Поведение индивидуального организма необязательно предполагает что-то большее, нежели успешную организацию отдаленных стимулов в манипуляторные реакции под контролем поля зрения. То есть подходящее поведение по отношению к отдаленному объекту может происходить и без появления физических объектов в опыте организма. Ведь физический объект в опыте — это не просто пространственно удаленный стимул, на который мы реагируем. Это вещь, которая действует или может действовать на нас. Этот опыт взаимодействия мы, несомненно, имеем первоначально в давлениях, локализованных в вещах, которые мы осязаем и которыми манипулируем. Условие этого опыта можно найти в давлении рук или иных частей тела друг на друга; но действие вещи на нас из ее нутра — фундаментальное свойство, которое мы не можем подобным образом объяснить.
Только что сказанное имеет два разных возможных контекста: контекст эпистемологической проблемы и контекст развития незрелого опыта младенца в опыт сообщества, к которому он принадлежит. Эпистемолог полагал, что всякий перцептуальный опыт заключает в себе осознание, т. е. несет в себе когнитивную референцию к чему-то, что им не является, и что его задача — попытаться идентифицировать эту когнитивную референцию к миру, лежащему вне опыта индивида, с когницией индивида, достигающей своей цели внутри опыта. Следовательно, эпистемолог отталкивается от непосредственного опыта индивида и пытается с помощью этой когнитивной референции добраться до мира, находящегося вне индивидуального опыта. Биолог и генетический психолог, в свою очередь, отталкиваются от мира, в который индивид входит, и пытаются показать, как этот мир формирует опыт индивида и как индивид переформирует его. Ученый, конечно, работает в установке биолога и психолога. В своем исследовании он должен начинать с проблемы, находящейся в неоспоримом мире наблюдения и эксперимента. Его проблема ставит под сомнение некоторые черты этого мира, но научные данные устанавливаются в том, что остается непоколебленным. В той мере, в какой перцептуальный опыт индивида неадекватен — лишен объективности, — должно быть возможным вычленить из него то, что не ставится под вопрос и может быть проверено путем компетентного наблюдения и эксперимента. Эти наблюдение и эксперимент предполагают перцептуальный мир, не лежащий внутри проблематичной области. Для ученого проблема познания не возникает до тех пор, пока не появится исключение или пока логическое развитие структуры мира не принесет с собой новые объекты, требующие реконструкции.
Но хотя ученый должен наблюдать, измерять и экспериментировать в перцептуальном мире, новейшие гипотезы, поддержанные и подтвержденные экспериментальными проверками, привели к построению научных объектов, вторгшихся в поле перцептуального объекта и, видимо, сделавших из тех объектов, в отношении и среди которых осуществляются самые точные его измерения, проблему, которой его научная доктрина не может пренебречь.
В соответствии с доктриной классической механики, перцептуальные переживания веса и усилия прямо соотносились с массой и силой. И они были континуумами, которые действительно или в воображении могли до бесконечности подразделяться. От визуально-тактильного пространства того, что я назвал манипуляторной областью, могли быть абстрагированы «здесь» и «там», «право» и «лево», «верх» и «низ» перцептуального пространства, и при этом оставался непрерывный медиум, системы координат которого поддавались произвольному изменению положения, которое не затрагивало достоверности законов механики, применяемых к системам соотнесенных с разными координатами тел. Абсолютное пространство Ньютона не несло с собой никаких несуразностей, когда физик осуществлял свои наблюдения и эксперименты в своем перцептуальном мире. Его собственная система координат могла быть заменена любой другой, и это никак не сказывалось на ценности его выводов. Воображение, стало быть, продолжало до бесконечности то, что микроскоп осуществлял в своем ограниченном масштабе. Оно презентировало то, что лежит за пределами круга восприятия, как перцептуальное, не подразумевая, что презентируемое — это что-то иное, нежели фрагмент того, что является перцептуальным. Физики могли выстраивать модели из своих гипотез, и это была всего лишь более совершенная анатомия перцептуального мира.
Между тем с теориями электромагнетизма пришел анализ, принесший элементы, которые больше не могли быть фрагментами воспринимаемых вещей. Лорд Кельвин пытался за них удержаться и утверждал, что не может понять гипотезу, которую он не может представить в виде модели. Однако отсутствие инвариантности в уравнениях Максвелла, преобразования Лармора — Лоренца, благодаря которым было преодолено это затруднение, и Эйнштейнова интерпретация преобразований Лоренца оставили позади саму структуру перцепта. Перцептуальная вещь сепарирует пространство и время. Она есть то, что она есть, вопреки (maugre') времени. И коли она подвержена распаду во времени, то функция науки — вернуться к тем постоянным элементам, которые сохраняются. Нерушимые атомы Ньютона обладали содержаниями массы, иррелевантными времени. В перцептуальном мире физические вещи являются непременными условиями событий. В электромагнитном мире события являются конечными элементами физических вещей, ибо время стало существенной характеристикой их содержаний. Скорости определяют массу и размеры. Итогом, как мы уже увидели, является пространство-время, в котором события геометрически расчерчены и которое должно в своих геометрических конфигурациях поглотить не только инерциальную и гравитационную энергию, но и энергию электромагнетизма, если довести до логического завершения программу, представленную Эйнштейном после его первоначального успеха в работе с гравитацией.
Итак, ученый пребывает в перцептуальном мире, внутри которого он может проводить тщательно продуманные наблюдения и рафинированные эксперименты, и реальность этого мира перед лицом проблемы, занимающей его внимание, он не оспаривает. Что он ставит под вопрос, так это объекты этого мира, внутри которых обнаружились противоречия, или расхождения. Абстрагирование от этих спорных характеристик оставляет его все еще с перцептуальными объектами, конституирующими его научные данные; более того, с их помощью будет проверяться любая гипотеза, какую бы он ни выдвинул в качестве решения своей проблемы. Именно научное данное в мире, которому оно принадлежит, конституирует для него независимую реальность, т. е. реальность, не зависящую ни от каких гипотез. Поскольку он признает, что проблема в опыте может обнаружиться где угодно, о таких данных можно говорить как о независимых от любого объекта или структуры объектов; но такая проблема должна возникать в мире, который будет презентировать собственные неоспоримые научные данные. Иначе говоря, ученый никогда не подходит к миру в целом. Чтобы эпистемологическая проблема могла стать его проблемой, он должен перестать быть ученым-исследователем и стать философом.
В области классической механики абстрагированные им пространство и время могли быть представлены в воображении как бесконечно делимые. Они были континуумами, фрагменты которых образовывали целостности этого абстрагированного перцептуального пространства и времени. Кроме того, в перцептуальном опыте проявлялись не только объемы, которые были континуумами, поддающимися таким подразделениям, но также содержания давления и сопротивления, которые тоже были континуумами, пригодными к таким подразделениям, соотносясь с физическим понятием массы как количества материи и как инерции. Эти контактные переживания занимают решающее место в восприятии, презентируя в манипуляторной области то, что символизируется в дистанционном опыте. Они образуют «материю» физического объекта, обещанного нашими дистанционными переживаниями. Объекты, наблюдаемые ученым, и аппарат, которым он пользуется и с помощью которого производит свои самые точные измерения, подлежат этой проверке перцептуальной реальностью. Контактный опыт должен соответствовать визуальному опыту, если объекты и их мир есть. Тесная корреляция массы и движения с материей перцептуального опыта и такая же тесная корреляция континуумов пространства и времени физической науки с континуумами, абстрагированными от перцептуального опыта, давали возможность без препон и несуразностей представлять научные объекты классической механики в перцептуальном поле научных данных ученого.
Я уже говорил о колоссальной революции в понимании физического объекта, которую принесли теории электромагнетизма и относительности. Перцептуальный объект должен быть в наличии (there), чтобы длиться. Он не может быть событием. События в перцептуальном мире предполагают физические вещи, имеющие местоположения, и материальные содержания, иррелевантные времени. В структуре перцептуального мира пространство и время неизбежно разделены. Мир пространства-времени, наполняющийся событиями, больше не совпадает с перцептуальным миром, и единственной корреляцией между ними остается корреляция логических паттернов. Мир экспериментальных открытий ученого не может принадлежать тому миру, к которому они отсылают.
И есть еще одна революционная сторона в этой наисовременнейшей физической теории. В то время как весь наш дистанционный опыт — а это преимущественно мир зрения — указывает на реальность контакта, пусть и размещенную и упорядоченную в структуре, в которой глаз и рука взаимно контролируют друг друга, универсум относительности всецело визуален, сформирован механизмом световых сигналов. Эти сигналы, непосредственно направленные на физические вещи, отражаются от одного согласованного множества (consentient set) на другое, так что их реальность никогда не обнаруживается в какой-либо движущейся или покоящейся вещи, а обнаруживается скорее в формулах преобразования, с помощью которых одна дистанционная структура может быть переведена в другую; в то время как конечное пространство-время, к которому они относятся, есть текстура, так схваченная в своем искривлен