Принципы формального трансцендирования
1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому. — 2. Диалектика трансцендирующего мышления. — 3. Трансцендирование по ту сторону субъекта и объекта. — 4. Трансцендирование, следующее путеводной нити категорий, в трех сферах.
Трансцендирование в категориях предметного вообще
1. Бытие и ничто. — 2. Единство и двойство. -3. Форма и материал. — 4. Возможность, действительность, необходимость, случайность. — 5. Основа. — 6. Всеобщее и индивидуум. — 7. Смысл.
Трансцендирование в категориях действительности
1. Время. — 2. Пространство. — 3. Субстанция, жизнь, душа
Трансцендирование в категориях свободы
Божество как формальная трансценденция
Ориентированию в мире бытие казалось чем-то само собою понятным. Только вопрос о том, что оно такое как бытие, упразднил эту самоочевидность.
Первый результат был тот, что бытие не одинаково во всем сущем и мыслимом. Для подразделения сущего по способам его бытия служат таблицы категорий. Каждая категория характеризует один какой-нибудь способ или род бытия, например, бытие-действительным, бытие-значимым, субстанция, свойство, количество, качество, материя, форма, жизнь, сознание и т. д. Высказывание «нечто есть» не всегда имеет одно и то же значение.
Второй результат состоял в том, что бытие, разорванное вопрошанием о нем, не может быть восстановлено в качестве единого бытия. Попытка задать вопрос о бытии вообще, для которого все способы бытия были бы родами и формациями, уже не дает никакого ответа. Бытие распалось, и разорванность бытия есть неизменный результат имманентного мышления.
Коль скоро же во всем, что мы мыслим и можем мыслить, мы каждый раз улавливаем только известный особый способ бытия, ответа на вопрос о бытии, которого не дает нам познание в мире, мы можем искать только на пути трансцендирующего просветления бытия, и однако — без какого-либо нового предметного познания.
Поэтому теперь, исходя из имманентности как множественности бытия, трансцендирование будет попыткой удостоверения в подлинном бытии, как едином и единственном бытии. Но это бытие не состоит ни в какой категории. Из всякого бытия, которое в категориях всегда специфично, потому что не существует общей для них всех имманентной категории бытия, путь краха в мышлении ведет к трансценденции, как единому бытию. Это бытие я могу назвать сверхсущим (das Überseiende), если я хочу выразить то, что всякая категория бытия неадекватна ему и таким образом низводит его в некоторую партикулярную имманентность. Я могу назвать его не-сущим, если я хочу выразить то, что этого бытия нет ни в какой категории, обозначающей некоторое бытие.
Формальное трансцендирование направлено на само бытие. Вопрос о нем, задаваемый на каждой ступени философствования, достигает здесь конца, однако не находит себе ответа. Вместо рациональной адекватности между вопросом и ответом, которая здесь совершенно невозможна, в философствовании остается возможной только экзистенциальная адекватность во всякий раз особенным образом присущем исполнении еще пустых в предметном отношении мыслей.
Принципы формального трансцендирования
1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому
— Всеобщие формы мыслимого — это категории. Бытие, как сущее в себе абсолютное, я в своем мышлении как таковом тоже неизбежно мыслю в категориях. Но тем самым я имею его пред собой как определенный предмет в мире, отличный от других, а уже не как то, что я под ним подразумевал
Если после этого мыслительного опыта я попытаюсь вовсе не мыслить абсолютное, то мне не удастся и это. Если однажды я помыслил, что бытие не есть, то я не могу перестать мыслить о самом бытии; в мышлении неабсолютного я опосредованно прикасаюсь к бытию абсолютного. В мышлении повсюду есть как бы такая точка, где нечто прямо полагается как абсолютное, потому что я не могу существовать как мыслящий, если мне не является абсолютное, — будь то в невольной абсолютизации чего-то особенного, будь то в сознательной безусловности из собственной свободы самобытия. В нескончаемом течении сущего я неотрывно ищу бытие и избираю его или в его истинном, или в его обманчивом облике.
Стало быть, я не могу мыслить это абсолютное бытие и не могу отказаться от желания мыслить его. Это бытие есть трансценденция, потому что я не могу уловить его мыслью, но должен трансцендировать к нему в некотором мышлении, находящем свое завершение в невозможности мыслить (in einem Denken, das sich im Nichtdenkenkönnen vollendet).
Мышление, которое не может по этой причине удержать трансценденцию в качестве мыслимой, должно, скорее, в самом мышлении вновь снимать мыслимое. Это происходит в трансцендировании от мыслимого к немыслимому.
В пространственном мире тщетно искать такого места, где могло бы находиться божество, в мыслимом мире тщетно искать такого мыслимого, которое не было бы особенным предметом в мире.
В мире видимого и мыслимого нет никакого завершения, и в этом мире ничем связать невозможно мышление. Оно переходит от предмета к предмету; но в этих предметах оно не постигает ни себя, ни мир, как нечто существующее из себя самого. Но спрашивает откуда возник я сам? Этот трансцендирующий вопрос не находит в ответ себе никакой соответственной по смыслу мысли, поскольку ведь все мыслимое сразу же входит в состав мира, который мышление должно трансцендировать. Свой последний трансцендирующий шаг мышление может сделать только в некотором снятии себя самого (Das Denken kann seinen letzten transzendierenden Schritt nur in einem Sichselbstaufheben vollziehen). Оно постигает следующую мысль: Мыслимо, что существует то, что немыслимо (Es ist denkbar, dass es gibt, was nicht denkbar ist). Эта мысль есть выражение шага некоторого мышления, которое, если делает этот шаг, сразу перестает уже быть мышлением. Мышление полагает себе границу, которой перейти не может, и которую оно все же призывает перейти именно тем, что мыслит ее.
Если мышление перед лицом трансценденции усваивает себе страсть снимать себя самое, то эта страсть все-таки непреклонно удерживает то, что действительно мыслимо, чтобы испытывать на пути мышления только подлинную и необходимую неудачу. Ибо экзистенция настаивает на том, чтобы та мысль, в которой она понимает себя, была ясной; она не впадает в безмыслие в косности простого чувства, которая совершенно неспособна к подлинному трансцендированию, как не поддается и соблазну sacrificiо dell’intelletto3, в котором мышление не снимает себя посредством трансцендирования, но вообще от себя отрекается.
Результат подобного трансцендирования, как суждение, которое может быть высказано, заключается в отрицании. Все мыслимое отвергается, как не имеющее силы сравнительно с трансценденцией. Нельзя определять трансценденцию никаким предикатом, не следует превращать ее в предмет ни в каком представлении, ни в каком умозаключении нельзя измыслить ее, — и все же мы можем использовать все категории, чтобы сказать, что трансцендентное не есть ни количество, ни качество, ни отношение, ни основание, ни единое, ни многое, ни бытие, ни ничто и т. д.
Это превосхождение всякой, даже самой рафинированной имманентности отнюдь не есть нечто само собою понятное. Это исключительное напряжение сил, чтобы предотвратить закрепление трансценденции в каком бы то ни было облике в пределах мира, тем более что облик, как преходящая форма, неизбежно присущ явлению трансценденции. Преследовать это обмирщение трансценденции во всех его убежищах — это работа, которой никогда нельзя довести до конца и которую всегда приходится повторять заново. Мыслящее трансцендирование получает здесь глубину от своих отрицаний.
Трансценденция выше всякого чувственного облика. Философская идея Бога, удостоверяющая себя в крахе мышления, постигает в этом своем удостоверении лишь то, что божество «есть», а не «что» оно есть. Переживающее крах мышление освобождает место, всегда историчное наполнение которого может последовать только из историчной экзистенции и в чтении шифров существования. Мышление просветляет достоверность трансценденции, получившую свою действительность отнюдь не из мышления, как такового, но оно не дает исполнения ее сущности. Отсюда смутность этой идеи Бога для чувства и разума, и сила ее для экзистенции. Здесь не найти личного Бога в Его гневе и милости; молитвенная жизнь как религиозная деятельность не имеет здесь никакого значения; никакая чувственная наглядность божества в символах как предметах веры не устоит здесь.
2. Диалектика трансцендирующего мышления
— Трансцендирующее мышление, которое хотело бы удостовериться в бытии трансценденции, хочет в своем качестве мышления совершить некоторое не-мышление. Оно держится в этой диалектике, пока остается истинным и ввергает бытие трансценденции в имманентность, превращая его в нечто помысленное, и не теряется без всякой мысли в простом чувстве некоего бытия. Это — тот переворот мышления в невозможность мыслить, который следует постоянно повторять вновь, — не только трансцендирование от некоторого помысленного к немыслимому, но в этом акте трансцендирования — само снимающее себя мышление: некое не-мышление, просветляющее тем, что оно мыслит не нечто и также не ничто (Es ist ein immer zu erneuerndes Sichüberschlagen des Denkens zum Nichtdenkenkönnen, nicht nur das Transzendieren eines Gedachten zum Undenkbaren, sondern darin das sich aufhebende Denken selbst ein Nichtdenken, das dadurch erhellt das es nicht Etwas denkt und nicht Nichts denkt). Эта уничтожающая себя самое диалектика есть специфическое мышление, ничего мне не говорящее, до тех пор пока предметность и созерцание остаются для меня единственными условиями смысла, однако существенное для просветления моего философского сознания о бытии.
Эта диалектика, если методически привести ее к чистым формам мышления, могла бы попытаться установить некоторый аналог категорий: категории, внутренне в самих себе противоречивые, а потому сами себя упраздняющие. Однако не существует никаких иных категорий, кроме категорий имманентности. Эти трансцендирующие мысли нам придется мыслить при помощи этих категорий, или же не мыслить их вовсе. Методы, позволяющие с помощью категорий трансцендировать сами категории, существуют следующие.
Отдельно взятую категорию абсолютизируют, на мгновение мыслят в ней трансценденцию предметной (например, необходимость бытия). Это мышление понимает себя как мышление по аналогии, а потому лишает категорию ее своеобразия (например, необходимость не есть здесь ни каузальная, ни логическая необходимость). Это не просто формальная игра мыслей, но это мышление обладает содержанием, ибо получает отголосок (Widerhall) из экзистенции, которая углубляет отдельную категорию, придавая ей смысл, в чисто предметном отношении ей не присущий (например, покой необходимости). Так, в другом примере, категория основы становится моей темной основой во мне самом, а трансцендируя — основой бытия в бытии. Подобным образом все категории могут быть включены, как моменты, в форму сознания экзистенции. Опыты систематической конструкции категорий из Я в философии немецкого идеализма — отсвет этой взаимосвязи. Но как аналогия, так и отголосок экзистенции, стремящейся в этой категории уловить трансценденцию, преобразуют смысл категории. Ее качественная определенность, единичность, из которой исходила мысль, становится как бы некой действительностью в экзистенции и трансценденции, так что формальное трансцендирование превосходит логическую форму; но в таком случае определенная категория упраздняется, ибо переводится в некоторое неопределенное значение, как предельное основание и корень всего, что заставляет нас аннулировать всякое мыслящее осуществление. Таким образом, мы можем сформулировать первую диалектику этого мышления; какая бы категория ни получила применения в мышлении трансценденции, она, как определенная категория, неприменима, а как становящаяся неопределенной — в конечном счете, уже немыслима.
Вторая диалектика такова: Поскольку категория, как объективно мыслимая, остается определенной категорией, и в качестве таковой она есть лишь неистинная абсолютизация, то категория должна принять такой вид, в котором или сказанное отменяется заключенным в нем внутренним противоречием (например, «бытие есть ничто»), или же это сказанное уничтожается тавтологией (например, «истина есть истина»). Противоречие получают, полагая противоположные категории как тождественные (coincidentia oppositorum4). Тавтология определяет высказанную в некоторой категории трансценденцию через ту же категорию, так что особенность этой категории становится простым явлением и остается только тождество бытия самому себе.
Третья диалектика представляет категории, которые все получают свою определенность только соотносительно с другими, как безусловные, так что они определяются каждая сама собою. Они относятся уже не к другим категориям, а к себе самим, а тем самым, строго говоря, теряют смысл, но становятся многозначительными для трансцендирующего мышления, потому что они выражают собою здесь мышление некоторого не-мышления (например, причина самой себя (causa sui), бытие бытия).
3. Трансцендирование по ту сторону субъекта и объекта
— Бытие, которое я постигаю, есть определенное бытие. Если я вопрошаю о его основе, то нахожу другое бытие. Если я вопрошаю о его «что-бытии», то рядом с ним для сравнения встает другое бытие. Оно всегда есть некое бытие в мире среди иного.
Если, однако, я попытаюсь захватить своей мыслью мироздание как бытие вообще, вне которого нет более ничего, то мне это не удастся. Правда, я собираю бытие воедино, если говорю: «все бытие». Но это только речь о бытии (Sagen des Seins), как сумме существования и бытия-мыслимым, которая незавершимо растекается в нескончаемом, и которую поэтому я никогда не могу пройти до конца, как завершенный ряд, и не могу удержать перед взором, как завершенную. Если бы даже это было возможно, это осталось бы бытие, которое, как бытие-в-себе, я не могу мыслить, ибо оно есть как бытие-объектом для субъекта. Каково оно в себе, остается непроницаемой тайной.
Если мыслимое бытие предполагает бытие-субъектом, то субъект, как субъект вообще, предполагает себя самого. В то время как объект не может предполагать себя самого, субъект, которому мы предпосылали бы нечто иное, сделался бы постольку объектом. Или наоборот: если я делаю субъект объектом, то могу задавать вопрос о его основаниях, т. е. предпосылать ему нечто. Но тогда остается субъект, как спрашивающий таким образом субъект, предполагающий себя самого.
В качестве подлинно безусловного субъект есть бытие как свобода, по-настоящему присущее как экзистенция в самосознании, находящем себя как деятель в своей объективности, но столь же не выводимом из бытия как бытия-объектом, как и это последнее не выводимо из него.
Если поэтому я хочу проникнуть к бытию, то не достигаю его, ни если подразумеваю под бытием все совокупное бытие в смысле бытия-объектом, ни если я понимаю под ним бытие-субъектом, — ни там, где я устремлен к экзистенциальному субъекту, как бытию свободы, ни там, где я внешним образом объединяю бытие как наличность и бытие как свободу (ибо у них нет ничего действительно общего, что я мог бы мыслить здесь как тождественное). Бытие, которое должно охватывать все бытие, трансцендентно.
Если бы я захотел не только трансцендировать к бытию, но попытаться мыслить его наполненным, то мне пришлось бы мыслить его как бытие, которому не противостоит никакое другое бытие, которое предполагает себя самого, которое свободно как субъект и которое все же становится объектом. Но действительно осуществить такую мысль я не могу. Ибо то, что не имеет ничего иного вне себя, не есть предмет для меня; что предполагает себя самое, не может быть для меня ничем определенным и определимым; что свободно, то не существует; то, что становится объектом, в качестве объекта не есть уже более то, чем оно было как возможность-стать-объектом.
4. Трансцендирование, следующее путеводной нити категорий, в трех сферах
— Если я желаю мыслить трансцендентное бытие, то я неизбежно заключаю его в определенные формы, ибо трансцендирование к немыслимому каждый раз привязано в своих высказываниях к отдельным категориям. Высказывания столь же многообразны, как и категории, которые я должен пройти все до конца, повторяя в них каждый, раз в особенном виде одну и ту же диалектику, чтобы привести свое мышление в бездну бытия, как немыслимого. Порядок такого рода мыслей может поэтому последовать за порядком самих категорий. Мы различаем три области категорий: категории предметности вообще, действительности и свободы.
Если я пребываю в мире предметности, то я могу спросить: почему предметы вообще есть для субъектов? Откуда это раздвоение? Почему существуют эти, и только эти, способы данности предметности? На эти вопросы хотели дать трансцендирующий ответ опыты метафизической логики, с необходимым выведением всех категорий из единого принципа.
Если я нахожусь в сознании своей свободы, то, если я избегну ее объективации, я все-таки могу достичь той точки, где действительно сознаю: я не сотворил себя самого; где я подлинно есмь я сам, там я есмь не только я сам (wo ich eigentlich ich selbst bin, bin ich nicht nur ich selbst). Вопрос о том, откуда я произошел, ведет меня в основу, где, чтобы дать, припоминая, ответ на этот вопрос, мне нужно было бы присутствовать при самом творении.
Если я, превосходя предметность, действительность и свободу, трансцендирую к тому бытию, на котором терпят кораблекрушение подобные вопросы, то я должен некоторым исполняющим актом мысли перестать мыслить или, если я все-таки опять мыслю бытие трансценденции в опредмеченном бытии-богом (vergegenständliches Gottsein), то в нем лишь в потенцированной форме является вновь перед нами та бездна, о которой говорит Кант: «Нельзя отделаться от мысли, хотя нельзя также и примириться с ней, что существо, представляемое нами как высочайшее из всех возможных существ, как бы говорит само себе: Я существую из вечности в вечность, кроме меня существует лишь то, что возникает только по моей воле, но откуда же я само (woher bin ich denn)? Здесь все ускользает из-под наших ног…»5
В мысли, трансцендирующей к бытию, я должен потерпеть действительный крах, или же я без конца буду порождать здесь ряд, в котором я повторяю в отношении своей лишь мнимой трансценденции то же, что с полным правом делаю по отношению к вещам в мире: как бы далеко ни ушел, вновь вопрошать здесь об определенности бытия и об основе.
Противоположности бытия как субъекта и как объекта, бытия как бытия-мыслимым и бытия как бытия-действительным, бытия как свободы и бытия как наличности и т. д., непреодолимые в мире, а равно непостижимые для моего мышления как возможное единство в одной мысли, нужно мыслить как преодоленные, что достигнуть того бытия, в котором замолкают любые вопросы, — и все же действительно преодолеть их невозможно. Эта граница мышления есть, как опыт краха мышления, формальное трансцендирование. Необходимость искать этих мыслей столь же неизбежна, как и невозможность остаться с этими мыслями в области мыслимого.
Специфическое отличие формального трансцендирования в категориях обнаруживается в незавершимой полноте возможных, отзывающихся одна в другой отголосками, вариаций, как крах нашей мысли, одушевление которого происходит единственно оттого лишь, что этим опытом краха завладевает глубокий экзистенциальный интерес к бытию