. [Ответ: ] – Да»[172].
Итак, субкультура геев, садомазохистская, наркотическая субкультуры. Любой способ получать удовольствие может быть ядром субкультуры эстетики существования, если только его адепты не формализуют и не институционализируют его, а, творчески развивая, делают из него произведение искусства. Могут быть, видимо, субкультуры каннибалов, охотников за черепами, серийных убийц. – так ли уж они далеки от радостно одобряемых садистов? Нигде, ни намеком философ не говорит, что должна быть хоть где-то, хоть какая-то грань запрета, непреступаемая черта – напротив, признание такой черты противно всей логике его мысли.
Фуко суицидный модус существования выстраивается не в ключе суровой героики, а в ключе наслаждения. Его основной текст на эту тему – лирический этюд, воспевающий суицид, под манящим названием «Такое простое удовольствие». Название – не просто манящее, но знаковое: в дискурсе позднего Фуко, «удовольствие» – верховный принцип его антропологической утопии, и включение суицида в категорию удовольствий значит, что философ отводит ему свои модус субъектности и свою субкультуру, равноправно входящую в ансамбль субкультур «эстетики существования». Вот некоторые установки этого модуса, открыто спорящие с платоновской догмой о философии как научении смерти: «Меня слегка раздражают премудрости, сулящие научить умирать, и философии, толкующие, как надо об этом мыслить. Мне безразлично, что нам воспрещается «подготавливать это». Ее нужно готовить, обустраивать, мастерить по кусочкам, рассчитывать и подбирать наилучшим образом ингредиенты, воображать, выбирать, советоваться, трудиться над ней, чтобы создать из нее произведение без зрителя, существующее для меня одного кратчайшую секунду жизни… У нас есть шанс заполучить в наше распоряжение этот абсолютно уникальный момент… чтобы сделать из него безмерное удовольствие, терпеливая подготовка которого осветит всю жизнь»[173]. И надо, пожалуй, еще добавить, что здесь, в сфере отношений со смертью, значащими факторами в сегодняшнем антрополандшафте являются не только тексты Фуко и Делеза, но и их личные судьбы. Эти судьбы – суицид, смерть от СПИДа – органично входят в этот ландшафт, ибо это не судьбы «субъектов», а реализации принадлежащих обоим философам способов субъективации или, если воспользоваться формулой Фуко (которая стала уже избитой, применяясь всеми к нему самому), – их жизни как произведения искусства. По нешуточной актуальности, а не виртуальности исполнения – скорее модернистского искусства, нежели постмодернистского.
И у Делеза, и у Фуко тема занимает достаточно серьезное место, чтобы требовать «оргвыводов». Налицо их общая (в крупном и основном) философская позиция, имеющая и свою историю в западной мысли»[174].
С. Хоружего можно понять. В настоящее время ко многим телесным реалиям в культуре существует амбивалетное отношение. Возьмем, например, отношение общества к мастурбации. Во времена моей молодости в России мастурбация считалась патологией, грозящей молодому человеку тяжелыми последствиями. Сегодня медики и психологи уверяют, что занятие мастурбацией абсолютно безвредно, напротив, это полезная компенсация.
«Отношение к мастурбации в обществе, – читаем мы в Интернете, – было и остаётся неоднозначным. В истории человечества мастурбация появилась с развитием общества, по мере того, как начал увеличиваться разрыв между биологически обусловленным возрастом полового созревания и социально обусловленным возрастом начала половых контактов. При этом она по-разному воспринималась в различных культурах. По всему миру находят доисторические наскальные рисунки, изображающие мастурбацию человеком…
В античной Греции и Риме мастурбация воспринималась как один из естественных способов наслаждения. Греки рассматривали мастурбацию как нормальное и здоровое замещение других форм получения полового удовольствия, видя в ней предохранительный клапан от разрушительной половой неудовлетворенности. Было придумано и изготовлялось множество видов приспособлений для мастурбации, основным из которых являлся олисбос – искусственный половой член, который мог изготавливаться из таких материалов, как дерево, кожа, глина и т. д. В искусстве и литературе Греции уделяется внимание также женской мастурбации.
Напротив, в Южной и Юго-Восточной Азии, где было распространено представление о сперме как о вместилище и источнике жизненной силы, мужская мастурбация и связанная с ней потеря спермы осуждались, поскольку считалось, что чрезмерное излияние спермы влечёт за собой развитие многих заболеваний. Схожие представления имелись и в мусульманской культуре. Авиценна (XII век) считает вредным как чрезмерно частое семяизвержение, так и задержку семени и оценивает мастурбацию, как менее вредное явление, чем нормальный половой акт…
В средневековом христианстве грехом считалось любое семяизвержение, не связанное с половым актом, в том числе мастурбация и поллюции. Вообще отношение к мастурбации в западной культуре неразрывно связано с библейским отрывком, описывающим «грех Онана»…
В новое время Тиссо явился пионером медицинских исследований мастурбации, обосновав, исходя из господствовавших тогда в медицинской науке представлений, вред мастурбации. Он связал с избыточным излиянием спермы такие расстройства, как импотенция, слепота, психическое и физическое истощение. Болезнью признавались и непроизвольные поллюции. Необходимо отметить, что хотя уже в те годы публиковались работы, говорящие о безвредности мастурбации, обществом, в котором была принята пуританская культура, была воспринята именно теория Тиссо, поддержанная такими известными «властителями дум», как Вольтер и Кант.
Так, Кант рассматривал мастурбацию как нарушение закона морали. В своем труде «Метафизика морали» (1797), рассуждая о мастурбации, он пишет, что «такое неестественное употребление (которое таким образом превращается в злоупотребление) своих половых способностей является нарушением обязательств человека перед самим собой и определённо является в высшей степени аморальным». Кант считал мастурбацию грехом более страшным, чем самоубийство, поскольку последнее требует смелости, а мастурбация не представляет собой ничего, кроме отбрасывания человеком своей личности в угоду животной потребности…
В XIX веке представления о вреде мастурбации оказались общепринятыми как в медицине, так и в обществе в целом. Медики (включая пионеров сексологии) считали, что мастурбация влечёт формирование сексуальных девиаций и моральных отклонений, а также психических расстройств. Родители стали усиленно наблюдать за детьми, стараясь не допустить вредных мастурбаторных проявлений…
Отношение к мастурбации начало меняться лишь в начале XX века. В 1897 г. Генри Хэвлок Эллис в своей основополагающей работе «Исследование психологии половых отношений» англ. Studies in the Psychology of Sex) подверг сомнению положения Тиссо, перечислив знаменитостей того времени, которые занимались мастурбацией, и на основе более новых исследований опроверг утверждения о том, что мастурбация способна вызывать болезни, указанные Тиссо…
В 1922 году австрийский психоаналитик Вильгельм Райх в эссе «О конкретных видах мастурбации» сделал попытку выделить здоровые и нездоровые формы мастурбации; при этом он пытался связать используемые способы мастурбации со степенью влечения к противоположному полу и наличием психосексуальных патологий…
Позднейшие социологические и сексологические исследования подтвердили широкую распространённость мастурбации и отсутствие каких-либо серьёзных негативных последствий умеренной мастурбации»[175].
То есть, если мастурбация умеренная и здоровая, то заниматься ей полезно, в противном случае, вероятно, вредно. «Как есть хорошая и плохая музыка, – говорит Фуко, – есть хорошие и плохие наркотики». Однако, где проходит граница между хорошими наркотиками и мастурбацией и плохими, и в состоянии ли сам молодой человек, заполняющий этими удовольствиями пустоту душевной жизни, остановиться на этой границе?
Обратим внимание еще на один момент. К естественным началам нашего поведения нужно отнести и «вторичные желания» и реальности – слушать музыку, читать, играть, работать и т. п. образования. Конечно, их реализация предполагает сознательную установку и деятельность, но это не отменяет того, что вторичные желания и реальности имеют свой биологический субстрат, а именно разворачиваются на основе биологических влечений и состояний. Спрашивается, откуда они взялись, ведь, если желания есть или двигаться заложены от рождения в самом человеке, то вторичные желания и реальности появились значительно позднее и явно связаны с культурой. Думаю, они появились примерно так же, как все телесные образования. Чтобы понять как, рассмотрим, что собой представляет поцелуй (желание целовать кого-то). При этом нам придется развести «тело» и «телесность»; одним из оснований для различения этих представлений выступает понятие техники.
3. Телесность
Что можно поставить в оппозицию технике? Наверное, обнаженное тело человека. Однако есть тело и тело. Одно дело – тело только что родившегося младенца, еще не затронутое заботой родителей, другое – тело, например, спортсмена, да и просто обычного человека, облагороженное и видоизмененное трудом и техникой. Поэтому-то и появилось различение тела и «телесности», и все больше прокладывает себе путь понимание того, что телесность, подобно двуликому Яносу, повернута как в сторону биологическую, так и техническую.
Возможно, двадцать первый век будет веком практик и наук не только о социальности и технике, но и телесности. Налицо бурное развитие телесно ориентированных социальных практик (техник и строительства тела – модели тела и красоты, бодибилдинг, здоровый образ жизни и натуропатическое питание, новое возрождение танцевальной и физической культуры, карате, художественная гимнастика, смена пола, очередные попытки достижения бессмертия – креоника и движение трансгуманизма и прочее) и поток различных концепций тела и телесности. Конечно, во все времена человек обращал внимание на свое тело, но сегодня оно становится проблемой, именно в силу массовости указанных практик и трудностей с концептуализацией (осознанием) тела. Если одни мыслители и ученые видят в этой концептуализации вообще-то привычные оппозиции, то другие, напротив, предлагают отказаться от них и говорить, например, о «теле-без-органов» или субъекта.