ы, нового видения мира не приводят ни к чему, кроме возрождения наиболее опасных традиций»[420].
В другой работе он поясняет этот подход так.
«Долгое время, так называемый "левый" интеллектуал, брал слово – и право на это за ним признавалось – как тот, кто распоряжается истиной и справедливостью. Его слушали – или он претендовал на то, чтобы его слушали, – как того, кто представляет универсальное. Быть интеллектуалом – это означало быть немного сознанием всех. Думаю, что здесь имели дело с идеей, перенесенной из марксизма, причем марксизма опошленного… Вот уже многие годы, однако, интеллектуала больше не просят играть эту роль. Между теорией и практикой установился новый способ связи. Для интеллектуалов стало привычным работать не в сфере универсального, выступающего – образцом, справедливого-и-истинного-для-всех, но в определенных секторах, в конкретных точках, там, где они оказываются либо в силу условий работы, либо в силу условий жизни (жилье, больница, приют, лаборатория, университет, семейные или сексуальные отношения)»[421].
Здесь два разных аспекта. Наши социальные действия тогда эффективны, когда мы можем хотя бы отчасти обозревать и контролировать свои действия и их последствия (поэтому, кстати, сегодня региональные решения часто на порядок эффективнее, федеральных). Второй такой: знания, полученные в наших исследованиях, должны корректироваться в ходе общения и диалога с другими мыслителями и заинтересованными лицами, имеющими другое видение, другое понимание решения тех же самых проблем.
«Быть и стать самим собой – значит включить себя в сети обсуждения… Мультикультурализм, – пишет С. Бенхабиб, – слишком часто увязает в бесплодных попытках выделить один нарратив как наиболее существенный… Трактовка культур как герметически запечатанных, подчиненных собственной внутренней логике данностей несостоятельна… Культурные оценки могут переходить от поколения к поколению только в результате творческого и живого участия и вновь обретаемой ими значимости… Глобальную цивилизацию, в которой примут участие граждане мира, – пишет С. Бенхабиб, – нужно будет взращивать из местных привязанностей; из содержательных культурных споров; из переосмысления “нашей” идентичности; из привычки к демократическому экспериментированию с устройством и переустройством институтов»[422].
И дело здесь не в просто диалогах и коммуникации. А в том, что в переходные эпохи, когда «выскользнула старая реальность, а новая еще не опознана», именно в обществе и сообществах аккумулируется и проносится социальная жизнь; здесь же происходит ее трансформация. В свою очередь, общество и сообщества, представляют собой, с одной стороны, живые коллективы (традиционные или вновь складывающиеся), которые стремятся продолжать и возобновлять жизнь в новых условиях, с другой стороны, это общение, где каждый выступает как носитель всей социальности, где вырабатываются судьбоносные решения и складывается новое видение и понимание. Общество имеет два основных режима – активный и пассивный. В пассивной «общество спит» в том смысле, что, поскольку социуму ничего не угрожает, общество бездействует, кажется, что такой реальности нет вообще. Но в ситуации кризиса социума, его «заболевания», общество просыпается, становится активным, начинает определять отношение человека культуры к различным социальным реалиям и процессам. Результатом эффективного общения, как правило, является сдвиг, трансформация общественного сознания (новое видение и понимание, другое состояние духа – воодушевление, уверенность, уныние и т. п.), что в дальнейшем является необходимым условием перестройки социально значимого поведения. В этом смысле общество напряжено (структурировано) силовыми линиями поля социума, куда всегда возвращаются общающиеся (чтобы продолжать функционирование в соответствующих институтах). Но одновременно само общество есть своеобразное поле, силовые линии и напряженности которого задаются текущим взаимодействием (общением) всех участников, которые «здесь и сейчас» сошлись на общественном подиуме.
Так вот, откуда мы знаем, каким будет ответ российского общества, когда оно проснется? Некоторые, однако, считают, что российское общество уже умерло или умирает, бессильное что-нибудь сделать, но ведь это всего лишь прогнозы и схемы, больше отражающие наши страхи, чем объективную реальность. Оживают регионы, возрождаются вера и культы, идет смена поколений, происходит перерождение элит, становятся невыносимыми лицемерие и правовой беспредел, все больше открыто обсуждается сложившаяся ситуация во всей ее неприглядности и катастрофичности, идут сложные процессы трансформации личности россиян. Разве это смерть? Нет, скорее, свидетельство пробуждения.
Кроме того, не считаем же мы сами себя мертвыми, а ведь, как уже отмечалось, мы делаем свой вклад в социальность. Обновление жизни начинается не с другого человека или мира вне нас, а, прежде всего, с нас самих. Поэтому «новый человек» (когда-то христианство выдвинуло задачу «переделать ветхого человека в нового» и решило ее; сегодня снова стоит задача становления нового человека) – это человек не просто конституирующий себя, то есть не только личность, а человек, вставший на путь «духовной навигации», правильной жизни. Частным случаем ее является идея философского, религиозного или эзотерического спасения. Аристотель утверждал, что не стоит преуменьшать в обычной жизни значение высших начал, напротив, насколько возможно, надо возвышаться до бессмертия и делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе.
Таким образом, на мой взгляд, ситуация все же не безнадежная. Да, с одной стороны, налицо тенденция к установлению тоталитарного режима, процесс, который, сегодня, прикрывается имитацией демократических реформ. Но, с другой стороны, одновременно с этим идет региональное строительство, рождаются живые формы социальной жизни, люди учатся правовым отношениям, сопротивлению властям, происходит смена поколений. Здесь я плавно перехожу к четвертому сценарию – «региональному», региональный он не потому, что только в регионах, а именно там я его осознал.
В целом ряде российских регионов местные власти переходят к следующей политике. С одной стороны, понимая реалии, они не лезут, как выражается Радзиховский, поперек вертикали в пекло, а пытаются выполнить предписания и приказы Федерального центра или делают вид, что выполняют их. С другой стороны, региональные власти изо всех сил стараются развивать свой регион, в пределе стремясь сделать его независимым от Центра. В этом втором направлении работы местные региональные власти, безусловно, в той или иной мере исходят из интересов целого (родного региона) и его населения. В третьей стороны, региональные власти, конечно, не забывают и себя. А почему, спрашивается, они должны о себе забыть, при правильном хозяйствовании забота о себе часто неотделима от забот региональных. Хорошо бы при таком подходе и подключить региональное сообщество.
Итак, четыре основные сценария: отъездной, фаталистический, интеллектуалистический и региональный. Мне лично более симпатичен последний и отчасти интеллектуалистический, и их я стараюсь поддерживать. Однако современное российское общество, как известно, расколото и состоит из самых разных социальных субъектов и популяций. Но вспомним средневековую историю борьбы пап с королями. Не подсказывает ли этот случай, что может быть неплохо, когда общество состоит из самых разных, часто противоположно ориентированных социальных групп, популяций и сообществ. Все они должны иметь свой голос, представительство (исключая, конечно, откровенно человеконенавистнические, фашистские), возможность нормально функционировать. В этом, в частности, некоторая гарантия против деспотизма власти и тоталитаризма.
Другое дело, подчеркну еще раз, личное отношение отдельного человека. Как гражданин я, хотя и признаю права других граждан и социальных сил, даже тех, которые хотят реставрировать социализм или живут только для себя, но работать буду лишь на ту социальную тенденцию, которая мне по душе. Если моя страна еще не готова к свободе, демократии и правовой реальности, то, я всегда жил как свободный человек, что проявлялось в моем творчестве и поступках. Однако я не могу не признавать российскую реальность и не собираюсь плевать против ветра. Состоятельность моя как личности, что, безусловно, предполагает творчество, заключается в том, чтобы быть свободным не где-то там, на Западе, а здесь в России. А уж как это мне или кому-то другому удается (или не удается вообще), это иной вопрос, зависящий от обстоятельств, удачи и того же творчества. Если что-то осмысленное начинает получаться у наших региональных властей, то почему не может получиться у каждого из нас?
Поэтому, у меня нет бесповоротного пессимизма в отношении России. Как сказал бы мой учитель Георгий Петрович Щедровицкий – покамест дела идут не лучшим образом, но, если мы не будем впадать в отчаянье, а работать, засучив рукава, то глядишь и ситуация изменится и российская власть и действительность начнут приобретать более цивилизованные черты. Кроме того, кто сказал, что власть государства – это единственная власть на земле. Более действенной является власть интеллектуальная, власть правильного мышления. А я бы добавил – и правильной, ответственной личной жизни.
Заключение
Тема, заявленная в названии книги, по истине, необъятная. Предложенный здесь вариант я рассматриваю только как первый набросок философии субъективности. Многие поставленные или намеченные мной вопросы и проблемы, так и остались вопросами и проблемами. Но, известно, что правильная постановка проблем – определенный залог успеха.
Например, проблемой для меня остается вопрос, можно ли выделить какие-то общие особенности современной субъективности или у каждого индивида они свои. Не менее трудная проблема, что сегодня можно считать нормой правильной жизни или каким образом в условиях кризиса нравственности и более широко переходного времени относиться к маргиналам и другим субъектам, живущих вне морали, склонных манипулировать людьми. Я наметил линию и этапы формирования в нашей культуре личности, но таких линий несколько: развитие в направлении к «эзотерической или религиозной личности», в направлении к «массовой личности» (двигающейся в тех «колеях», которые прокладывает государство и общество), в направлении к «уникальной личности» (типа Сократа или Альберта Швейцера), в направлении к «деформированной личности» (множественная личность, шизофреническая и пр.). Каждая из них требует специального изучения и анализа.