Глава седьмая. Становление и развитие античной личности и субъективности
Чтобы лучше понять оба намеченных здесь процесса (становление личности и особенности работы в отношении нее), я сменю подход, с онтогенетического на филогенетический, поскольку только в рамках последнего можно получить общезначимые характеристики и различения. Моя основная гипотеза состоит в том, что субъективность – это форма осознания (концептуализации) личности, которая сложилась в античной культуре и дальше в следующих культурах (средневековой, ренессансной, нового и новейшего времени), претерпевала трансформацию и развивалась. В свою очередь, личность складывается в лоне «личностно ориентированных практик» (искусства, любви, философии, науки и других), в рамках которых происходит адаптация личности и общества и складываются условия для реализации личности. Существенное значение для содержания субъективности играют не только осознаваемые стороны и аспекты жизнедеятельности личности, но и формы концептуализации на основе которых это осознание происходит.
1. Личность и личностно ориентированные практики
Появление в античности личности, то есть индивида, действующего самостоятельно, выстраивающего свою жизнь, в корне меняет характер всей культуры. С античности все последующие культуры (особый вопрос, касается ли это Востока) являются, так сказать, в большей (Возрождение и новое время) или в меньшей степени (сама античность и средние века) личностно ориентированными. Помимо коллективных социальных практик (общение с богами и духами, похороны и свадьбы, обряды инициации, коллективный труд и т. п.) формируются личностно ориентированные практики (искусство, мышление, любовь и др.), становятся допустимыми разные взгляды на мир, разные способы социализации. Осознание и конституирование личностной реальности в доступных для того времени представлениях выливается в первые формы субъективности.
Но каким образом складывается личность, ведь в архаической культуре и культуре древних царств самостоятельное поведение не допускалось вообще, поскольку оно ослабляло социум? Может ли индивид, идентифицирующий себя с родом, рассматривающий любое самостоятельное действие как нарушение табу и усилия, не поддержанные сакральными силами, естественным путем превратиться, перерасти в личность? Вряд ли. Но как тогда можно объяснить появление личности?
Современные культурологические и историко-психологические исследования показывают, что личность довольно позднее образование. В филогенезе она складывается не раньше античной культуры, а в онтогенезе только в подростковом возрасте, когда взрослые, посылая ребенка в школу, начинают склонять его к самостоятельному поведению. Можно говорить о двух основных предпосылках становления личности в культуре: 1) переносе индивидом сложившегося в социуме способа управления другими на самого себя и 2) кризисе религиозных представлений, на которых держалась вся культура древнего мира.
В период расцвета культуры древних царств (Шумер, Вавилон, древний Египет, Индия, Китай) управление понималось однозначно: люди подчиняются богам, подчиненные свои начальникам. Но по мере усложнения жизни, начиная с конца второго тысячелетия до нашей эры, жесткий вертикальный принцип управления начинает нарушаться. Бывший подчиненный часто становится начальником, разбогатевший диктует прежнему богачу, человек, не имевший власть, получает ее, люди в целом пытается обмануть богов или управлять ими. Ярким примером здесь выступает одно старовавилонское письмо, адресованное личному богу:
«Богу, отцу моему, скажи! Так говорит Апиль-Адад, раб твой: Что же ты мною пренебрегаешь? Кто тебе даст (другого) такого, как я? Напиши богу Мардуку, любящему тебя: прегрешения мои пусть он отпустит. Да увижу я твой лик, стопы твои облобызаю. И на семью мою, на больших и малых взгляни. Ради них пожалей меня. Помощь твоя пусть меня достигнет»[215].
Адресат, как мы видим, не только шантажирует своего личного бога («Кто тебе даст (другого) такого, как я?»), но и прямо указывает тому, что надо делать, то есть пытается управлять небожителем. Но еще интересней, что человек пытается управлять сам собой.
«Некоторые, – читаем мы в текстах жрецов народа Нагуа, – несмотря на благоприятный знак, под которым родились, вели себя лениво – они жили несчастливо.
Он имел заслуги, сам себе выговаривал:
Дела у него шли хорошо…
Он был вне себя, ничего не осуществлял,
Ничего не был достоин: он заслужил только
Унижение и уничтожение»[216].
Обратим внимание на замечательные выражения «сам себе выговаривал», «был вне себя». Нет ли здесь одной из предпосылок для становления личности?
Но понятно, что без особой нужды развитие не происходит. В культуре древних царств подобная нужда (это вторая предпосылка) возникла примерно в середине I тыс. до н. э., что хорошо видно на примере Вавилонского царства. В эту эпоху нарушаются сословные и традиционные отношения между людьми, человек все меньше следует древним законам и не может, как прежде, быть уверенным в своей безопасности. Государство и царь становятся слабее, зато расширяется область личной жизни и свободы отдельного человека. Однако мироощущение человека пока остается прежним, и именно это рождает сложные проблемы и коллизии. Распространенными становятся мотивы сомнения и горечи. Человек периода заката культуры древних царств не понимает, почему боги перестали выполнять свои обязанности, хотя человек делает все, что положено. Зато много других людей, прямо нарушающих божественные заветы и законы, живут припеваючи. Понятно, пишет И. Клочков, когда страдают наказываемые богами нечестивцы, но почему участь их делит человек благочестивый? И приводит сентенции героя "Невинного страдальца":
«Хотел (бы) я знать, что богу приятно;
Что хорошо человеку – преступленье пред богом,
Что для него отвратительно – хорошо его богу!
Кто волю богов в небесах узнает»?[217].
Человек уже не может рассчитывать на богов, мироздание рушится, он остается один на один с собой. А это, как я предполагаю, – одно из условий рождения индивидуальности и личности человека. Если человек не может опираться на богов, он начинает искать опоры в себе (в своей душе) и в поддержке со стороны других людей.
В результате в античной культуре, где, как известно, мифологические и религиозные начала сильно ослабевают, а государство имеет ограниченное влияние на человека, складывается первая в истории человечества личность. В теоретическом же плане можно говорить о формировании самостоятельного поведения и самодетерминации жизни. С новым мироощущением человека можно познакомиться в текстах Платона. В одной из первых работ его любимый герой Сократ утверждает, что он не простой человек, а тот, кто сам ставит себя на определенное место в жизни и стоит там насмерть. На излете античности Сократу вторит Апулей. В «Апологии или Речи в защиту самого себя от обвинения в магии» он так формулирует кредо своей жизни – «Не на то надо смотреть, где человек родился, а по каким принципам решил он прожить свою жизнь»[218].
Здесь принципы типа «человек сам определяет свою жизнь» или «сам определяет принципы, по которым будет жить» выполняли двоякую роль: обеспечивали (организовывали) самостоятельное поведение и задавали новое видение действительности, включавшее в себя два важных элемента – индивидуальное видение мира и ощущение себя микрокосмом.
Интересно, что становление античной личности происходит одновременно с формированием «личностно ориентированных практик» – античного судопроизводства, театра, любви, собрания философов (академий). И это не случайно. Именно на сцене суда, театра или академии античное общество рассматривает и осмысляет такой странный феномен как человека, живущего не по традиции, а последний объясняет обществу, как он дошел до жизни такой и почему иначе жить не может. В произведениях Эсхила, Софокла, Еврипида и других известных греческих драматургов герои ставятся в ситуацию, где они вынуждены принимать самостоятельные решения и при этом, как показывает А. Ахутин, обнаруживают свою личность.
Античная личность складывается, в попытке разрешить следующее противоречие: человек должен действовать в соответствии с традицией и не может этого сделать, поскольку нарушит традицию. В этой драматической ситуации он вынужден принимать самостоятельное решение, тоже нарушающее традицию. Так вот суд и театр, городская площадь оказываются той формой, в которой вынужденный самостоятельный поступок героя получает санкцию со стороны общества. Одновременно, формой становления личности и его сознания. Не то чтобы общество оправдывает поступок героя, оно осмысляет этот поступок и вынуждено согласиться, что у героя не было другого выхода. В указанных личностно ориентированных практиках происходит адаптация личности к обществу и наоборот, а также формирование сферы реализации личности.
«Герой, попавший в ситуацию трагической амехании, – пишет Ахутин, – как бы поворачивается, поворачивается к зрителю с вопросом. Зритель видит себя под взором героя и меняется с ним местами. Театр и город взаимообратимы. Театр находится в городе, но весь город (а, по сути, полис, античное общество. – В.Р.) сходится в театр, чтобы научиться жизни перед зрителем, при свидетеле, перед лицом. Этот взор возможного свидетеля и судьи, взор, под которым я не просто делаю что-то дурное или хорошее, а впервые могу предстать как герой, в эстетически завершенности тела, лица, судьбы – словом, в «кто», и есть взор сознания, от которого нельзя укрыться. Сознание – свидетель и судья – это зритель. Быть в сознании – значит быть на виду, на площади, на позоре»