236 Там же. С. 447.
237 Там же. С. 448.
Далее Юнгер прослеживает пути наступления тотальной мобилизации. Он выделяет следующие причины, прежде всего обусловленные характером и масштабами мировой войны:
- одновременно со стиранием сословных различий и урезанием привилегий в обществе исчезает и понятие касты воинов; защищать свою страну с оружием в руках уже не составляет обязанность и преимущество одних только профессиональных солдат, а становится задачей каждого, кто вообще способен носить оружие;
197
- непомерное увеличение расходов делает невозможным оплачивать ведение войны из стабильной военной казны; скорее, чтобы не дать остановиться этой машине, здесь необходимо использовать все кредиты;
- картина войны как некоего вооруженного действа тоже все полнее вливается в более обширную картину грандиозного процесса работы. Наряду с армиями, бьющимися на полях сражений, возникают новые армии в сфере транспорта, продовольственного снабжения, индустрии вооружений - в сфере работы как таковой.
Итак, "на последней, к концу этой войны уже наметившейся стадии этого процесса нет уже ни одного движения, - указывает Юнгер, - будь то движение домработницы за швейной машиной, - которое, по крайней мере, косвенно не имело бы отношения к военным действиям. В этом абсолютном использовании потенциальной энергии, превращающем воюющие индустриальные державы в некие вулканические кузни, быть может, всего очевиднее угадывается наступление эпохи работы, - оно делает мировую войну историческим событием, по значению превосходящим французскую революцию" [238].
Тотальная мобилизация осуществилась не мгновенно, потребовалось определенное время, и определенные условия для ее подготовки. Еще в начале века трудно было предположить наступление столь масштабных социальных трансформаций и столь быстрого их развертывания. Однако, считает Юнгер, "тотальная мобилизация проявляла себя уже в самые первые дни войны например, в повсеместном призыве добровольцев и резервистов, в запретах на экспорт, в цензурных предписаниях, в изменениях золотого содержания валют. В ходе войны этот процесс усилился. В качестве примеров можно назвать плановое распределение сырьевых запасов и продовольствия, переход от рабочего режима к военному, обязательную гражданскую повинность, оснащение оружием торговых судов, небывалое расширение полномочий генеральных штабов" [239].
238 Юнгер Э. Указ. соч. С. 450.
239 Там же.
198
Захватывая самые разнообразные стороны политики, управления, экономики, тотальная мобилизация распространяла свое влияние и на содержание внутреннего мира человека, структуру его мировосприятия, стандарты поведения. Так, Юнгер отмечает, что утверждающаяся тотальная мобилизация сопровождалась такими явлениями, как, например, урезание индивидуальной свободы и другими посягательствами на автономность человеческой личности: "Это вмешательство, смысл которого состоит в уничтожении всего, что не может быть понято как функция государства, мы встречаем сначала в России и в Италии, а затем и у нас дома (в Германии. - Т.С.), и можно предвидеть, что все страны, в которых живы еще притязания мирового масштаба, должны предпринять его, с тем чтобы соответствовать новым, вырвавшимся на свободу силам" [240].
240 Там же. С. 451.
Юнгер описывает масштабы тотальной мобилизации, отмечая, что процесс мобилизации захватил всю жизнь общества. Во всей ее раскованности и безжалостной дисциплине, с ее дымящимися и пылающими районами, с физикой и метафизикой ее движения, с ее моторами, самолетами и миллионными городами нет ни одного атома, который бы не находился в работе, да и сами люди отданы во власть процессу тотальной мобилизации.
В своем рассуждении философ приходит к мысли о некоем самостоятельном существовании этого нового социального процесса, охватившего современное общество и с невероятной быстротой распространяющегося от страны к стране, от континента к континенту. "Тотальную мобилизацию не осуществляют люди, пишет философ, - скорее, она осуществляется сама; в военное и мирное время она является выражением скрытого и повелительного требования, которому подчиняет нас эта жизнь в эпоху масс и машин. Поэтому каждая отдельная жизнь все однозначнее становится жизнью рабочего и за войнами рыцарей, королей и бюргеров следуют войны рабочих, - войны, отличающиеся рациональной структурой и беспощадностью, представление о которых мы получили уже в первом большом столкновении XX века" [241].
199
Конечно, самостоятельность процесса тотальной мобилизации - это всего лишь образ. Однако этот образ характерен именно для XX в. Тенденции тоталитарного захвата общества, становящегося массовым, общества цивилизации, но не культуры, со всей очевидностью проявились уже в 1920-1930-е гг. [242]
Статью "Тотальная мобилизация" Юнгер пишет в 1930 г., "в канун" тотальной технологической экспансии - с перспективами всесилия техники и тревогой перед ее всемогуществом.
Все это Юнгер называет технической стороной тотальной мобилизации. Для философа эта сторона не является решающей, она лишь фиксирует готовность к мобилизации. Очевидно, эта "готовность имелась во всех странах, мировая война была одной из самых народных войн, которые знала история. Таковой она уже была потому, что пришлась на время, заставившее с самого начала исключить все прочие войны из разряда народных. Кроме того, народы довольно долго наслаждались мирным периодом, если отвлечься, конечно, от мелких захватнических и колониальных войн" [243].
241 Юнгер Э. Указ. соч. С. 453.
242 Интересно сопоставление Юнгером этих двух центральных для понимания эволюции кризисного сознания понятий: культура и цивилизация. Юнгер пишет, что именно на Западе сложились оптимальные условия для проведения тотальной мобилизации: "Кто захочет оспаривать тот факт, что "цивилизация" намного больше обязана прогрессу, чем "культура", что в больших городах она способна говорить на своем родном языке, оперируя средствами и понятиями, безразличными или враждебными для культуры. Культуру не удается использовать в пропагандистских целях. Даже та позиция, которая стремиться извлечь из нее такого рода выгоду, оказывается ей чуждой, - как мы становимся равнодушны или, более того, печальны, когда с почтовых марок или банкнот, растиражированных миллионами экземпляров, на нас смотрят лица великих немецких умов" (Там же. С 460).
243 Там же. С. 454.
200
Понять природу тотальной мобилизации нельзя, ограничившись уяснением экономических причин. Простых четких рационалистических усилий и объяснений явно недостаточно, согласно Юнгеру. Мы уже отмечали его предположение о мистическом, культовом содержании феномена тотальной мобилизации, и не только в современном ее воплощении. Та же рационалистическая необъяснимость, например, имеет место при попытке понять строителей гигантских пирамид и соборов.
Процесс тотальной мобилизации, в объяснении философа, в какой-то степени связан с верой, неким моральным призывом. В той мере, в какой прогресс можно рассматривать как народную церковь XIX в., в понимании Юнгера, тотальная мобилизация как непреодолимый гигантский действенный призыв обрушилась на европейские массы, которые необходимо было привлечь к участию в последней войне. "Возможность уклониться от него, - пишет Юнгер, представлялась этим массам тем менее реальной, чем больше речь заходила об их убежденности, то есть чем более явным становилось прогрессивное содержание громких лозунгов, благодаря которым они и приводились в движение" [244].
Юнгер рассматривает тотальную мобилизацию шире, нежели систему организации общества, меру организаторской мысли, технологию управления, даже новый культовый механизм. Юнгер ощущает наступление иной, высшей мобилизации, которую, по его словам, проводит с нами время и на которую лишь указывает тотальная мобилизация: "Этой высшей мобилизации присуща собственная закономерность, и человеческий закон, если только он хочет иметь силу, должен соответствовать ей" [245].
244 Там же. С. 455.
245 Там же. С 462
В завершение работы Юнгер подводит итоги, предлагая посмотреть, каким стал мир, вышедший из великой катастрофы, каковой философ называет Первую мировую войну. Юнгер с иронией смотрит на новый мир, построенный на обломках старой европейской культуры. "Посмотрите, какое единство воздействия, сколько строгой исторической последовательности!" - восклицает он. Мир стремится к унификации, тотальной и мобилизующей: "Старый звон колоколов Кремля перестроился на
201
мелодию Интернационала. В Константинополе вместо старых арабесок Корана дети выводят латинские буквы. В Неаполе и Палермо фашистские полицейские организуют оживленную южную жизнь по правилам современной дисциплины движения. В отдаленнейших и почти все еще сказочных землях торжественно открываются здания парламента. Абстрактность, так же как и жестокость человеческих отношений, возрастает день за днем. На смену патриотизму приходит новый, проникнутый сильными сознательными элементами национализм. В фашизме, в большевизме, в американизме, в сионизме, в движениях цветных народов прогресс переходит в прежде немыслимое наступление" [246].
Начинается триумфальное шествие прогресса, облекшегося в форму тоталитаризма и технократии. Юнгер предельно ярко описывает, как прогресс начинает подчинять себе народы в формах, уже мало чем отличающихся от форм абсолютистского режима, если не принимать во внимание гораздо меньшую степень свободы и комфорта.
Сегодня почти во всех странах исчезает даже сон свободы, пишет философ. Движения однообразных масс наступают, сменяя друг друга, следуя друг за другом, совпадая, расходясь. На пути этих масс мировой дух - дух тоталитаризма - раскидывает свои сети. Каждое из этих движений способствует тому, что они захватывают еще надежнее и безжалостнее, и здесь действуют такие виды принуждения, которые сильнее, чем пытки. Человек приветствует их с ликованием, не подозревая, что со временем призраки счастья сменит боль и смерть.