рских бюро и лабораториях, не только о физико-техническом или химико-технологическом эксперименте (отвечающем на вопрос, каков будет коэффициент полезного действия при ином энергетическом использовании топлива, каковы будут твердость, электропроводность и другие свойства сплава при добавлении новой присадки и т. п.), но и о технико-экономическом эксперименте (какова будет при новой технологии стоимость операций) и о собственно-экономическом эксперименте (информация о связанных с новой технологией структурных сдвигах, о возможных новых поставщиках и потребителях, о емкости рынка) и итоговая информация о себестоимости и экономическом эффекте. Экономический эксперимент производится не в данном предприятии. Потребители (их точное число почти всегда оказывается заранее неизвестным) определяют, что дает им новая технология, снизившая себестоимость необходимого им изделия, заменившая это изделие иным или изменившая его свойства, масштабы и методы его применения.
Здесь есть еще одна сторона дела. В производстве, которое не только выполняет подкрепленную авторитетом традиционную рецептуру и не только соблюдает указанные традицией параметры, но также ищет новую рецептуру и новые параметры, в таком производстве стимулы должны включать автоматически действующую реальную оценку изменений, причем изменений в их количественной форме.
Зачаточные формы стоимости и рыночных отношений были связаны с экономической динамикой в том смысле, что развитие общественного разделения труда выходило за рамки изолированной патриархальной общины и феодального поместья и соответственно за рамки традиционных, привычных, известных связей, регулируемых самой традицией и опирающейся на нее патриархальной или феодальной властью. Но эта форма общественного разделения труда остается достаточно традиционной. С динамикой, с неопределенностью производственных связей, с необходимостью стоимостного регулирования производства мы встречаемся в развитом товарном хозяйстве.
В развитом товарном производстве экономическая динамика, нарушающая традиционные экономические связи, обусловлена превращением промышленности в прикладное естествознание, экономическим эффектом науки. Именно науки. Технический прогресс, пока он опирается на чисто эмпирические истоки, не рвет с традицией, а лишь медленно преобразовывает ее и не включает принципиально неожиданных, лишь post factum учитываемых, новых технологических приемов и связей. Техническая революция XVIII в. привела к распространению машин, которые потеряли конструктивную связь с ремесленным инструментом. Исчезли гигантские молоты, которые были увеличенным повторением традиционных молотков. Новые конструкции вытекали из формул теоретической механики. Технический прогресс, поиски новых целесообразных форм, ответы на вопрос, «как это сделать, чтобы…», стали неотделимы от естественнонаучных констатаций, от ответов на вопрос, «как это происходит…» Но такие констатации всегда шире, чем те практические задачи, в связи с которыми они были высказаны. Поэтому технический прогресс, состоящий в применении науки, обладает очень важной для экономических категорий особенностью: новые конструкции и схемы переходят из одной области в другую. Такой эффект будет позже разобран сравнительно подробно.
Вплоть до середины XX в. научные исследования как движущая сила технического прогресса не были объектом систематического экономического анализа. Их считали чем-то вроде воздуха, который вдыхают, не задумываясь над его ценностью[105]. Развитие науки не связывали с вложениями в науку, эти вложения были несоизмеримы с вложениями в основные отрасли производства; они не входили поэтому в структуру народного хозяйства, и экономика науки, как мы увидим, могла появиться только в середине нашего столетия.
Тем не менее наука была движущей силой технического прогресса, и без ссылок на ее развитие и применение нельзя объяснить эволюцию экономических категорий. Мы попытаемся показать, что модификация закона стоимости, прежде всего цена производства как регулятор структуры народного хозяйства, была связана с преобразованием структуры, с ее динамическим характером и в последнем счете с превращением промышленности в прикладное естествознание.
Если общей основой закона стоимости является необходимость пропорционального распределения труда, то соответствующее обоснование регулирующей роли цены производства исходит из пропорционального распределения фондов. Начиная с промышленного переворота происходит относительно быстрое, но неравномерное возрастание фондов, отношение постоянного капитала к переменному растет различным темпом в различных отраслях. Распределение фондов между отраслями должно соответствовать различиям в органическом строении капитала, отношению между постоянным и переменным капиталом в каждой отрасли. Это весьма общая необходимость каждого производства с различным органическим строением в различных отраслях.
Образование различий в органическом строении капитала вызывает миграции капитала, и эти миграции отличаются от миграций труда в простом товарном производстве во многих отношениях, из которых нам нужно отметить следующее.
Возьмем простое товарное производство, стационарное по масштабам и по структуре, в момент равновесия: цены соответствуют стоимостям, предложение везде соответствует спросу, миграции труда отсутствуют. Подобное равновесие неизбежно нарушается чисто статистическими флюктуациями, чисто случайными отклонениями. Случайными в том смысле, что они не подчинены макроскопическим закономерностям. Эти отклонения ликвидируются вызванными ими отклонениями цен от стоимостей и соответствующими миграциями труда. Таков механизм сохранения статичного распределения труда в простом товарном производстве. Он объясняет, каким образом сохраняется равновесие между производством и потреблением при отсутствии непосредственной связи товаропроизводителей, как оно сохраняется в хаотической игре индивидуальных воль.
Вопрос о происхождении и изменении самой заданной структуры здесь несуществен: простое товарное производство, как и потребление, меняет свою структуру медленно, и статичная структура сохраняется на глазах поколения.
Возьмем теперь отклонения цен от стоимостей и миграции капитала, вызванные различиями в органическом строении капитала или, переходя к более общим определениям, различиями в относительной фондовооруженности труда. Эти отклонения и миграции уже не являются случайными статистическими флюктуациями, они имеют отчетливый закономерно динамический характер, и здесь в случае таких постоянных «макроскопических» отклонений нет статистически усредненной игры индивидуальных воль. Существенным являются различия в органическом строении при переходе от одной отрасли промышленности к другой. Эти различия макроскопически закономерны. Если пользоваться термодинамическими аналогиями (допустимыми при любой коллизии статистических и нестатистических процессов), то миграции, вызванные различиями органического строения капитала, напоминают не движения отдельных молекул, а все время возобновляющиеся макроскопические перепады, которые уже не усредняются, а меняют значения средних. Игра индивидуальных воль в товарно-капиталистическом производстве погашается при статистическом усреднении, но это приводит к совпадению не цен со стоимостями, а цен с ценами производства.
Такое равновесие имеет столь же несомненную общую подоснову, как и равновесие простого товарного производства. Но здесь равновесие уже не может быть представлено как чисто статичное. От чего зависят различия в органическом строении или, если брать указанную общую подоснову, в фондовооруженности? Почему в середине XVIII в. фондовооруженность в текстильной промышленности стала выше, чем в других отраслях, почему в конце XVIII в. и в начале XIX в. аналогичный процесс произошел в металлообработке, а в конце XIX в. — в городском хозяйстве? Во всех случаях это зависело от применения науки: в середине XVIII в. — от применения механики к конструированию прядильных и ткацких станков; в конце XVIII в. и в начале XIX в. — от применения термодинамики к конструированию универсальных паровых машин, способных приводить в движение прокатные станы и металлообрабатывающие станки; в конце XIX в. — от применения электродинамики для получения и передачи энергии от центральных станций к осветительным и транспортным установкам. Можно было бы привести сколько угодно примеров, иллюстрирующих зависимость различий в фондовооруженности от превращения производства в прикладное естествознание. Эти примеры вместе с тем показали бы связь стоимостных категорий (заложенных в них эвентуальных усложнений и модификаций, т. е. «богатства определений») с динамикой производства, с переходом от традиционных методов к научно обоснованным и поэтому преобразующимся.
Можно было бы даже показать связь между модификациями стоимости и непосредственным воздействием на производство все более общих и фундаментальных принципов науки. Промышленная революция XVIII в. была в последнем счете связана с механикой Ньютона. Но непосредственной связи здесь не было. Непосредственной движущей силой промышленной революции был не генезис и развитие классической теоретической механики, а генезис и развитие прикладной механики. Отличие прикладной механики XVII–XVIII вв. от теоретической состояло в относительной ограниченности ее применения: прикладные выводы были конкретными и не могли без длительной модификации перейти в другие области. Отсюда сравнительная устойчивость тех различий в органическом строении капитала, которые возникали в ходе промышленной революции. Прикладная наука давала практические результаты, которые обладали значительным трением при переходе в другие области. Подобные сравнительно устойчивые различия в органическом строении капитала и создают разницу между стоимостью и ценой производства.
Иным был экономический эффект классической электродинамики и всей физики XIX в. Возьмем столь фундаментальное открытие, как электромагнитная индукция. Изменение магнитного поля вызывает электрическое поле и электрический ток. Переменное электрическое поле вызывает магнитное поле. Обобщенное в теории Максвелла, это открытие стало основой новой картины мира, универсальной концепции поля, нового отношения между демокритовым «бытием» — атомами и демокритовым «небытием» — пространством. И вместе с тем электромагнитная индукция была непосредственной основой практически применимых конструкций. Различных по характеру применения, но единых по своей физической сути. Уже в 30-е годы Фарадей сконструировал прообразы генератора, электродвигателя и трансформатора. Они дали толчок, во-первых, генезису электростанций, во-вторых, генезису первых токоприемников, новому силовому аппарату промышленности и, в-третьих, распределительным сетям. Таким образом, импульс быстро перешел из энергетики во все отрасли, где применяется электрический привод. Общность идеи, непосредственно реализующейся в производстве, пропор