Соколова: Почему?
Колесников: Там все предельно некомплиментарно. Дело было в Сочи. Мы сначала зашли в его рабочий кабинет, потом в личный.
Собчак: Так вот взяли и смело зашли?
Колесников: Ну более-менее уверенно зашли, с альбомом в руках. Я никогда не забуду картину, когда я увидел Владимира Владимировича Путина, который стоял в дальнем углу кабинета за большим письменным столом, на котором лежал другой альбом – с репродукциями Моне. Путин его неторопливо перелистывал.
Соколова: Тонко.
Колесников: Дима Азаров, который вошел с нашим альбомом, в принципе понял, что делать ему в этом кабинете нечего. Где он и где Моне? Он должен был развернуться и уйти, и я вслед за ним.
Собчак: И что, вы ушли?
Колесников: Как писал Довлатов: «И я ушел. Вернее, остался». Мы справились, хотя это был сильный удар.
Собчак: Поздравляю! Только что родилась еще одна легенда – «Владимир Путин, тонкий психолог».
Колесников: Это не легенда.
Соколова: Я не могу сказать, что состою в фан-клубе премьера Путина, но у меня есть ощущение, что соображает он лучше своих подчиненных. К тому же его мозг не затуманен страхом – страх есть, но он другого порядка. По-моему, вашу критику Путин воспринимает как развлечение, которых в его положении, видимо, чертовски недостает.
Колесников: Вы всерьез считаете, что вам, например, нужен в жизни человек, который бы регулярно вас оскорблял и унижал?! Вы действительно находите это сексуальным?
Собчак: То есть все-таки оскорбляете и унижаете!
Колесников: Я – нет. Что вы!
Соколова: А люди вообще любят, когда их на х... посылают. Особенно это касается сильных людей. Банальная история, но секс в ней есть.
Колесников: Вы опять выдаете желаемое за действительное.
Соколова: Ничуть! Я думаю, вы кажетесь Путину достаточно смелым, и это ему импонирует – он привык к обществу трусов. Но при этом он чувствует – а «чуйка» у премьера развита отменно, что вы не перейдете границ.
Собчак: То есть вы посылаете его как бы не на х.., а в пешее эротическое путешествие.
Колесников: Мне не нравятся ваши слова-паразиты. Я никогда не опубликовал бы ничего подобного в журнале «Русский пионер».
Собчак: О’кей. Простите. Но, по-моему, вы выбрали неубедительную линию защиты. Почему бы вам не взять и не сказать нам честно: «В данной стране в данное время я не имею возможности жестко критиковать власть. Я могу критиковать ее только мягко и нежно».
Колесников: Я имею возможность критиковать жестко. И жестоко тоже. В газетах в этом смысле простая ситуация. На телевидении все по-другому.
Соколова: А с чего ты взяла, что задача Андрея обязательно критиковать власть? Перед вами, Андрей, стоит такая задача?
Колесников: Конечно. Я уверен, что любая журналистика предназначена для того, чтобы критиковать власть. Ни для чего другого она не нужна.
Соколова (разочарованно): Я дала вам лазейку. Но раз вы ею не воспользовались, я скажу, что думаю. Помоему, с вами произошло вот что. Вы действительно придумали жанр – вы искренне и остроумно критиковали власть, пока с вами не разыграли банальную двухходовку Вместо того чтобы выгнать из пула самого талантливого и оппозиционно настроенного корреспондента, его стали приручать, принимая критику снисходительно и благосклонно. Вы на это повелись, тем самым позволив вашим ньюсмейкерам достичь цели: превратить серьезного оппонента в шута. Как только это произошло, на вас посыпались блага – журнал «Русский пионер», ставший неформальной площадкой для выражения воззрений власть имущих, где любители художника Миро и знатоки проблем кадров предстают эффективными менеджерами с человеческим лицом. На вечеринку вашего журнала на крейсере «Аврора» приходит губернатор Матвиенко и другие высокие госчиновники, критиковать которых, по-вашему, есть святая обязанность каждого журналиста. Я далека от того, чтобы обвинять вас. Как нормальный, стремящийся к успеху профессионал, вы все сделали правильно. То, что происходит с вами, и есть успех. Никакого другого успеха для журналиста, пишущего о политике, в данной стране в данный момент времени быть не может. Цена вопроса: соблюдение правил игры, предлагаемых властью. Согласие на подмену реальности виртуальной реальностью. В вашем конкретном случае – вместо настоящей критики – милые байки про альбомы Моне и самовар во время завтрака с Обамой, игра полутонов, поэзия взглядов и жестов. Если вы соглашаетесь считать бред реальностью, у вас будет журнал «Русский пионер», литературные чтения, любовь бомонда, вечеринки на крейсере и Путин в колумнистах. Нет – добро пожаловать в клуб лузеров и демшизы – к Новодворской и Шендеровичу. Третьего практически не дано.
Колесников: Отвечать по существу на то, что наговорили сейчас, бессмысленно. Это какая-то адская смесь незнания, амбиций. Что же вы никак не поймете, что я ни в какие игры ни с кем не играю, потому что, например, правил игры не знаю. Мне это не интересно. За «Русский пионер» только обидно. Я создавал его по´том и кровью. А вы хамите. А я не люблю хамство.
Собчак: И правильно не любите! Все журналисты, которые хамили: Парфенов, Киселев, Доренко, хамят сейчас, фигурально выражаясь, из-под унитаза.
Колесников: Парфенов не хамил. Обладая прекрасным литературным вкусом, он делал замечательную журналистику.
Соколова: Тем не менее он получил запрет на профессию. Потому что не чувствовал меры, которую отлично чувствуете вы.
Колесников: Ну уж... Я уже сказал вам – я пишу только то, что думаю.
Собчак: И вам это удается, к всеобщему удовольствию! Вы, например, в своих текстах ни разу ни словом не упомянули Алину Кабаеву.
Колесников: Во-первых, упомянул, и не раз. Когда она участвовала в кремлевских мероприятиях, тогда и упоминал. У меня такой формат работы. Кто участвует – того и упоминаю.
Собчак: А можно вмешиваться в личную жизнь политиков?
Колесников: Я считаю, что вмешиваться в личную жизнь, пока она не становится фактором политики и не решает что-то существенное в судьбе страны, нельзя. И когда нет никаких доказательств ничему, тоже нельзя. В журналистике надо все доказывать.
Соколова: Для политического журналиста вы потрясающе деликатны.
Собчак: Кстати, о личной жизни. Недавно я обнаружила ваше фото на обложке – не газеты «Коммерсантъ», не журнала GQ, а журнала, не поверите, «ОК!». В заголовке фигурировала Тина Канделаки и, кажется, ревнивый муж ее Кондрахин. Поздравляю, Андрей, вы становитесь популярным светским персонажем!
Колесников: И это говорит Ксения Собчак?!
Собчак: А что я? Я типичный представитель массмаркета – считай, пирожками с кошатиной с лотка торгую. Вы по сравнению со мной – мишленовский ресторан! Зачем же так опускать планку?
Колесников: Почему вы считаете, что я опускаю планку? Мое появление в журнале с Тиной Канделаки закономерно – мы вместе ведем программу «Нереальная политика» на ТВ. Это такая производственная необходимость – участвовать в таких съемках.
Соколова: Кстати, а зачем вы ведете «Нереальную политику»?
Колесников: Я хотел попробовать что-то новое. Мне было скучно. Приходит момент, когда понимаешь, что надо же что-то делать. Отвечать на новые вызовы... Я сам себе и придумал такой вызов.
Соколова: По-моему, моя коллега права насчет планки. Вы отличный пишущий журналист вдруг стали делать на ТВ какой-то трэш. Зачем?
Собчак: Это не трэш. Я не согласна.
Колесников: «Нереальная политика» – трэш?
Соколова: Острые политические высказывания Виктории Лопыревой или певца Тимати интересны разве что логопеду.
Колесников: Неправда. Они интересны огромному количеству людей. Иначе у нас не было бы хороших рейтингов. И вы, я вижу, смотрите... У нас бывают разные гости. Игорь Бутман...
Собчак: Я, например...
Колесников: Да, с вами программа имела самый высокий рейтинг.
Собчак (скромно): Как обычно! Кстати, Андрей, теперь мне бы хотелось стать звездой печатной журналистики.
Колесников: Что же мешает?
Собчак: Я хотела вас, уважаемого профессионала, спросить: как бы мне... прославиться?
Колесников: А вы напишите колонку в журнал «Русский пионер».
Собчак: Ой, правда?! Спасибо, Андрей. С удовольствием! Только есть одно но.
Колесников: Какое?
Собчак: Боюсь ненароком затмить других колумнистов журнала.
Колесников: Премьер-министра?!
Собчак: Нет. Тину Канделаки.
Диалоги вагины
Олигарх и коллекционер Олег Байбаков[2] рассказал страшную правду о фрейдизме, современном искусстве и телках Михаила Прохорова.
Собчак: Поздравляю, дорогая, по-моему, мы наконец нашли интерьер, достойный нас – всем известных красавиц и умниц.
Соколова: Пожалуй, на этом апокалиптическом фоне бледнеют даже наши стати.
Собчак: А по-моему, наоборот – предстают в самом выгодном свете.
Соколова: Ладно мы! А вот за хозяина этой спальни я реально беспокоюсь. Мне кажется, человек слегка не в себе.
Собчак: Да ладно, просто Байбаков любит современное искусство.
Байбаков: Так я и думал, что мы затронем эту глубокую тему.
Собчак: Не хотите про искусство, можем обсудить п...ду.
Соколова: Редкий случай, когда эти понятия тождественны. Так зачем вы вывесили в спальне женский половой орган?
Байбаков: Я люблю современное искусство и считаю, что секс – двигатель прогресса в современном мире. Мне интересна сексуальность – в жизни, в искусстве. Эта работа не шедевр, просто достаточно оригинальная, концептуальная вещь. Девушка засунула себе в одно место журнал Priz. Эта работа о двойственности современного искусства.
Соколова: И в чем же трагический дуализм?
Байбаков: С одной стороны, это у всех висит на стенах, а с другой, это все в одно место засовывают.
Собчак: А давайте-ка подойдем к делу с точки зрения дядьки Фрейда. Представим, что я – Байбаков и я просыпаюсь в своей прекрасной кровати и каждый божий день обречен тупить на не очень приятную...