Кора головного мозга в центральной нервной системе позвоночных обеспечивает по крайней мере часть механизма, который мог бы сделать это возможным. Нервные токи, идущие от позвоночника и ствола головного мозга к коре, могут приводить акты, исходящие из этих низших центров, в связь друг с другом, в результате чего могут возникать более сложные процессы и приспособления. Центры и проводящие пути коры головного мозга представляют бесконечное множество возможных действий, в том числе акты, которые, друг с другом соперничая, взаимно друг друга тормозят и ставят проблему организации и приспособления, при которых бы внешнее поведение продолжалось. В токах и встречных токах в сером веществе и его соединительных волокнах есть тенденции к бесконечному множеству реакций. Этим приспособлениям соответствуют объекты, организующиеся в поле действия не только пространственно, но и темпорально; ведь склонность схватить отдаленный объект, будучи возбужденной, связывается с процессами приближения так, что не находит внешнего выражения, пока не будет пройдено промежуточное расстояние. В этом аппарате поведения позвоночных уже возбужденные склонности к тысячам актов, далеко выходящим за рамки внешних свершений, обеспечивают, стало быть, внутренние установки, которые подразумевают объекты, не являющиеся непосредственными целями акта индивида.
Но кора головного мозга — не просто механизм. Это орган, который существует в выполнении его функции. Если эти тенденции к действию, не получающие немедленного выражения, появляются и удерживаются, то происходит это потому, что они принадлежат продолжающемуся акту. Если, например, собственность есть социальный объект в опыте людей, в отличие от ореха, хранимого белкой, то это потому, что продукты, покупаемые кем-то, иннервируют весь комплекс реакций, посредством которого собственность не только приобретается, но также уважается и защищается, и этот комплекс, таким образом иннервированный, есть существенная часть акта, посредством которого человек покупает и хранит свою еду. Суть не в том, что покупка еды более сложное дело, чем подбирание ее с земли, а в том, что обмен — это акт, в котором человек побуждает себя отдавать, что-то предлагая. Предложение является тем, что оно есть, потому что преподнесение служит стимулом отдать. Нельзя совершить обмен иначе, нежели поместив свое Я в установку другого участника торга. Собственность становится осязаемым объектом, поскольку все существенные фазы собственности проявляются в действии всех, вовлеченных в обмен, и притом проявляются как существенные черты действия индивида.
Индивид выступает в таком акте как Я. Если кора головного мозга стала органом социального поведения и сделала возможным появление социальных объектов, то это потому, что индивид стал Я, т. е. индивидом, организующим собственную реакцию через тенденции других реагировать на его акт. Он может делать это, поскольку механизм мозга позвоночного позволяет индивиду принимать при формировании акта разные установки. Но в эволюции позвоночных Я появились поздно. Центральная нервная система слишком мелко устроена, чтобы можно было показать соответствующие структурные изменения в проводящих путях мозга. Лишь в поведении человеческого животного можно проследить эту эволюцию. Обычно эту стадию в развитии выделяли, наделяя человека разумом или, по крайней мере, чем-то вроде разума. Пока сознание считается своего рода духовной материей, из которой образуются ощущения, аффектации, образы и идеи, или значимости, разум как локус этих сущностей является почти необходимым допущением, но когда эти содержания возвращаются вещам, отпадает и необходимость вместилищ для этой мебели.
Прослеживание следствий этого поворота для логики и эпистемологии выходит за рамки этой статьи, но во всех так называемых ментальных процессах есть фаза, имеющая центральное значение для нашего обсуждения, и это — самосознание. Если высказанные мною предположения окажутся разумными, то Я, центральное для всего так называемого ментального опыта, появилось лишь в социальном поведении такого позвоночного, как человек. Именно в силу того, что индивид находит себя принимающим установки других, втянутых в его поведение, он становится объектом для самого себя. Лишь принимая роли других, мы стали способны обращаться к самим себе. Мы уже видели, что социальный объект может существовать для индивида лишь при условии, что разные части целостного социального акта, выполняемые другими членами общества, присутствуют так или иначе в поведении этого индивида. Верно и то, что Я может существовать для индивида, только если он принимает роли других. Наличие в поведении индивида тенденций действовать так, как действуют другие, можно, следовательно, считать ответственным за появление в опыте индивида социального объекта, т. е. объекта, соответствующего сложным реакциям некоторого множества индивидов, а также за появление Я. Они и впрямь появляются вместе. Собственность может появиться как объект лишь постольку, поскольку индивид, собираясь предложить что-то на продажу, стимулирует себя купить. Покупка и продажа подразумевают друг друга. Нечто обмениваемое может существовать в опыте индивида лишь постольку, поскольку у него есть тенденция продать, когда есть тенденция купить. И он становится Я в своем опыте лишь постольку, поскольку в социальном предприятии одна установка с его стороны вызывает соответствующую ей другую установку.
Именно это и подразумевается под «самосознанием». Мы предстаем как Я в своем поведении, поскольку принимаем установку, принимаемую другими по отношению к нам в этих соотносительных деятельностях. Хорошим примером будет, пожалуй, «право». В противовес защите своей жизни и собственности мы принимаем установку согласия всех членов сообщества. Мы принимаем то, что можно назвать ролью «генерализованного другого»; делая это, мы появляемся как социальные объекты, как Я. Интересно отметить, что в индивидуальном развитии ребенка имеются две стадии, представляющие собой два существенных шага в обретении самосознания. Первая стадия — это стадия спонтанной игры (play); вторая — стадия организованной игры (game). Эти две стадии отличны друг от друга. В спонтанной игре, в этом смысле, ребенок непрерывно действует как родитель, учитель, проповедник, бакалейщик, полисмен, пират, индеец. Этот период инфантильного существования Вордсворт описывал как период «нескончаемого подражания». У Фрёбеля это период детсадовских игр. В ходе него, как выяснил Фрёбель, ребенок осваивает роли тех, кто принадлежит к его обществу. Это происходит в силу того, что ребенок постоянно возбуждает в себе реакции на свои социальные акты. При младенческой зависимости от реакций других на его социальные стимулы он особенно восприимчив к этой связи. Имея в собственной природе зачатки родительской реакции, он вызывает ее своими призывами. Кукла — универсальный тип этого, но прежде чем играть с куклой, он уже реагирует тоном голоса и установкой так, как реагируют на его смех и плач его родители. Это называли подражанием, но теперь психологи признают, что человек подражает лишь в той мере, в какой так называемый имитируемый акт может быть вызван в индивиде его собственной стимуляцией. Иначе говоря, человек вызывает или имеет тенденцию вызывать в себе ту же реакцию, которую он вызывает в другом.
Спонтанная игра предшествует организованной. Ведь в организованной игре есть регулируемая процедура и правила. Ребенок должен не просто принять роль другого, как он это делает в случае спонтанной игры, но должен принять разные роли всех участников организованной игры и соответствующим образом управлять своим действием. Играя на первой базе, он действует как тот, кому будут бросать мяч полевой игрок или кетчер. Их организованные реакции на него встраиваются им в собственное разыгрывание разных позиций; эта организованная реакция становится тем, что я назвал «генерализованным другим», и сопровождает и контролирует его поведение. Именно этот генерализованный другой, присутствующий в его опыте, дает ему Я. Могу лишь сослаться на значимость этой детской игровой установки для так называемой симпатической магии. Примитивные люди вызывают в собственной деятельности некое подобие (simulacrum) реакции, которой они ищут от окружающего мира. Они дети, кричащие в ночи.
Механизм этого предполагает, что индивид, стимулирующий других откликнуться, одновременно будит в себе тенденции к тем же реакциям. Но то в сложном социальном акте, что служит другому индивиду стимулом к его реакции, как правило, не пригодно для возбуждения тенденции к этой же реакции в самом индивиде. Враждебное поведение животного, как предполагается, не пугает само это животное. Вряд ли можно считать, что часть акта одной формы, вызывающая соответствующую реакцию другой, особенно в сложных социальных реакциях муравьев, термитов и пчел, пробуждает схожую реакцию в рассматриваемой форме, ведь здесь сложный социальный акт зависит от физиологической дифференциации; несходство в строении настолько велико, что один и тот же стимул не мог бы вызвать схожие реакции. Для механизма, который мы предположили, нужно прежде всего найти в социальном поведении членов аутентичной группы стимул, который может вызвать в ответственном за него индивиде ту же реакцию, которую он вызывает в другом; и, кроме того, индивиды в группе должны иметь настолько схожее строение, чтобы этот стимул имел для одной формы ту же ценность, что и для другой. Такой тип социального стимула в человеческом обществе обнаруживается в голосовом жесте. Я употребляю термин «жест» для обозначения той части акта или установки одного индивида, втянутого в социальный акт, которая служит другому индивиду стимулом к выполнению его части целостного акта. Примеры жестов, в таком их определении, можно найти в установках и движениях других, на которые мы реагируем, проходя мимо них в толпе, в поворачивании головы для встречи взглядом с другим человеком, во враждебной установке, принимаемой в ответ на угрожающий жест, в тысяче и одной разной установке, которые мы принимаем по отношению к разным модуляциям человеческого голоса, или в установках и финтах боксеров и фехтовальщиков, к которым так изящно подгоняются реакции. Отметим, что установки, о которых шла речь, — это всего лишь стадии в акте, явленные другим; сюда входят выражения самообладания, положения тела, изменения в ритме дыхания, внешние признаки перемен в кровообращении и звуки голоса. В общем, эти так называемые жесты отн