IV. Объективная реальность перспектив[20]
Величественная попытка Абсолютного Идеализма перенести всю реальность в опыт провалилась. Она провалилась потому, что оставила перспективу конечного эго безнадежно зараженной субъективностью и, как следствие, нереальной. С точки зрения Абсолютного Идеализма теоретическая и практическая жизнь индивида не играла никакой роли в творческом развитии природы. Он потерпел неудачу еще и потому, что научный метод с его достижениями в области открытий и изобретений не смог найти в его диалектике должной формулировки. Абсолютный Идеализм признал две главенствующие силы современной жизни, творческого индивида и созидающую науку, но лишь для того, чтобы отвергнуть их как искажения опыта абсолютного эго. Осталась невыполненной задача возвращения природе того характера и тех качеств, которые метафизика разума и наука о материи и движении сообща относили к сознанию; разуму так и не было найдено такое место в природе, чтобы последняя могла проявиться в опыте. Конструктивное переопределение проблемы было предложено физиологической и экспериментальной психологией, неразрывно связавшей разум с органической природой, признаваемой как наукой, так и философией. Дивиденд, которого потребовала от этого переопределения философия, отражен в резонном вопросе Уильяма Джеймса: «Существует ли сознание?» Метафизическая атака на дуализм разума и природы, становившийся с каждым днем все несноснее, проводилась на регулярной основе эволюционной философией Бергсона, неоидеализмом, неореализмом и прагматизмом. И никто пока не может сказать, что эта попытка имела успешное завершение.
Я хочу обратить внимание на два не связанных друг с другом движения, которые, как мне кажется, приближаются к очень важной стратегической позиции, которую можно назвать объективностью перспектив. Речь идет, во-первых, о той фазе бихевиористской психологии, которая так же плотно укореняет коммуникацию, мышление и сущностные значения в природе, как биологическая психология разместила в ней общий животный и человеческий интеллект, и, во-вторых, о том аспекте философии релятивизма, который представил профессор Уайтхед.
Профессор Уайтхед интерпретирует относительность в терминах событий, происходящих в четырехмерном мире Минковского. Порядок, в котором они происходят, однако, соотносится с согласованным множеством. Последнее определяется своей связью с воспринимающим событием, или организмом. Воспринимающее событие устанавливает устойчивый характер здесь и там, сейчас и тогда и само является устойчивым паттерном. Паттерн повторяется в протекании событий. Эти повторяющиеся паттерны схватываются, или стягиваются в единство, которое должно иметь такую временную протяженность, которая требуется организму для того, чтобы быть тем, что он есть, обнаруживаем ли мы этот период во вращениях электронов в атоме железа или в мнимом настоящем человека. Такое воспринимающее событие, или организм, устанавливает согласованное множество паттернов событий, которые удерживаются в отношениях здесь и там, сейчас и тогда на протяжении таких периодов или целых эпох, конституируя тем самым куски природы и дифференцируя пространство от времени. Таким образом, эта перспектива организма присутствует в природе. То, что не сохраняет в перспективе устойчивый характер здесь и там, находится в движении. С точки зрения какого-то другого организма эти движущиеся объекты могут пребывать в покое, а то, что здесь пребывает в покое, будет во временной системе другой перспективы пребывать в движении. Как выражается профессор Уайтхед, поскольку природа терпит организм, она расслаивается на перспективы, пересечения которых конституируют творческое развитие природы. Профессор Уайтхед с полным успехом представил физическую теорию относительности в терминах пересекающихся временных систем.
Что мне хотелось бы взять из философии природы профессора Уайтхеда, так это концепцию природы как организации присутствующих в ней перспектив. Концепция перспектив как присутствующих в природе является в каком-то смысле неожиданным подарком философии со стороны наиболее трудной для понимания физической науки. Это не искаженные перспективы каких-то идеальных паттернов; не заключены они и в сознании как выборки из вещей, реальность коих обнаруживается в ноуменальном мире. В своей взаимосвязи они составляют природу, которая известна науке. Биология работала с этими перспективами в терминах форм и их сред, а в экологии рассматривает их как организацию сред, отказавшись от мира физических частиц в абсолютном пространстве и времени, присутствующего независимо от какой-либо среды организма и какой бы то ни было перспективы. Профессор Уайтхед обобщает концепцию организма, включая сюда любую единую структуру, природа которой требует некоего периода, когда она могла бы быть самой собой, и которая, следовательно, является не только пространственной, но и временной структурой, или процессом. Любая такая структура расслаивает природу, в зависимости от того, как та входит в ее перспективу, и отличает свое постоянное пространство и время от общего протекания событий. Таким образом, мир физических наук уносится в область органических сред, и уже нет мира независимых физических сущностей, а есть перспективы, являющиеся всего лишь выборками из него. Вместо такого мира появляется множество перспектив в их взаимосвязи друг с другом.
Я не хочу рассматривать ни развитую профессором Уайтхедом бергсоновскую версию субстанции Спинозы, которая индивидуализирует себя в структуре событий, ни его платоновские небеса вечных объектов, где располагаются иерархии паттернов, присутствующих там как возможности и вторгающихся в события, а обращусь скорее к его лейбницовским истокам, явленным в его концепции перспективы как отражения в событии всех других событий. Лейбниц поставил в центр своей философии природы психический процесс. Содержанием его монад были психические состояния, перцепции и petites perceptions, неизбежно представлявшие остальную реальность мироздания, будучи всего лишь частично развитыми ее выражениями. Представляемое содержание всех монад было идентичным в той мере, в какой оно было ясным и отчетливым, так что организация этих перспектив была предустановленной гармонией в идентичности рационального содержания. Принцип организации перспектив профессора Уайтхеда — не представление идентичного содержания, а пересечение единого корпуса событий разными временными системами. Представление одной и той же совокупности событий как организованной в бесконечное число разных перспектив делают возможным, конечно, две вещи: во-первых, отказ от простого местоположения как принципа физического существования, т. е. от того, что существование физического объекта обнаруживается в занятии им некоторого объема в абсолютном пространстве в какой-то момент абсолютного времени, и, во-вторых, принятие всерьез времени, т. е. признание того, что есть бесконечное число возможных одновременностей любого события с другими событиями и, следовательно, бесконечное число возможных временных порядков одних и тех же событий.
Не берясь обсуждать выдвинутую профессором Уайтхедом доктрину схватывания в единстве события аспектов других событий, которую я не могу удовлетворительным образом выстроить из тех итоговых утверждений, которые я нашел в его работах, я хочу рассмотреть концепцию корпуса событий как организации перспектив этих событий с точки зрения поля социальной науки и бихевиористской психологии.
Во-первых, это, видимо, как раз и составляет предмет любой социальной науки. Человеческий опыт, которым занимается социальная наука, — это в первую очередь опыт индивидов. Лишь в той мере, в какой события, условия среды, ценности, их единообразия и законы входят в опыт индивидов как индивидов, они становятся для этих наук предметом рассмотрения. Например, условия среды существуют лишь в той мере, в какой они затрагивают действительных индивидов, и лишь поскольку они их затрагивают. Законы этих событий — всего лишь статистические единообразия этих событий для A, B, C и D и в их опытах. Более того, значение этих событий и ценностей должно быть найдено в опытах этих индивидов, и только тогда они будут для этих наук существовать.
Во-вторых, лишь постольку, поскольку индивид действует не только в собственной перспективе, но и в перспективах других, особенно в общей перспективе группы, возникает общество и дела этого общества становятся объектами научного исследования. Ограниченность социальной организации обнаруживается в неспособности индивидов поместить себя в перспективы других, принять их точки зрения. Я не хочу здесь вдаваться в подробности, поскольку это общее место, но предположу, что здесь мы находим действительную организацию перспектив, и принцип ее вполне очевиден. Этот принцип заключается в том, что индивид входит в перспективы других в той мере, в какой он способен принять их установки, или занять их точки зрения.
Но хотя этот принцип и тривиален для социального поведения, его следствия будут очень серьезны, если принять объективность перспектив и признать, что эти перспективы образуются из других Я, обладающих разумом, и что здесь нет природы, которая может быть закрытой для разума. Социальная перспектива существует в опыте индивида в той мере, в какой он доступен пониманию, и именно его доступность понимания служит условием вхождения индивида в перспективы других, особенно группы. В поле любой социальной науки объективными данными являются те опыты индивидов, в которых они принимают установку сообщества, т. е. входят в перспективы других членов сообщества. Разумеется, социальный ученый может обобщать с точки зрения своего мира дискурса то, что в опытах другого сообщества остается безнадежно субъективным, подобно тому, как психолог может истолковывать то, что остается для индивида непостижимым чувством. Я говорю здесь не с точки зрения эпистемолога или метафизика. Я просто спрашиваю, что объективно для социального ученого, каков предмет его науки, и хотел бы отметить, что критически мыслящий ученый всего лишь замещает более узкие социальные перспективы других сообществ перспективой более высокоорганизованного и, как следствие, более универсального сообщества.