Однако это мои размышления о жизни и смерти, мой опыт. А каждый должен приобрести свои, пройдя нелегкий путь. Только так можно надеяться спокойно выдержать взгляд этой таинственной миледи с косой и жить со смертью, не боясь ее.
6. От романтической любви к креативной
Возможно, что в замышление нашей жизни как правильной, должно входить и новое отношение к любви, новое ее понимание. Не секрет, что современные модели любви (любовь платоническая, романтическая, по расчету и т. д.) переживают кризис, а на смену им пока ничего не пришло. Действительно, читая хорошие современные романы о любви (Токаревой, Улицкой, Щербаковой, Кундеры и другие) поражаешься тому, что его герои, полюбив, или разорваны как личности между чувствами родственности, сексуальности, любви или несчастны. В тоже время как быть целостным и счастливым, если современную любовь разрушают могущественные силы. Любовь разрушает личность, которая ставит свои права и свободы выше «требований» совместного общения и жизни. И это личность, которой любовь обязана всем! Ведь любовь, как это убедительно показал Платон – это, прежде всего, путь личности.
Любовь разрушает секс и эротика, которые ловко мимикрируют под любовь и частично разрушают ее. В эротике и сексе любовь используется как средство для извлечения наслаждения и усиления эстетических переживаний, что лишает любовь энергии и делает ее пустой. При этом, как писал Зиммель, «разрывается то единство, которым окрашено бытие субъекта, поскольку он любит, с другой же стороны, та индивидуальная направленность, с какой любовь всякий раз захватывает свой и только свой предмет, сходит на нет в пользу совершенно неиндивидуального наслаждения, предмет которого может быть репрезентирован, в принципе, чем угодно, а поскольку по существу своему репрезентировано чем-то другим может быть именно средство, то этот предмет оказывается всего лишь средством для достижения солипсистской цели – что, пожалуй, бесспорно может считаться самым решительной противоположностью любви к этому предмету»[402].
Любовь разрушает современная массовая культура, бесцеремонно вошедшая в каждый дом. С помощью телевизора и книг, определенного содержания, мы проникли в апартаменты, где прекрасные женщины и мужчины на наших глазах занимаются любовью, и наоборот, они вошли к нам в спальню и живут вместе с нами. Но можем ли мы выдержать конкуренцию с мужчинами и женщинами, сошедшими прямо с рекламных страниц и подиумов, умопомрачительно одетых, свободных от всех забот?
Любовь, как известно, разрушает и сама логика любви: утрата в любви свежих впечатлений (новизны), узнавание любимого (любимой), который редко когда укладывается в нарисованный нашим воображением образ, невозможность все время повторять праздник любви.
Наконец, любовь по-прежнему разрушает быт, несовпадение любящих личностей, невозможность реализовать себя в любви.
Но тогда, возможно, может быть и не стоит прилагать титанические усилия, чтобы сохранить любовь? Может быть, это прекрасный цветок уже отцвел? И разве в наше быстротекущее и насыщенное событиями время мало людей прекрасно обходящихся без любви?
Но ведь и раньше, в прошлые века и эпохи не все люди любили. То есть, здесь нет общих решений, можно жить любя, а можно иначе. Каждый поставлен перед выбором. Лично я его совершил давно. Для меня любовь и личная жизнь – едины, даже с рациональной точки зрения. Любовь – это умение и желание жить вместе с другим человеком. Поэтому, все, что любовь разрушает, нужно осмыслить и преодолевать. Для меня очевидно (правда, сознаюсь, к такой очевидности я пришел не сразу), что и чувственность, и брак, и получение от любимой (любимого) наслаждения – не противопоказаны любви. В действительности же, писал Зиммель, противопоказана любви лишь «изолированная чувственность (как, например, в сексе. – В.Р.), полагающая чувственное наслаждение самоцелью» [403].
Но я уверен, что все-таки целое в любви не половое влечение, телесное наслаждение общение или семья, а личность (субъектом любви является личность), поэтому все перечисленное в любви преображается и устанавливается по-новому.
«Высшее, – писал С. Льюис, – не стоит без низшего. Растению нужны и корни и солнечный свет”. Вожделение, пишет он, “может входить во влюбленность, может и не входить… Влюбленность вступает в человека, словно завоеватель, и переделывает по-своему все взятые земли. До земли полового влечения она доходит не сразу; и переделывает ее… Вожделение без влюбленности стремится к соитию, влюбленность – к самому человеку» [404].
Лично мне эта позиция весьма симпатична, симпатична мне и терпимость Льюиса и даже его юмор при обсуждении проблем любви.
«Я не считаю, – пишет Льюис, – что без влюбленности соитие нечисто, низко, постыдно. Почти всех наших предков женили родители, и они зачинали детей, повинуясь только животному желанию. И ничего низкого тут не было, а были послушание, честность, страх Божий. При самой же сильной, самой высокой влюбленности, соитие может означать жестокость, ложь, измену мужу или другу, нарушение гостеприимства, горе для детей… Поистине, Господь когда связал такое страшное, такое высокое чувство, как влюбленность, с чисто телесным желанием, неизбежно и бестактно проявляющим свою зависимость от еды, погоды, пищеварения. Влюбившись, мы летаем; вожделение напоминает нам, что мы – воздушные шары на привязи. Снова и снова убеждаемся мы, что человек двусоставен, что он сродни и ангелу и коту. Плохо, если мы не примем этой шутки. Поверьте, Бог пошутил не только для того, чтобы придержать нас, но и для того, чтобы дать нам ни с чем не сравнимую радость»[405]
Непонятно в концепции Льюиса лишь одно: как связаны влюбленность и вожделение, наш ангел-хранитель и наш кот, гуляющий сам по себе? Или наш ангел держит нашего кота на коротком поводке или, наоборот, бежит вслед за своим любимым котом? Если серьезно, то уверен, чтобы оставаться человеком, стоит придерживаться партнера с крыльями.
Современный читатель, симпатизирующий постмодернистам или феминистам и всем, кто ниспровергает не только любовь, но и многие другие фундаментальные чувства и формы жизни человека, может возразить автору, доказывая, что от любви вполне можно отказаться ради наслаждения, выгоды, свободы, прав личности, смелых экспериментов над собой. Но вот вопрос, что тогда останется от человека и той же личности? Вспомним, какой путь прошли культура и человек, чтобы сохранить, усилить и одухотворить влечение людей друг к другу.
Вначале любовь полностью подчинялась родовым требованиям, а предмет влечения (она или он) понимались и воспринимались только как объекты. Потом в античности Платон и другие греческие мыслители конституировали любовь как путь личности и духовную работу, но при этом противопоставили любовь семье, браку, гигиене пола, наслаждению. Любовь была высвобождена из-под гнета рода, субъективизирована, но заплаченная цена оказалась слишком высокой – глубокий раздрай (раскол) личности. В средние века и в новое время шли напряженные поиски по преодолению этого раскола. Что, в конце концов, позволило к началу XIX века понять, что в подлинной любовь должны сходиться как устремления личности, стремящейся реализовать себя с помощью другого (что предполагает общение и заботу о другом), так и разнообразные желания и потребности человека, имеющего пол, стремящегося создать семью, иметь детей, получить в любви удовольствие и прочее.
Удалось создать культурные практики, в рамках которых новоевропейская личность могла реализовать себя в любви, не нанося вреда другим формам своей жизни, но, напротив, воплощая их. Приобщаясь к подлинной любви, человек рождался вторым рождением, отчасти преодолевал свой эгоизм, учился общению, создавал первое, самое маленькое общество. И при этом он оставался личностью. Другими словами, именно любовь является той исходной формой социальности, которая соразмерна личности, позволяя ей реализовать себя как социальное и культурное существо.
Но кризис нашей цивилизации в XX веке больно ударил по многим сторонам жизни человека, не исключая любви. Не только секс, сама культура, падая, увлекает за собой выстроенное с таким трудом «здание». Не случайно поэтому Светлана Неретина говорит о смерти культуры и необходимости критики культурного разума. На мой взгляд, настоятельно необходима и критика тех форм жизни и практик, начиная с секса, которые разрушают любовь, а вместе с ней то пространство бытия, в котором только и может существовать личность. Разрушение любви способствует превращению человека в объект (не только секса, но и общения), потери им социальных и культурных ориентиров, распадению самих основ социальности. Но занятие круговой обороны не является решением проблемы. В культуре идти можно только вперед. А это означает, что на рубеже XXI века мы должны в любви устанавливаться заново, сохранив ее как таковую, должны снова продумывать сущность любви, ее необходимость для человека и личности.
Идею любви-родственности (то есть ответственности за любимую, следование судьбе и прочее), которую сегодня обсуждают многие писатели, можно понять так. Даже, если романтическая любовь ушла, нужно постараться сохранить любовь, как условие сохранения себя в качестве личности и человека. Подобно Людмиле Улицкой я думаю, что сегодня трудно, невозможно быть счастливым, когда многие несчастны и сама жизнь пошатнулась. В отличие от А. Гидденса, истолковывающего любовь функционально и рационально, думаю, что подлинная любовь держится на идеальных и отчасти мистических представлениях.
Как показывает Е.Н. Шапинская, с точки зрения А. Гидденса, сегодня на первый план «выдвигается новый вид любви – “любовь-слияние”, порывающий с установкой романтической любви на “вечность”, “единственность” отношений, которая, по мнению Гидденса, привела к “разделяющему и разводящему” обществу. Любовь-слияние предполагает равенство в эмоциональной связи, что освобождает от лежащих в основе романтической любви патриархально-властных принципов. В этом виде любви снимается оппозиция мужского и женского начала, так как она основана не на дифференциации полов, а на “чистом” отношении, главным для которого является понимание черт характера другого человека. Таким образом, утверждает Гидденс, любовь-слияние – это идеальная модель для соврем