Награждающие часто прикрываются заявлениями, что, выбирая признанных «лидеров», они действуют «демократично» и поощряют избранных обществом людей. Но в этой области нет демократии. Наука и разум не работают путем голосования или общего согласия. Самые известные совершенно не обязательно самые лучшие (как и наименее известные). Поскольку здесь применяются не рациональные стандарты, то метод тех, кто присуждает награды, ведет к оценке личности, а не идей, продвижения, а не заслуг, «престижа», а не истины. Результат: власть газетчиков.
Получающие выгоду от государственной помощи обычно находятся среди тех, кто громче всех протестует против «тирании денег»: наука и культура, восклицают они, должны быть освобождены от произвольной власти богатых собственников. Но есть одно «но»: богатые не могут ни купить целую нацию, ни принудить ни одного частного лица. Если богач хочет поддержать культурную деятельность, он может это сделать лишь в строго ограниченных размерах, и он несет ответственность за последствия своих действий. Если он не опирается на собственные убеждения, а просто потакает своим иррациональным прихотям, то результаты будут противоположны его изначальным целям: его проекты и протеже игнорируются и презираются в их профессиональных кругах, и никакие деньги не купят ему влияния на культуру. Подобно тщеславной публицистике, его предприятие будет пустой тратой частных денег без широкой значимости. Культура защищена от него тремя неуязвимыми компонентами: выбором, разнообразием и конкуренцией. Если он тратит свои деньги на глупые предприятия, он вредит только себе. И что важнее: он тратит собственные деньги, они не отняты силой у нежелающих отдавать их просто так.
Фундамент зла государственных грантов покоится на том факте, что людей принуждают платить за поддержку идей, диаметрально противоположных их собственным. Это серьезное посягательство на индивидуальную целостность и сознание. Недопустимо брать деньги разумных людей на поддержку Б. Ф. Скиннера, или наоборот. Конституция запрещает религиозные государственные учреждения, верно обозначая их существование как нарушение индивидуальных прав. Поскольку верования человека защищены от насильственного внедрения, тот же принцип должен защитить его обоснованные убеждения и запретить государственное вмешательство в сферу мысли.
В социальном плане самые разрушительные последствия тирании распространяются неразличимой, неофициальной группой людей: фаворитами чиновников. Согласно истории абсолютных монархий, именно королевские фавориты всегда творили самое чудовищное беззаконие. Даже монарх был ограничен необходимостью демонстрировать некое подобие справедливости, чтобы защитить свою репутацию от народного негодования. Но получатели произвольной, капризной благосклонности монарха обладали властными привилегиями без ограничений. Именно среди коварных, вероломных и лицемерных лизоблюдов королевского двора находились самые худшие проявления власти. Это истинно для любой политической системы, оставляющей для таких людей лазейки, – и для абсолютной монархии, и для диктатуры, и для смешанной экономики.
Сегодня мы наблюдаем одно из самых худших проявлений власти в интеллектуальной сфере нашей страны: власть фаворитов, неофициально привилегированных, частных групп с правительственными полномочиями, но без государственной ответственности. Это изменчивые группы, часто враждующие между собой, но объединяющиеся против «посторонних»; они всеми силами стремятся завладеть кратковременной благосклонностью, их точный статус не известен ни самим членам групп, ни их врагам, ни их покровителям среди сотен конгрессменов и тысяч бюрократов, которые напуганы этими франкенштейновскими творениями. Как и в другой игре, лишенной объективных правил, успех и власть здесь зависят от зазывал (газетчиков) и обманщиков.
Частные клики всегда были в интеллектуальной сфере, особенно в искусстве, но они служили препятствием и противовесом самим себе, и любой нонконформист мог войти в сферу и подняться без их помощи. Сегодня они объединены в понятие «влиятельные круги».
Этот термин (Establishment) начал широко использоваться в нашей стране лишь десятилетие назад. Родом он из Великобритании, где применялся по отношению к семьям высшего сословия, традиционно занимавшихся определенными сферами деятельности. Британская аристократия – политически сформированная каста, институт, запрещенный и забытый в Соединенных Штатах. Происхождение аристократии – данная королевской властью привилегия получать незаслуженный доход от принудительной работы жителей определенной местности.
Сегодня та же политика работает в США, только привилегии раздаются не навсегда, а одноразовыми выплатами на определенное время, и принудительная работа налагается не на группу рабов на определенной территории, а на всех граждан государства. Этот факт не меняет природы такой политики и ее последствий.
Заметьте характер наших интеллектуальных влиятельных кругов. Они отстают на сотню лет. Они придерживаются, как догмы, основных принципов, бывших модными на рубеже веков: мистицизма Канта, коллективизма Маркса, альтруизма уличных евангелистов. Две мировые войны, три уродливые диктатуры – Советская Россия, нацистская Германия и коммунистический Китай, а также другие варианты разрушающего социалистического эксперимента в повсеместном распространении жестокости и отчаяния не заставили современных интеллектуалов поставить под сомнение или изменить свои догмы. Они все еще думают, что это смело, идеалистично и нетрадиционно – обвинять богатых. Они все еще верят, что деньги – корень всего зла, за исключением государственных денег, которые являются решением всех проблем. Интеллектуальные влиятельные круги заморожены на уровне своих старейших членов, которые были знамениты во времена системы государственного «подкрепления». Контролируя образование, «лидеры» увековечивали свою догму и постепенно заглушали оппозицию.
Среди интеллектуалов все еще есть инакомыслящие, но это лишь капля в море, не затрагивающая основных принципов. Такое инакомыслие разрешено даже в католической церкви, пока оно не начинает ставить под сомнение догму, или в «самокритике» советских социальных институтов, пока эта критика не затрагивает основы коммунизма. Инакомыслие, не задевающее основных принципов, служит лишь их укреплением. Особенно учитывая, что кризис философии и рост власти государства вместе работают на укрепление позиций влиятельных кругов.
Власть неофициально привилегированных частных групп распространяет особый вид страха, похожий на медленный яд, вводимый в культуру. Это страх не конкретного правителя, а неизвестной силы анонимных группировок, перерастающий в хронический страх неизвестных врагов. У большинства людей нет четких позиций по фундаментальным вопросам. Сегодня люди запутаны и не уверены больше, чем когда-либо, но система требует от них героической целостности, которой они не обладают: они уничтожены посредством фундаментальных вопросов, которые они не способны различать в кажущихся нелогичными элементах реальности. Многие готовы умирать на баррикадах по веским причинам, но мало, крайне мало тех, кто способен сопротивляться серому влиянию маленьких, необъявленных, ежедневных уступок. Мало кто хочет беспокоиться, наживать врагов, рисковать положением и, возможно, средствами ради таких проблем, как сомнительные абстрактные заблуждения коллеги (которые должны бы встретить сопротивление, но этого не происходит), или туманные и неправильные требования факультета (которым тоже надо бы сопротивляться), или независимая позиция талантливого преподавателя (которого должны были бы нанять, но этого не происходит). Если человек чувствует, что должен высказаться, его тормозит обычный вопрос современных скептиков: «Да кто я такой, чтобы знать?», к которому добавляется другой парализующий ум вопрос: «Кто мне должен не нравиться?»
Большинство быстро понимает, значит ли что-то истина для их руководства. Атмосфера осторожного уважения по отношению к получателям незаслуженных грантов, выданных мистической государственной властью, быстро распространяет мнение, что правда не имеет значения, потому что его не имеет и талант, что всегда есть что-то, что превосходит и то и другое. (И вопрос грантов лишь один из множества других способов, которыми произвольная сила врывается в человеческие жизни.) От циничного заявления «кому есть дело до справедливости?» человек спускается до «кому есть дело до правды?», а затем до «кому вообще есть дело?». Поэтому многие люди поддаются неосязаемому разложению и продают свои души по частям, идя на небольшие компромиссы и уступки, пока в их головах не останется ничего, кроме страха.
В бизнесе подъем социального обеспечения заморозил статус-кво через укрепление власти больших корпораций налоговыми льготами и выведением их из конкуренции с новичками, задушенными налогами. Тот же процесс происходит и в интеллектуальной сфере. В обеих сферах результат одинаковый.
Если вы поговорите с типичным владельцем бизнеса, или университетским деканом, или редактором журнала, то увидите их особое современное качество: некий тип текучей уклончивости, который автоматически возникает в любом фундаментальном вопросе, мягкая и обтекаемая вежливость, въевшаяся осмотрительность по отношению ко всему, как если бы внутренний диктофон шептал им: «Будь осторожен, никому не возражай».
Кого такие люди боялись бы больше всего в психологическом плане и менее всего в экзистенциональном? Блестящего одиночку – новичка, молодого гения невинно упрямой целостности, единственное оружие которого – талант и истина. Они бы инстинктивно отвергали его, говоря, что он «чужой здесь» (где?), чувствуя, что он бы поставил их в неудобное положение, задав вопросы, с которыми они не хотят встречаться. Он мог бы пройти сквозь их защитные барьеры, но он связан своими добродетелями в системе, направленной против ума и целостности.
Мы никогда не узнаем, как много проницательных молодых людей чувствовали вокруг себя зло, пока не достаточно повзрослели, чтобы найти противоядие, и не сдались в беспомощном и возмущенном удивлении; или как много уступили, сведя на нет свой разум. Мы не знаем, как много молодых новаторов сегодня борются за возможность быть услышанными, хотя мы их не услышим, потому что влиятельные круги предпочитают не признавать их сущ