Однако, как эти требования могли выглядеть для античного человека, вглядывающегося в реальность, пытающегося схватить сущность явлений? Вероятно, как выявление в действительности твердых, неизменных оснований вещей. Но это как раз и есть платоновская идея, то есть Платон сузил сущее Парменида до идеального объекта, заданного в определении. С одной стороны, идея – это неизменная сущность, предмет мысли, сохраняющийся неизменным в ходе рассуждения, с другой – это то, что задано определением. Интересно, что Аристотель четко отрефлексировал этот момент[226]. Для чего Платон вводит идеи? Чтобы нормировать рассуждения. В “Пармениде” Платон пишет, что «не допуская постоянно тождественной себе идеи каждой из существующих вещей, человек не найдет, куда направить мысль, и тем самым уничтожит саму возможность рассуждений»[227]. Хотя мысль Платона вращается вокруг вещей и идей, мы должны сказать, что он пытается построить нормы рассуждений. Но решение его онтологическое, ему кажется, что человек будет правильно рассуждать, именно это он и называет размышлением, если будет знать, как устроена подлинная реальность (мир идей) и затем в рассуждении будет исходить из этого знания.
Рассматривая в диалоге Парменид отношения между единым и многим, Платон одновременно решает важную задачу нормирования рассуждений, разворачивающихся по поводу какого-нибудь предмета. До изобретения рассуждений знания, относящиеся к определенному предмету, например любви, объединялись на схемах, задающих этот предмет, чаще же просто относились к этому предмету. Например, в античной мифологии любовь истолковывалась как действие богов любви – Афродиты и Эрота, а также как страсть (умопомрачение). С формированием рассуждений возникла сложная проблема: знания о предмете получались в разных рассуждениях и часто выглядели совершенно различными, спрашивается, как же их соединять, связывать, чтобы не получались противоречия? Вот здесь и потребовалась особая норма. С точки зрения Платона, предмет задается как единое, а отдельные его характеристики – это многое, причем «единое есть многое». В данном случае задача нормирования рассуждения и нормирования деятельности познания, ведь единое – это и есть своеобразная норма познаваемого предмета (например, любви), еще не разошлись. У Аристотеля такая дифференциация уже налицо. В первой «Аналитике» он дает нормы для рассуждений, во второй – для познания.
Одной из первых удачных попыток нормирования рассуждений, позволяющих получить непротиворечивые знания, описывающих сложный предмет, можно считать «Пир» Платона (одновременно это конституирование одной из важнейших личностно ориентированных практик). В этой работе Платон конструирует любовь как идеальный объект, приписывая любви такие свойства как «поиск своей половины», «стремление к целостности», «разумное поведение», «вынашивание духовных плодов» (стремление к прекрасному, благу, бессмертию). При этом Платон решает три задачи: создает новое понимание любви для становящейся античной личности, строит о любви непротиворечивое знание, реализует в отношении любви ряд собственных идеалов[228].
Если «логический» аспект своих построений Платон четко осознает[229], то два других, назовем их условно «вызовами времени» (в данном случае, это необходимость создать представления о любви для становящейся античной личности) и «персоналистический» (убеждение Платона, что для любви необязательна чувственная сторона дела, семья, брак и даже женщина) им не обсуждаются как норма философской работы, хотя обсуждаются по содержанию. Естественно, не осознает Платон и то, что все свои построения он предпринимает в рамках и под давлением культурной ситуации, состоящей в том, что идет работа, направленная на создание социальных условий для формирующейся античной личности, а также то, что большую роль в его построениях сыграло разъяснение Платоном новых представлений о любви для непонимающих слушателей, то есть процесс коммуникации. Эти четыре момента (культурную ситуацию, процесс коммуникации, вызовы времени и персоналистические характеристики) выявил я, Вадим Розин из далека современности, решая свои задачи, придерживаясь новоевропейского видения действительности.
С точки зрения самого Платона, свойства любви он извлекает из двух источников – «логического» и, условно говоря, «феноменологического» (припоминания идеи любви), с моей же – ситуация значительно более сложная. Создавая новое понимание любви, Платон действует под давлением культурной ситуации, отвечая на вызовы времени, старается мыслить непротиворечиво, стремится реализовать свои идеалы, разъяснить свои взгляды для аудитории слушателей и скептиков, вовлечь их в новое видение и понимание. При этом я допускаю, что какие-то важные стороны дела я еще не увидел.
Платон первым осознает значение и роль личности. Но очень своеобразно. Он не мог поставить человека на место бога, который один только в состоянии творить и направлять. А личность как раз творила и направляла сама себя. Разрешая это противоречие, Платон трактует душу одновременно как субъекта, который, прислушиваясь к богам, принимает самостоятельное решение, и как естественное образование, подчиняющееся законам бытия (конкретно, логике спасения). Как субъект, человек может следовать законам бытия или нет. Если он мыслит (размышляет, продумывает свою жизнь), то может спастись, если не делает этого, то гибнет.
В “Федре” читаем: «Закон же Адрастеи таков: душа, ставшая спутницей бога и увидевшая хоть частицу истины, будет благополучна вплоть до следующего круга, и, если она в состоянии совершать это всегда, она всегда будет невредимой»[230].
В «Государстве» Платон описывает перипетии душ в загробном мире. Вроде бы судьба человека полностью определяется богами загробного мира, Однако выбор дальнейшей судьбы (жребия) трактуется Платоном как вполне закономерный, обусловленный тем, как человек жил, каков его разум. Оказывается; зависит этот выбор и от личности умершего.
«После этих слов прорицателя сразу же подошел тот, кому достался первый жребий, он взял себе жизнь могущественного тирана (выше богиня судьбы Лахееис, бросавшая в толпу душ жребии, сказала: «Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщается к ней больше или меньше. Это – вина избирающего, бог не виновен». – В.Р.). Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь – пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда же он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, богов – все что угодно, кроме себя самого… Случайно самой последней из всех выпал жребий идти душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец, она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взяла себе»[231].
Здесь Одиссей, выслушивающий богов и принимающий идею круговорота душ, – архаический, родовой человек. Но Одиссей, размышляющий о своей жизни и сознательно, выбирающий судьбу простого человека – это не родовой человек, а античная личность. У Платона нет понятия для этого нового человека (поскольку, как я говорил, потребовалось бы наделить последнего божественными прерогативами), но с помощью искусно сконструированных примеров (сегодня, мы бы сказали, кейсов), он, тем не менее, вводит представление о личности. Интересно, что, с точки зрения Платона, как личность человек может существовать, только размышляя[232]. И вот почему. Личность, не совпадая с обществом, вынуждена выстраивать собственный мир и себя, при этом она вынуждена переосмыслять, перевоссоздавать и все известные ей реалии (представления о жизни и смерти, богах и небе, справедливости и наказании и прочее). Как она может это сделать? Мы видим, что с помощью рассуждений и мышления. Именно в мышлении античная личность создавала идеальные объекты под себя и осмысляла на их основе все, что она знала. При этом «логика» (правила построения рассуждений, а также категории) обеспечивали органичность возникающего нового мира и возможность обустроиться в нем другим (если только они принимали эти правила).
Судя по всему, Аристотель, если его сравнивать с Платоном, принципиально меняет подход к нормированию рассуждений: нормы – это не идеи, а система правил, законов человеческой деятельности. Другими словами, Аристотель предлагает осознать и описать не только мир, представленный в правильном, непротиворечивом знании, но и мыслительную деятельность человека. В какой мере Аристотель осознает свой революционный шаг? В “Топике” Аристотель пишет, что правила – это средства, способ, на основе которых строятся непротиворечивые рассуждения и умозаключения; в работах “Об истолковании” и ”Аналитиках” – что это учение, исследование. Первая характеристика может быть понята как определенное осознание деятельностной природы норм рассуждения, вторая представляет собой эпистемическое понимание таких норм.
В одной из своих ранних работ («Категории») Аристотель вместо идей Платона ввел десять категорий (сущность, род, вид, качество, количество и другие), причем, чтобы не удваивать действительность (мир идей и мир вещей), за что он критиковал своего учителя, поместил «первую сущность», то есть представление об “отдельных предметах”, фиксируемое, например, в имени или определении, в сами вещи. Через эту сущность и все остальные категории – вид, род, качество, количество и прочие были связаны с вещами, но особым образом – они задавали свойства вещей, их характеристики, отношения к другим вещам. Характеризуя категории, Аристотель описывает их свойства и особенности, с тем чтобы в рассуждениях можно было контролировать предметные связи и переходы. Например, человек рассуждает так: “Сократ – человек, люди – смертны, Сократ – смертен”. Здесь, с точки зрения Аристотеля, Сократ – первая сущность, поэтому Сократ подлежащее; то, что Сократ есть человек – вторая сущность, поэтому человек – это свойство, приписываемое Сократу как подлежащему; то, что люди смертны – свойство приписываемое не только людям, но и Сократу, поскольку люди – это род, а Сократ как человек – вид этого рода. Другими словами, характеризуя категории, Аристотель одновременно пытается нормировать рассуждения, но пока в предметной плоскости.