Сначала Миранда для Фредерика просто большая прекрасная бабочка, которую нужно поймать, затем способ реализации мечты, потом неблагодарная тварь и уличная девка (вдребезги разрушила его мечту), наконец, он не знал, как от нее отделаться, но помогла болезнь и смерть. Интересен и дискурс Фредерика: похищение и насилие выносится за скобки, а дальше схема такая – другие бы сделали с вами, что захотели (изнасиловали, убили), а не делаю, поэтому вы должны быть мне благодарны и обязаны по гроб. То, что выносится за скобки, как бы забывается, то есть налицо символическая амнезия. Другой вариант дискурса: на самом деле Миранде со мной хорошо, чтобы она там не говорила, а если она пытается убежать или недовольна, то просто не понимает своего счастья; в этом случае она сама виновата и наказание для нее является справедливой карой. Реальность Фредерика задается его личностью, и в этой реальности нет места человеку, любви, состраданию, пониманию, хотя наш герой постоянно говорит, что его никто не понимает. Нет места всем этим человеческим чувствам и состояниям и в реальности Миллигана.
Заметим, определенную роль в подобном развитии событий сыграли современные формы судов, особенно суд присяжных. Встав на позицию защиты прав личности и демократического судопроизводства в лице непрофессионалов, присяжные и защита задались целью понять, а иногда и оправдать преступника, они смогли войти в его положение, вместе с ним пережить и "прожить" события и обстоятельства, приведшие к преступлению. Заимствуя позицию личности преступника, присяжные невольно отождествляются с ним, отчасти теряют почву, на которой можно твердо стоять в нравственном отношении.
К тому же понять, что произошло на самом деле, в подобных случаях часто просто невозможно. Например, кто такой Пьер Ривьер: чудовищный злодей, ради славы и реализации своей личности убивший собственный родных, или психически больной человек (ведь убить собственную мать, сестру и брата здоровый человек вроде бы не может), или преступник маскирующий свое преступление с помощью болезни? Для всех трех трактовок (оценок) в данном случае мы имеем практически равноценные основания. К сожалению, в современной культуре правосудие все чаще сталкивается с подобными случаями, когда, с одной стороны, нельзя понять, что произошло на самом деле (поскольку все версии примерно равноценны), а, с другой – вполне можно понять преступника, влезть в его шкуру, так как общество как бы сочувствует каждому человеку и, кроме того, оно уже не в состоянии четко провести границу между социальной (и психической) нормой и патологией.
Говоря, что одиночество и бесчувствие к другому человеку выступают предпосылками девиантного поведения, я не хочу обобщать. Есть одиночество и одиночество. Творческое одиночество – плодотворно. Человеку не должно быть скучно с самим собой, и ему не скучно, если он знаком с духовной жизнью. Да, часто мы бесчувственны, подобно Юнгу, к кому-то, но это не означает, что мы асоциальны. Одиночество опасно в социальном отношении, если человек вырос вне поддержки и любви, если у него нет родственных связей, если другие люди для него не больше, чем объекты или средства.
4. Что такое здоровье и правильная жизнь
Поставим еще раз вопрос: являются ли здоровыми людьми убийцы и маргиналы типа Билли Миллигана или Клавдии Зотовой. Нельзя ли рассмотреть убийц, насильников, садистов в качестве психических больных? Формально многие из них после экспертизы характеризуются как вполне вменяемые люди, то есть они отдают себе отчет в содеянном, в состоянии осознавать свои действия, достаточно разумно отвечают на вопросы и прочее. Но если человек убил другого, убил ради наживы, в припадке злобы, следуя каким-то другим часто ему самому неясным чувствам и страстям, то является ли он нормальным в психическом отношении?
Конечно, что понимать под здоровьем. С точки зрения медицинского дискурса сегодня в России фактически вообще нет здоровых людей! Достаточно послушать, как медики оценивают здоровье наших детей или призывников. С точки же зрения «духовно-экологического» дискурса (если считать, что здоровый тот, кто правильно живет) большинство из этих людей здоровы или, если и больны, то не в медицинском смысле. Но нужно учесть еще одно обстоятельство, а именно – доступность медицинских услуг. Я здоров, пока могу купить необходимое лекарство. Ниночка была здорова, поскольку ей помогал Консторум. Борис Николаевич Ельцин был относительно здоров до тех пор, пока на него работала целая клиника, оборудованная новейшей медицинской аппаратурой.
С последней темой тесно связан вопрос о здоровье населения и отдельного человека. Дело в том, что сегодня за здоровье отвечают два разных субъекта – сам человек и государство в лице института здравоохранения. При этом их интересы, да и критерии здоровья и болезни, как мы отмечали, не всегда совпадают. Государство рассматривает здоровье как ресурс хозяйственной деятельности, как функциональную характеристику человеческого материала. Его не интересует отдельные случаи, а только средняя, статистическая картина. Напротив, человек думает только о собственном здоровье, здоровье всего населения его волнует мало. Для государства характерно нормативное понимание и истолкование здоровья и болезни, для отдельного человека нормативный взгляд часто является совершенно неприемлемым.
Сегодня понимание здоровья располагается между двумя полюсами: «апофатической» трактовкой (здоровый – это не больной) и «расширительной» (здоровье зависит от многих социокультурных факторов), а потому неясно, что собой здоровье представляет, в чем его сущность. Сущность здоровья не сводится к апофатической трактовке, тем более медицинской. Здоровье – это качество (характер) правильной жизни, предполагающее болезнь (их минимизацию), но не только. Не менее важны, например, – реализация личности и учет социальных требований к здоровью. Важно понять, какое место мы можем отвести здоровью в правильном образе жизни (например, это один из показателей того, что мы живем правильно, здоровье – источник сил, энергии, хорошего настроения, здоровье – компас, по которому человек меняет с возрастом свою жизнедеятельность и прочее; причем, каждая личность может определиться в этом месте по-своему, но государство, вероятно, только однозначно). Данное понимание здоровья будем условно называть «навигационным».
Естественно может возникнуть вопрос: а что такое правильная жизнь? Во-первых, правильная жизнь не дана нам как объект, не внеположена личности; в отношении правильной жизни человек устанавливается в результате работы и рефлексии, в этом отношении характеристики правильной жизни мы нащупываем и пересматриваем. Во-вторых, каждая личность конституирует правильную жизнь по-своему. Для пояснения можно привести два примера понимания правильной жизни. Экзистенциальное самоопределение Мишеля Фуко (то есть понимание им правильной жизни) включает в себя следующие положения: конституировать, делать себя, ориентируясь на реальность, осмысляя ее; сопротивляться тем социальным институтам, которые подавляют личность; делать свою жизнь как произведение искусств; жить и мыслить так, чтобы преодолевать свое прежнее сложившееся бытие; быть открытым новому, переосмыслять и себя и внешнюю реальность.
«Я мечтаю об интеллектуале, – писал Фуко, – который сокрушает очевидности и общие места, который в инерции и ограничениях настоящего находит и отмечает слабые места, трещины, силовые линии, который постоянно находится в движении, не знает точно, куда он двинется и как он будет думать завтра, потому что он уделяет слишком большое внимание настоящему». Фуко интересовала возможность «узнать, в какой степени работа осмысления своей собственной истории может освободить мысль от того, что она мыслит втайне от самой себя, и дать ей возможность мыслить иначе». «Из идеи того, что Я не дано нам, есть только одно практическое следствие: мы должны творить себя как произведения искусства». Быть свободным «означает не быть рабом самого себя и своих стремлений – это подразумевает, что мы устанавливаем с самими собой известные отношения господства, укрощения, которые называются arche – власть, сдерживание». Эта критическая функция философии до известной степени проистекает из Сократовского императива: «Занимайся собой», т. е. «Самообладанием положи в основу себя свободу»[400].
У автора несколько иная картина. Он стремится жить в ладу с самим собой. Старается делать себя, но не как произведение искусств. С одной стороны, он пытается соответствовать своему пониманию, что есть человек, с другой – критически осмысливать эти свои убеждения. С одной стороны, следует принципу, что «человек сам себе не судья», с другой – считает, что критическое отношение к себе – залог правильной жизни. С одной стороны, автор принимает себя, каким он является «здесь и сейчас», с другой – работает над собой, надеясь со временем измениться в лучшую сторону. Он не считает себя гением, но делает все, чтобы через него состоялись культура и жизнь. Автор признает свою зависимость от других людей и совместность с ними своей жизни. Поэтому он старается помочь людям и сделать все, чтобы способствовать культуре. Одновременно готов отстаивать свою свободу как личность и возможность критического отношения к существующей жизни. Духовность и мышление для автора являются ценностями, и нравственное и порядочное поведение – не пустой звук. Наконец, не он исключает, что может заблуждаться по поводу правильности своего пути.
Мы уже отмечали, что нельзя раз и навсегда конституировать жизненный путь личности, что в течении жизни это приходится делать неоднократно. Тем не менее, это не означает, что нет определенных экзистенциальных универсалий, что жизнь человека можно конституировать произвольно. Мы конституируем себя в пространстве культурных оппозиций и общих условий, которые, конечно, же меняются со временем, но не исчезают вообще. В число этих общих условий и универсалий входят и традиции, которым мы следуем, и одновременно их преодолеваем, и сама работа по конституированию жизни личности. В наше время перемен и перехода, во внеэтическую эпоху об этом не стоит забывать, поскольку от характера конституированная себя во многом будет зависеть и качество нашей жизни. Важную роль в конституировании себя и реальности играют