Кстати, если следовать Аристотелю, утверждавшему, что человек – это политическое существо, то участие в общественной жизни – тоже момент правильной жизни.
7. Российский выбор
В плане общественной жизни я следую за Аристотелем, который, полемизируя с Платоном, предлагавшим по коммунистически уравнять собственность, писал.
«Но если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что скорее уж следует уравнивать человеческие вожделения, а не собственность. А это возможно достигнуть лишь в том случае, когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством закона»[407].
Другими словами, я стараюсь быть законопослушным и посильно участвовать в политической жизни, «руководствуясь общественной пользой», как я это понимаю. На заре перестройки меня вполне устраивала формула «построения правового, демократического общества» с рыночной, социальной ориентацией. Но сегодня после стольких лет реформ я в полной растерянности, и вот почему. Мне со всех сторон говорят, что наша страна и культура не готовы ни к правовой жизни в западном понимании, ни к демократии, и, напротив, удел ее – бесправие, деспотизм и эгоизм властей. Уверяют меня в этом как западные политики, так и наши, отечественные. Не так давно в «Нью-Йорк Тайме» вышла статья, где можно прочесть следующее.
«В любой стране политические события обставляются с большей или меньшей степенью искусственности, однако в России эта искусственность переросла в настоящую имитацию демократии. На очередную версию диктаторской власти, уже многие века – от Петра Великого до Ленина, а теперь и до самого Путина – правящей бал в России, набросили тонкую паранджу легитимности… Что касается самого российского народа, то в первую очередь он сам не проявил особого стремления к западной демократии… Вячеслав Никонов, президент московского исследовательского Фонда «Политика», считает, что политические структуры в России все еще находятся в стадии развития, уважение к закону, как и подотчетность власти, все еще не установились. В результате, по его мнению, форма и характер власти в очень большой степени определяются представлением руководителей о том, что от них ожидает народ, и против чего он не будет восставать».
А вот уже наш политолог, известный, несколько циничный, но весьма реалистичный в своем мышлении Леонид Радзиховский.
«Кстати, два слова о «выборе президента». Многие «братья-демократы» шумно дышат носом – как же так? Без праймериз! Без предварительного обсуждения программы! И дальше, ясно, что сами выборы пройдут – мягко говоря – при неравных условиях, но зато с известным результатом…
Да-с «страшно далеки они от народа».
Возможны в нашей сегодняшней системе все эти дела – праймериз, скажем?! Это какой же… чудак, из числа реальных политиков (губернаторы, министры и т. д.) полезет «поперек вертикали – в пекло»? (Вот именно – в пекло!)…
Плохая система? Да. Но она ТАКАЯ. Не вчера такой стала – что ж вы удивляетесь, что по Москве в декабре не ходят в шортах?! Ну, вот такой здесь климат.
Дальше. Давайте представим себе в таких условиях выборы-с-равными-условиями. Это возврат в 1996 год. В стране с десятками миллионов настоящих бедняков и с крайне низкой политической культурой других десятков миллионов такие «честные выборы» с огромной вероятностью означают возможность прихода к власти лево-националистических популистов – повторяю, как в 1966-м. А поскольку этого – к счастью! – никто из власть имущих допустить не хочет и не может, то, значит, все равно, уже в ходе кампании, когда такая опасность обозначится, условия станут неравными, последует «подправка результатов» (как говорят и было в 1966-м)…
Нет, выборы в России – слишком важное дело, чтоб доверять их народу»[408].
Поражает здесь не только сам вывод, но, прежде всего, то, что об этом уже давно спокойно пишут газеты и журналы, открыто говорят на ТВ политики. Никакой политкорректности, никаких фиговых листочков демократии – режут «правду матку» как есть. Но позвольте, как тогда жить, как участвовать в политической жизни и работать на общественное благо?! Или в России это удел одних политиков и властей, даже одного Путина, как утверждают некоторые прямые циники от политики? Но может быть сама констатация положения дел в стране неверна? Чтобы ответить на этот, понятно, риторический вопрос, я решил никому не доверять, в данном случае могу поверить только себе. Есть, например, у меня исследование по философии права[409]. Решил свериться по нему.
Российская культура снова на перепутье. Ситуация несколько напоминает период второй половины прошлого века, первых десятилетий настоящего. В Интернете прочел интервью нашего известного философа Валерия Подороги.
«Нынешний, объявленный «диалог с властью», – говорит он, – начинает звучать несколько странными обертонами. А, собственно, зачем власти вступать в диалог с гражданским обществом, к тому же если она полагает, что его как бы нет, что его будто еще надо построить? Почему искать диалога с этими слабыми гражданскими союзами, которые не могут оказать ни на что какого-либо существенного влияния?… Идея «равноправного» диалога говорит лишь о поразительной гипертрофии функций власти в современном российском обществе. Власть (в лице ее отдельных функционеров) нисходит до гражданского общества, словно демонстрируя его бессилие и неспособность быть равноправным участником диалога. И это надо признать (чтобы не создавать себе ложных иллюзий). А раз дело обстоит именно так, то неплохо понять, что хочет эта власть, которая вольно-невольно берет на себя и общественно-гражданские функции, стимулируя чуть живое «гражданское общество» (финансовыми и другими льготами; кстати, право их распределения тоже узурпировано властью). Если гражданин уязвим, то власть неуязвима. А как вы знаете, вопрос об уязвимости власти (со стороны общества и гражданских институтов) является условием легитимизации власти… сегодня власть, отказавшись от поиска партнеров и консолидировав применение силы в некоторых направлениях, вернула себе контроль фактически над всеми природными, финансовыми и прочими ресурсами страны, превратилась в нечто вроде благотворительного фонда. Избыток силы порождает чувство милости к падшим. Объявлен Фонд кремлевской политики. И вот по развертыванию этой цепи мы видим, как переформируется, вероятно, почти бессознательно, собственный образ власти. Это действительно всенародный национальный Фонд, который отпускает средства на выживание граждан некой известной всем страны»[410].
С анализом Подороги вполне можно согласиться. Да, как и обычно, Россия родила странного монстра – «почти народную власть с чертами гражданственности». Но и право в стране существует в виде не менее удивительного монстра. Оно больше прикидывается цивилизованным правом, чем является таковым. Российское право в значительной своей части теневое и коррумпированное, и, к сожалению, во многих случаях используется не по назначению (в политических целях, прикрывая беззаконие, имитируя красивые фасады демократических сооружений).
А что народ, то есть общество? По большей части пассивно, а иногда даже способствует противозаконным тенденциям. И понятно, почему общество склоняется к пассивности, попытки населения действовать через право и суд чаще всего заканчиваются неудачей.
«Вопреки расхожему мнению о правовой пассивности и чрезмерном долготерпении российских граждан, – пишут Т. Заславская и М. Шабанова, – 66 % опрошенных все же предпринимали какие-то действия, направленные на восстановление своих законных прав. Однако для абсолютного большинства (73 %) пытавшихся сопротивляться они чаще всего были напрасными». Наблюдается даже своеобразный парадокс – право в современной России формируется в контексте неправовых практик. За годы реформ, отмечают те же, авторы этот контекст настолько расширился, что для большинства стал более реальным, чем само право. По данным этих авторов 42 % респондентов «указали, что в современных условиях их законные права нарушаются чаще, чем до реформ. Особо неблагоприятно и важно для осмысления сути современного трансформационного процесса России то, что основными субъектами, нарушающими права граждан, являются власти разных уровней (их назвали 89 % респондентов)… Многие исследователи выражают тревогу по поводу глубокого разрыва между административно-правовой и социокультурной составляющими российских институтов. Отмечается, что новые законы и нормы нередко остаются на бумаге, реальные же практики развиваются так, как если бы этих норм не было»[411].
Тем не менее, все же нельзя сказать, что закон и право полностью бездействуют. Это не так. В стране медленно идет сложный противоречивый, мучительный процесс становления права и гражданского общества. Люди учатся использовать закон и право. К тому же наличие законов и установка власти на признание гражданского общества создают, с одной стороны, соответствующие возможности развития социальной жизни, с другой – ограничения, отчасти сдерживающие незаконные поползновения различных социальных субъектов и сил. Правда, нужно сказать, что развитию положительных тенденций сильно препятствует отмеченное выше нигилистическое отношение к праву.
Теперь вопрос о российской власти. Не стоит представлять дело так, что российская ситуация с властью была всегда однозначная, что в России никогда не было позыва к другому устройству власти. Во все времена было две тенденции. Одна – это, условно – Иван Грозный, а вторая – его противник – Андрей Курбский, что хорошо видно из такого документа как «Письма Ивана Грозного к Курбскому». Иван Грозный в письме к Курбскому пишет о неограниченности прерогатив царской власти. Царь не должен быть ни кем и ни чем связан в своих действиях. Он не отвечает за свои поступки перед подданными, а