Становление метакультур современности связано с новыми возможностями, которые постепенно осознаются, начиная со второй половины прошлого столетия. Современные транспортные системы (прежде всего авиация, быстроходные корабли, скоростные железные дороги), средства связи (радио, телевидение, электронная почта, Интернет), высокие технологии, новые экономические схемы и системы в корне изменили многие социальные процессы, позволив сблизить и объединить отдельные, до того не связанные между собой, территории, социальные структуры, сообщества. Под воздействием новых возможностей (к ним относятся даже ядерные войны и международный терроризм) меняются и основные системы жизнеобеспечения культуры.
В чем отличие метакультур от обычных культур? Субстрат метакультур включает в себя не только людей, технологии и сети, но и отдельные культуры и национальные государства, прежде существовавшие самостоятельно. Подобно тому, как в свое время при становлении культуры древних царств формировались социальные институты и хозяйство, обеспечивающие базисные, а затем и производные потребности людей, сегодня метакультуры начинают обеспечивать потребности отдельных культур и государств, входящих в метакультуры. И обратно, отдельные культуры и государства как субстрат метакультуры начинают трансформироваться, приспосабливаясь к выполнению специализированных функций в суперорганизме метакультуры.
Нетрудно понять, что в метакультурах будут заново структурироваться все основные подсистемы социальной жизни, прежде всего картины мира, власть и общество. В свою очередь, это потянет за собой изменения в других сферах культуры. В качестве иллюстрации можно взять право. Уже сейчас в выступлениях антиглобалистов, на международных конференциях с участием сырьевых или слаборазвитых стран разворачивается острая критика существующих представлений о социальной справедливости и предлагаются проекты перераспределения в международном масштабе ресурсов и продуктов труда. Уже сегодня признается верховенство над национальными законодательствами правовых норм международного характера. И это только самое начало процесса.
Становление метакультур современности это, конечно, не одномоментный акт и процесс, а длительный исторический процесс, даже много разных процессов. Сюда входит манифестация ведущих идей и ценностей данной метакультуры, борьба с картинами мира отдельных культур, попадающих в подчинение данной метакультуры, создание систем жизнеобеспечения (хозяйственных и экономических институтов, новой системы власти и образования и др.) и много чего другого, включая борьбу с другими метакультурами. Вспомним, какая идеологическая борьба велась между лагерями социализма и капитализма. Вероятно, всегда становление нового социального организма предполагает нахождение антипода, врага, системы представлений, относительно которых можно осознать и оформить свои собственные представления.
На память приходит и борьба христиан с иудеями на рубеже XII–XIII вв., борьба мусульман опять с теми же евреями. Почему именно с ними? А потому, что иудеи очень хорошо подходят на роль идеологического врага: распяли Христа, не хотели ассимилироваться, сохраняли свои религиозные убеждения, не имели локальной территории проживания, успешно конкурировали в хозяйственной сфере с местным населением, верили в такого бога, которого удобно было взять в качестве антипода христианскому богу или Аллаху. Кстати, нельзя все списывать за счет древности и неразвитости сознания. Когда Федор Михайлович Достоевский в XIX вв. решал сходную проблему – обособления русской культуры, он в качестве антипода и врага русского народа нашел евреев и немцев, которые, по его убеждению, эксплуатировали доверчивый русский народ, делая его нищим.
Но орудием становления новых глобальных форм социальности являются и международные корпорации типа империи Билла Гейтца. Это не просто огромные современные производства. Крупная международная корпорация пытается выстроить себя как автономный социальный организм глобального масштаба. Она формулирует свою социальную миссию, создает корпоративное сообщество, системы жизнеобеспечения, формирует среду реализации для своих проектов и жизнедеятельности.
Рассмотренный здесь материал подсказывает еще одну гипотезу. Мы живем в переходное время, когда в рамках процессов глобализации, именно за счет новых возможностей, которые они создают, формируются не только новые формы социальности, но и новые типы культурных индивидуальностей (метакультуры, международные корпорации, террористы, мультикультурные сообщества и прочее). Более того, можно утверждать, что новая глобально ориентированная цивилизация не состоится, пока окончательно не сложатся и не дифференцируются подобные глобально ориентированные индивидуальности.
Стоит отметить и такой момент. Новые формы социальности весьма различны и не все они выживут. Одно дело метакультуры типа США, Китая, Общего рынка, возможно, при определенных благоприятных условиях, Россия, а также мировые религии – католичество, православие, ислам, буддизм, которые сегодня тоже задают новые формы социальности. В оппозиции к ним складываются такие формы социальности как движение «зеленых», эзотерические движения, терроризм, антиглобализм. В отличие от первых метакультур последние менее устойчивы.
Если же говорить об альтернативе: «развитие в направлении «постава» или реализация нового социального проекта (сохранение жизни на земле, безопасное развитие, поддержание природного, культурного и личностного разнообразия (многообразия) и сотрудничества, способствование становлению новой цивилизации, новой нравственности, новым формам жизни и мышления)», то пока, как уже отмечалось, идет ускоренное развитие процессов, характерных для техногенной цивилизации, и медленный, можно сказать, мучительный поворот к новому социальному проекту. При этом в рамках обеих тенденций наблюдаются попытки, и небезуспешные, использовать новые формы социальности и новые типы индивидуальности.
Современные исследования показывают, что социальная реальность предполагает нормирование и нуждается в удостоверении. Скажем, веру в существовании природы и ее законов, что образует существенный момент нашей техногенной цивилизации, мы удостоверяем, создавая машины и другие технические сооружения, которые эффективно действуют, подтверждая тем самым открытые человеком законы природы. Социальность подтверждется также социальными практиками. К их числу, например, относится идеология, история, образование, праздники и ряд других. Например, по Н. Луману понятие идеологии “обозначает своеобразную, устойчивую к наблюдению, противящуюся критике рефлексивность”, в результате идеология “перенимает функцию руководства поведением и его оправдания"[344]. Именно эти свойства идеологии, вероятно, позволяли ей долгое время подтверждать социальную реальность.
Интересно, что когда в наше время в России пытаются возобновить великую российскую культуру (вопрос, что это такое?), то воссоздают именно эти практики. Например, периодические выдвигаются требования реанимировать идеологию, написаны истории России, где ей придается новое важное значение, и главное культивируется такое историческое видение, которое погружает человека в желательную (с точки зрения авторов) для общества социальную реальность. Вошли в моду праздники и целые художественные действа, воспроизводящие исторические и культурные события (Куликовская битва, Бородино, Курское сражение и т. п.). Думаю, не стоит игнорировать это развитие событий, обусловленное традиционными нормативными системами, видением действительности и способами подтверждения социальной реальности.
Тем не менее, нельзя закрывать глаза на то, что в настоящее время традиционные социальные практики и типы нормативности перестают работать и складываются новые типы. Так Луман показывает, что попытки реанимировать некогда могущественные идеологии, пока не приводят к положительным результатам, поэтому более осмысленно, понять, что это такое и “переформулировать идеологию в соответствующей перспективе”. Другой пример касается права. В целом современное право охвачено кризисом и перестает работать, в частности, потому, что неясно, в каком направлении его обновлять.
«Право в XX в. как в теории, так и на практике, – пишет Берман, – все меньше воспринимается как связанное целое, свод, организм, corpus juris и все больше как мешанина, каша из сиюминутных решений и противоречащих друг другу норм, соединенных только общими “приемами”, “техникой”. Старое метаправо разрушилось, его сменил своего рода цинизм… Мнение, что право переходит пределы политики, что в любой данный момент или, по крайней мере, в его историческом развитии право отлично от государства, видимо, все больше уступает место представлению о праве как инструменте государства, то есть средстве исполнения воли тех, у кого в руках политическая власть (наша российская действительность полностью подтверждает эту тенденцию. – В.Р.)… Поскольку нынешний кризис сравним с революционными кризисами, потрясавшими западную традицию права в прошлом, то для его преодоления можно призвать на помощь ресурсы всей этой традиции, как это случалось при прежних кризисах. Однако нынешний кризис куда глубже. Это кризис не только индивидуализма, как он развился, начиная с XVIII в., или либерализма, как он развился начиная с XVII в., или же секуляризма, как он развился начиная с XVI в. Это и кризис всей традиции, как она существует с конца XI в… Право становится более фрагментированным, субъективным, больше настроенным на удобство, чем мораль. Оно больше заботится о сиюминутных последствиях, чем о последовательности и преемственности. Так в XX в. размывается историческая почва западной традиции права, а сама традиция грозит обрушиться”. «Измениться вовремя, – замечает Берман, – вот ключ к жизнеспособности любой системы права, которая испытывает неодолимое давление меняющихся обстоятельств»[345]