие возможности доступны каждому, возможности, оцениваемые в показателях воздействия на индивидуальные и коммунальные нравы — в показателях позиции по отношению к миру и его обитателям, которую эти возможности вынуждают занимать. Общество хочет запретить себе и своим членам определенные возможности, которые считаются в целом вредными для общего блага. Такие запреты — не просто вопрос удаления от мира, но акты самоопределения, которые основываются на готовности терпеть неудобства или даже умереть, но не угнетать других. Аналогично темные колдуны и ведьмы именно из-за того, что они отказываются устанавливать пределы своему использованию магии, скорее других нарушают общественные ограничения, включая ограничения на разоблачение общества: они те, кто заставляет извергаться туалеты и вращает ни в чем не повинных маглов в воздухе во время Кубка мира по квиддичу.
Назад к реальности
Вкратце обсудим, какое применение в нашем мире может найти этика магии, предложенная Ролинг. Многое понятно уже из предыдущих параграфов. Возможности, получаемые нами благодаря прикладной науке, велики, но способны опьянить. Все они касаются, в той или иной степени, манипуляций миром, а некоторые доводят эти манипуляции до степени абсолютной власти. Позиция, которую большие возможности вынуждают занять человека, — плохая позиция, опасная для самого человека, общества, в котором он находится, и всего того и всех тех, чему и кому доведется оказаться у него на пути. Перед лицом этого требуется готовность части общества, политической или гражданской, обдумать, использование каких возможностей себе разрешить, а что необходимо настрого запретить. И это не просто вопрос исключения дурного использования по существу своему нейтральных сил. Непростительные проклятия — это не просто вредоносное использование нейтральных сил. Это проклятия. Главные выводы этики Ролинг резко контрастируют с конвенциональным почтительным отношением к технологии: «технология безразлична к тому, как мы будем ее использовать, так что всё, что нужно, — использовать ее во благо; никакие возможности не должны отвергаться человеком категорически». Вот пример для размышления: выбор пола ребенка для соответствия предпочтениям родителей — возможность, которой нельзя воспользоваться без того, чтобы увидеть в своем ребенке (до определенной степени) товар потребления.
Этика Ролинг предполагает важность ограничения себя, но не только в «дурном применении», но и в использовании определенного рода возможностей, направленных против других, основанных на позиции по отношению к миру, которую эти возможности побуждают. Из готовности к этому со стороны части людей естественным образом проистечет множество самоограничений, принимаемых на себя целыми сообществами. Подобные самоограничения станут частью повсеместно внедряемых образовательных программ, основным элементом которых будет «технологическое образование». Но не то технологическое образование, к которому мы привыкли, — учить детей пользоваться компьютером. В любом случае, многие из них понимают в этом больше, чем их учителя. Скорее, требуемое образование — это изучение того, как компьютер (и прочая техника) побуждает нас думать и обращаться с тем, что нас окружает, а также обучение тому, как делать правильный выбор из возможных способов использования техники. То, что нам требуется, — это изучать, как «особые возможности» используют нас. Но больше всего нам требуется всеобщая приверженность идее, что существуют бедствия похуже, чем неудобство и даже, по большому счету, чем страдания и смерть. Столкнемся ли мы с этими бедствиями — отчасти вопрос того, научимся ли мы делать правильный выбор между нашими «особыми возможностями» и иногда говорить «нет». Нужно поблагодарить Дж. К. Ролинг за то, что она напомнила нам об этом.