Что такое страх? Что значит "бояться"? Пожелай я объяснить это путем лишь показа, я просто сыграл бы в страх.
Мог бы я представить таким же образом надежду? Едва ли. А веру?
Описание моего душевного состояния (страха, например) это действие, осуществляемое мною в каком-то особом контексте. (Как определенное действие лишь в определенном контексте представляет собой некий эксперимент.)
Так ли уж удивительно тогда, что я применяю одно и то же выражение в различных играх? А иногда и как бы между играми?
И всегда ли я при этом говорю с совершенно определенным намерением? А если нет, то всегда ли в таких случаях мои слова бессмысленны?
Когда мы, прощаясь с покойным, говорим: "Мы глубоко скорбим о нашем·" то эти слова должны служить выражением скорби, а не сообщать что-то присутствующим. А в заупокойной молитве те же слова были бы своего рода сообщением.
Но вот проблема: крик, который никак не назовешь описанием, ибо он примитивнее любого описания, служит все же как бы неким описанием душевной жизни.
Крик это не описание. Но здесь имеются переходы. И слова "я боюсь" могут быть то ближе, то дальше от крика. Они могут быть совсем близки к нему и быть от него совсем далеки.
О том, кто сообщает о своих болях, мы не всегда говорим, что он жалуется. Следовательно, слова "я чувствую боль" могут быть и жалобой, и чем-то другим.
Но если слова "я боюсь" не всегда, а лишь иногда напоминают жалобу, то почему они всегда должны быть описанием некоего душевного состояния?
X
Каким образом человек когда-то пришел к употреблению выражения "Я верю·"? Обратил ли он в какой-то момент внимание на сам феномен (веры)?
Наблюдал ли человек себя и других и таким образом обрел веру?
Парадокс Мура можно передать таким образом: выражение "Я верю, что дело обстоит именно так" употребляется аналогично утверждению "Дело обстоит именно так"; и все же предположение я верю, что дело обстоит именно так, не аналогично предположению, что дело обстоит именно так.
Представляется, что утверждение "я верю" не утверждает здесь того, что предполагается в допущении "я верю"!
Таким же образом высказывание "Я верю, будет дождь" имеет аналогичный смысл, то есть аналогичное употребление, что и "Будет дождь", однако "Я верил тогда, что будет дождь" не аналогично утверждению -тогда был дождь".
"Но ведь выражение "Я верил" в прошедшем времени должно говорить как раз то же, что и выражение "Я верю" в настоящем!" В самом деле, "`"`1 должен обозначать для "1 то же, что "`1 обозначает для 1! А это вообще лишено смысла.
"В принципе словами "Я верю·" я описываю свое душевное состояние, но косвенно это описание выступает как утверждение самого факта, в который я верю". Так же как в некоторых случаях я описываю фотографию с целью описать то, снимком чего она является.
Я должен был бы еще добавить, что это хорошая фотография. Так и тут: "Я верю, что идет дождь, а на мою веру можно положиться, и я полагаюсь на нее". В этом случае моя вера была бы разновидностью чувственного впечатления.
Можно не доверять собственным чувствам, но не собственной вере.
Если бы существовал глагол со значением "ложно верить", он бы не имел осмысленного употребления от первого лица настоящего времени изъявительного наклонения.
Не считай самоочевидным, но принимай как нечто весьма странное, что глаголы "верить", "желать", "стремиться" обнаруживают все те же самые грамматические формы, что и глаголы "резать", "жевать", "бежать".
Языковую игру доклада можно повернуть так, что сообщение расскажет слушателю не о своем предмете, а о докладывающем.
Так происходит, например, когда учитель экзаменует ученика. (Можно измерять для того, чтобы проверить масштаб.)
Предположим, я ввожу выражение скажем, "Я верю" таким образом: оно должно предварять сообщение, призванное информировать о самом сообщающем. (То есть в этом выражении не должно быть и тени сомнения. Подумай о том, что неуверенность утверждения может быть выражена безличностно: "Он мог бы сегодня прийти".) "Я верю· а это не так" было бы противоречием.
"Я верю·" проливает свет на мое состояние. Из этого высказывания можно сделать выводы о моем поведении. Следовательно, здесь есть аналогия с выражениями эмоций, настроений и т.д.
Но если "Я верю, что это так" освещает мое состояние, то и утверждение "Это так" делает то же самое. Ибо знак "Я верю" этого не в состоянии сделать, в лучшем случае он способен намекнуть на него.
Пусть имеется некий язык, в котором характер выражения "Я верю, что это так" передается только тональностью утверждения "Это так". Вместо "Он верит" там говорят "Он склонен утверждать·"; используется и фраза"допущение (сослагательная форма) "Предположим, я был бы склонен и т.д.", но нет высказывания: "Я склонен утверждать".
Парадокс Мура не возник бы в таком языке. Но вместо этого имелся бы некий глагол, утративший одну из форм.
Но этому не следует удивляться. Вспомни о том, что свои собственные будущие поступки могут быть предсказаны выражением намерения.
Я говорю о ком-то другом "Он, кажется, верит·", а другие говорят это обо мне. Но почему я никогда не говорю этого о себе, даже тогда, когда обо мне это по праву говорят другие? Выходит, я не вижу и не слышу себя самого? Это можно сказать.
"Убежденность человек чувствует в самом себе, ее не выводят из собственных слов или их тональности". Здесь истинно вот что: на основании собственных слов нельзя судить о своей убежденности или же о поступках, которые из нее вытекают.
"Причем даже кажется, что утверждение "Я верю" как бы не является утверждением того, что предполагается в допущении". Выходит, я склонен искать тное продолжение для этого глагола в индикативе 1"го лица настоящего времени.
Я думаю так: вера состояние души. Оно обладает длительностью независимо, например, от процесса его выражения в предложении. То есть это род предрасположенности верующего. Ее открывают для меня в другом человеке его поведение, его слова. В том числе и выражение "Я верю·" просто в качестве его утверждения. А как же обстоит дело со мной самим, как я сам узнаю свою собственную предрасположенность? Здесь я должен был бы обратить внимание на самого себя, как на другого, прислушаться к своим словам, уметь извлечь из них выводы!
К моим собственным словам у меня совсем иное отношение, чем у других.
Стоит лишь допустить, что возможно сказать: "Кажется, я верю", и я бы смог найти это [иное] продолжение [данной фразы].
Прислушайся я к речам, произносимым моим ртом, я мог бы сказать, что кто-то другой говорит моими устами.
"Судя по тому, что я говорю, я верю в это". Дело лишь за тем, чтобы измыслить обстоятельства, в которых эти слова имели бы смысл.
А тогда кто-то мог бы сказать и такое: "Идет дождь, а я в это не верю" или же "Мне кажется, что мое Я (Ego) верит в это, но это не так". Здесь нам потребовалась бы некая картина поведения, подтверждающая, что моими устами говорят два разных существа.
Уже в самом этом предположении заключена иная конфигурация, чем ты думаешь.
В словах "Предположим, я верю·" уже заложена вся грамматика слова "верить", то повседневное его употребление, которым ты владеешь. Ты не предполагаешь какого-то положения вещей, которое бы, так сказать, однозначно, в виде некой картины представало твоему взору; вот почему в данном случае ты можешь присоединить к своему предположению и сколь угодно привычное утверждени. Не будучи уже знакомым в общих чертах с употреблением слова "верить", ты мог бы даже и не знать, что в данном случае предполагаешь (то есть что, например, следует из такого твоего предположения).
Представь себе выражение типа "Я говорю·", например "Я говорю, что сегодня будет дождь", которое просто"напросто эквивалентно утверждению "Будет дождь". "Он говорит, что будет·" означает почти то же, что и "Он верит, что будет·", тогда как "Предположим, я говорю·" вовсе не означает: "Предположим, сегодня будет·"
Здесь соприкасаются и вместе пробегают часть пути различные понятия. Только не надо полагать, будто все пути являются кругами.
Рассмотри еще такое невнятное предложение: "Может пойти дождь; но он не идет".
Здесь также следует поостеречься утверждать, будто предложение "Может пойти дождь", по сути, означает: "Я допускаю, что будет дождь". Почему же в таком случае одно не обязательно означает другое в обратном порядке?
Не считай неуверенное утверждение утверждением неуверенности.
XI
Два способа употребления слова "видеть".
Первое: "Что ты видишь там?" "Я вижу это" (затем следует описание, рисунок, копия). Второе: "Я вижу сходство этих двух лиц", причем тот, кому предназначено мое сообщение, может видеть эти лица столь ясно, как и я сам.
Здесь важно категориальное разграничение двух "предметов" видения.
Один человек мог бы с точностью срисовать оба этих лица; другой же может заметить в этом рисунке сходство, не обнаруженное в первом случае.
Я смотрю на лицо, затем вдруг замечаю его сходство с другим. Я вижу, что лицо не изменилось, и все же вижу его иначе, чем прежде. Этот опыт я называю "заметить аспект".
Причины этого феномена интересуют психологов.
Нас же интересует это понятие и его положение среди других понятий опыта.
Допустим, что во многих местах книги, например учебника, имеется одна и та же иллюстрация.
Однако в сопровождающем ее тексте всякий раз говорится о чем-то другом: то о стеклянном кубе, то о перевернутом открытом ящике, то о проволочной конструкции данной формы либо же о трех досках, образующих прямой угол. Текст всякий раз поясняет эту иллюстрацию.
Но в такой иллюстрации мы можем видеть один раз одно, а другой раз другое. То есть мы ее интерпретируем и видим ее так, как интерпретируем.
Тут, вероятно, можно бы возразить. Описание непосредственного восприятия, визуального переживания путем интерпретации суть косвенное описание. "Эта фигура мне видится как ящик" означает, что у меня есть определенное зрительное переживание, которое всегда сопровождает мою интерпретацию фигуры как ящика или восприятие какого-нибудь ящика. Но будь это так, я должен был бы знать об этом. Я должен был бы уметь опираться на свое переживание прямо, а не только косвенно. (О красном мне не обязательно говорить как о цвете крови.)