Философия субъективности — страница 82 из 89

Что же тогда делать? Прежде всего замечу, что вряд ли сегодня можно найти одно решение, устраивающее всех, кстати, и решение Платона устроило не каждого. Мераб Мамардашвили подсказывает здесь сильный ход. Мы считаем, пишет он, что

«Христа распяли и его агония случилась. А мистическое ощущение – это ощущение себя присутствующим во всем мире, во всех событиях мира; они случаются тогда, когда я присутствую. И поэтому распятие Христа принадлежит человеческой истории в той мере, в какой оно есть длящееся или неслучившееся событие, внутри которого мы не должны спать. Это событие длится вечно»[401].

Лично я понимаю это, в частности, так, что все волнующие меня проблемы и решения нельзя взять готовыми со стороны, как чьи-то, пусть даже гениальные прозрения; к ним нужно прийти самому, прийти в работе, причем, возможно, и не один раз. Так же и проблема смерти, каждый человек в течении своей сознательной жизни должен решать ее сам и не раз. Тем не менее, можно указать коридор, в котором располагаются современные решения этой, касающегося каждого, проблемы.

Дело в том, что смерть подобно другим современным экзистенциальным феноменам, не может быть рассмотрена в том же ключе, в котором мы изучаем природные явления. Ее нельзя мыслить как натуральный объект, как некоторую сущность, имеющую такие-то и такие-то характеристики. Безусловно, мы постоянно влипаем в свои представления, начинаем их мыслить и переживать как натуральные объекты, нам кажется, что смерть всегда была и всегда одна. Этот взгляд, точнее привычка нашего сознания неправильны, смерть вообще не природный объект, смерть всегда видится (понимается) сквозь "очки культуры", всегда истолковывается сознанием и в определенном языке. Таким образом, современное понимание смерти предполагает ее "распредмечивание", преодоление натурального восприятия. Что, конечно, предполагает напряженную интеллектуальную работу. И не только интеллектуальную, но и работу жизни.

Здесь, вероятно, есть два разных аспекта: критический и конструктивный. Критическое осмысление явления смерти, но повторяю осмысление самостоятельное, а не как готовое знание, может, например, показать, что лишенность и исчезновение связаны не только со старением и физической смертью. Мы можем так понимать и строить свою жизнь, что она постоянно будет усекаться и страдать, мы можем сделать свою жизнь просто невозможной еще при жизни и цветущем физическом здоровье. Далее наша жизнь уничтожается и исчезает, если мы не можем себя реализовать, поэтому, кстати, многие люди, дожившие до глубокого преклонного возраста, панически боятся смерти, ощущая, что их жизнь пролетела как сон и они совсем еще не жили. Но и продолжение жизни за определенным порогом (когда уже полностью иссякли силы и энергия или мучат тяжелые болезни, или совесть и т. п.) может быстро подтачивать жизнь, сделать ее невозможной, а смерть желанной. Короче, и жизнь и смерть можно увидеть и пережить по-разному.

Не менее существенно, как мы строим свою жизнь и понимаем себя, и, в частности, включаем ли мы смерть в свою жизнь, то есть обдумываем ли мы ее и свою жизнь, работаем ли мы над ними. Если, например, я полностью себя реализую, живу Культурой и Вечным (как бы Вечность ни понимать – как тайну, Бога, духовную жизнь), поддерживаю свое здоровье до тех пор, пока полноценно живу и себя реализую, то смерть как лишение жизни для меня просто не существует. Мне нечего бояться: живя Вечным, я бессмертен, полностью себя реализовав при жизни, мне нечего там, после смерти делать, сохранив и исчерпав до конца свое здоровье, я уйду безболезненно и спокойно. При этом я должен понимать себя не только как конечное и поэтому смертное существо, но и как часть, момент Целого (Культуры, Духа, божественной или космической жизни, Реальности и т. п.), как творца собственной жизни, как полностью присутствующего в вечно длящихся и неслучившихся событиях Жизни. Кстати, именно конечность нашей жизни позволяет замышлять ее, и затем реализовать этот замысел. Замышлять жизнь как правильную, единственную, ведь в силу конечности нашего бытия, другого такого случая не представится.

На самом деле лично у меня никогда не было стремления жить вечно. Скорее я боялся смерти, не хотел умирать, но жить всегда… Достаточно немного подумать на тему вечной жизни, как становилось понятно – это пустая мечта. Обычный человек не смог бы жить не только вечно, но и первую тысячу лет. Все будут умирать, а он нет, по, сути, останется один. Один со своей памятью, с горькими воспоминаниями об ушедших близких людях, без надежды, что когда-нибудь наступит покой.

А если он будет постоянно обновляться, чтобы адаптироваться к быстро текущему времени, то ему придется отбросить все свои воспоминания, вновь и вновь отказываться от себя, вечно с собой расправляться. Иначе говоря, умертвлять свою душу. Но тогда зачем все это? Стоит ли овчинка выделки?

К тому же идея вечной жизни – идея эгоистическая. Я спасаюсь, а мои близкие и любимые, а другие люди? Тогда, рассуждал я, вопрос в другом – как не бояться смерти, как ее достойно встретить. Мы не боимся смерти по двум основным причинам: или не успели себя реализовать, или не можем помыслить свое полное исчезновение.

В первом случае понятно что делать, нужно сознательно включать идею смерти в свою жизнь, исходить из того, что жизнь конечна, и поэтому ее нужно планировать. А так как мы не знаем заранее, когда наша жизнь оборвется, то нужно стараться каждый свой день жить полноценно, в идеале на пределе своих сил и возможностей. А что делать во втором случае?

Почему, задал я себе вопрос, мы не можем принять идею своего исчезновения как естественный ход событий. Скажем, сейчас за окном идет снег, он белый, а ворона на старой березе черная. Все это не хорошо и не плохо. Так есть. Почему мы и собственную смерть не можем воспринять в естественной модальности – так есть, боги бессмертны, а люди смертны.

Что значит для человека помыслить свое исчезновение навсегда? Не осознавать ничего, не присутствовать в мире, не общаться ни с кем, ничего не переживать не, не, не. Но ведь когда мы спим, мы тоже не, не, не. Ничего подобного, – возразил я сам себе. Сплю я не вечно, а от силы 10–12 часов в сутки. К тому же сон мы воспринимаем как очищение, восстановление, а не как исчезновение. Интересно, что многие люди как бы вычеркивают сон из бытия, соединяя непрерывной линией только разорванные периоды бодрствования.

В отличие от сна смерть – это так сказать отрицательное бытие, именно не, не, не, при том, что я есть. Хотя я существую, но я не осознаю, не чувствую, не переживаю, не действую. Однако, что значит я есть, причем вечно, где я существую? В моем воображении, в знании. В знании и воображении мы живем вечно, а реально очень малый срок. Но что значит реально? Кто знает сколько я еще проживу – пять лет, десять, сто или вечно? Опять, это всего лишь знание, коллективный опыт людей к которому я почему то присоединяюсь. Могу и не присоединяться. Или не могу?

Но если присоединяюсь, если принимаю силлогизм "люди смертны, Сократ человек, следовательно Сократ смертен", то должен понимать, что когда я умру, то меня не будет и, следовательно, мое бытие ни в положительной ни в отрицательной форме существовать не может. Не будет меня в будущем никаким образом, поэтому и бояться нечего. Но будут, возразил я себе, мои близкие, другие люди, человечество. И мне, живущему здесь и сейчас не безразлично, как они будут жить. Если я человек, то должен быть проникнут заботой о качестве будущей жизни.

Страх перед смертью, перед исчезновением – это, вероятно, ловушка нашего сознания. Привыкнув жить в знании и воображении, которые вне-временны, мы продолжаем жить и тогда, когда нас уже нет. Это парадокс, но закономерный, обусловленный семиотической природой человеческого сознания. Вырваться из этого капкана – не просто, если невозможно вообще. Цена освобождения – отказ от личности. Да, я могу реально жить вечно, если поверю, что есть Бог, как вечная жизнь и любовь, и я после смерти с ним сольюсь. То есть откажусь от себя, от своей личности. Слившись с Богом, сорастворяясь в нем я не смогу уже сохранить свое я. Или все же смогу? Однако, сказал я себе, в Бога я не верю.

Но если для меня после смерти бытия нет, то к чему тогда готовиться? Что значит достойно встретить смерть? Не означает ли это продумать и пережить свою жизнь и смерть и, главное, перевести отношение к смерти в план реальных дел. Но есть ли большая разница между окончанием жизни и любым ее моментом? Не меньше ли чем подготовка к смерти необходимо мужество, чтобы достойно выдерживать обычную жизнь с ее уклонением от задуманного, с мечтами и идеалами, которые не осуществились. К тому же понимая и зная, что происходит в мире и с миром, или значительно ближе в твоей семье. Разве меньше нужно мужества, чтобы не впадать в отчаяние, верить, выполнять свой долг, идти своим путем. Ради чего? Ну хотя бы, ради себя, близких, других людей.

Страх перед смертью это попытка продлить жизнь за ее пределами, попытка парализующая саму жизнь, сокращающая ее. Да, но жалко расставаться с мечтой. Мечта так сладка. Нет, не жалко. Лучше полноценно жить здесь, быть "бессмертным" в жизни, чем не жить, а только готовиться к вечной жизни, которая, вероятнее всего, никогда не наступит. Свободный человек и свободный дух живут везде, где захотят. Они залетают на многие десятилетия в будущее или отправляются в далекое прошлое. Общаются с существами с других планет, отделенных от нас тысячами световых лет, или плачут по поводу детской сказки. Конечно, все это происходит в мысли, в воображении, но не такова ли вообще жизнь?

Когда я люблю, в моем воображении и мысли встают мадонны и прекрасные женщины мирового искусства, я переживаю родственность, легко переношусь в прошлое, когда она была еще совсем юной. Где это все существует? В знании и в воображении, но и во мне, в моих ощущениях, ладонях и губах. Так и в духовной жизни. Где я общаюсь с Платоном или Аристотелем, как посещаю будущее или другие планеты, каким образом сливаюсь со вселенной? Все это совершается в знании и воображении и в реальной духовной жизни. Это и есть практическое бессмертие, но именно Здесь. И эта жизнь вечная, если не только ради меня, но и ради моих близких, других людей, ради будущего и прошлого. Да, и прошлого, без которого нет будущего.