На долгом и страшном пути сквозь историю в человеке наслоилось и накопилось столько смерти, что смерть стала единственной категорией, в которой движется и существует вся человеческая жизнь, в которой она начинается, пребывает и затем прекращается. История выработала в человеке одно убеждение: если есть что-то необходимое в этом мире, то это – смерть. Это убеждение стало догмой любой исторической эпохи. Жуткая и неизбежная реальность смерти вынудила человечество сформулировать это убеждение в догму: смерть есть необходимость. Эту неприятную догму передавал в наследство отец сыну, человек человеку, поколение поколению.
Если человек без предубеждения рассмотрит историю этого чудного мира, он должен признать, что этот мир – огромная мельница смерти, которая без остановки мелет необозримую вереницу людей, от первого человека до последнего. И меня мелет, и тебя мелет, друже, и всех нас мелет, пока, однажды днем или однажды ночью, не смелет нас окончательно.
Скажите, может ли человек быть спокоен и без бунта принимать этот мир, когда он в этой мельнице смерти зажат между двумя мельничными жерновами, которые будут молоть его до тех пор, пока не смелют окончательно? Может ли быть спокойна муха в паутине, и червь в соловьином клюве, и соловей – в ястребином?
От ужаса человек ощущает эту жизнь как некое страшное привидение и мрачное заточение. Кажется, что кто-то послал нас в заточение к отвратительному привидению, послал нас, которые и сами сотворены из той же материи, что и это привидение. Человеку достаточно и одного глаза, чтобы увидеть, что наша планета – ристалище привидений, ристалище, вымощенное человеческими черепами. И еще: ристалище, со всех сторон огороженное смертью. А вселенная? Не есть ли это огромная, герметически закрытая гробница, в которой люди, как отчаявшиеся кроты, непрестанно роются, но никак не пророются наружу?
Вся история рода людского есть не что иное, как потаенная арифметика смерти. Все ее бури и ураганы, затишья и подвиги, все ее творцы и борцы свидетельствуют одно, только одно: смерть есть необходимость; каждый человек смертен, неминуемо и неизбежно смертен. Это финал любого человеческого существа, это завещание, которое обязательно оставляет после себя каждый житель нашей планеты. Такое завещание оставили каждому из нас наши предки. В нем стоят только эти три слова: смерть есть необходимость.
Скажите, может ли человек с таким завещанием быть спокоен и доволен в этой мельнице смерти? Возможен ли прогресс, логичен ли, оправдан ли, нужен ли прогресс в мире, где смерть – самая неодолимая необходимость? А этот вопрос означает: имеет ли смысл такой мир, такая жизнь, такой человек? Вопрос прогресса есть вопрос жизненного смысла. Если в мельнице смерти возможен смысл жизни, возможен и прогресс. Ответ на этот вопрос возможен только через ответ на вопрос смерти.
В самом деле, решением проблемы смерти решается центральная проблема человеческого существа. Прямо или опосредованно, все проблемы в крайнем своем выражении сводятся к проблеме смерти. Продолжите какую бы то ни было проблему до конца, и она неминуемо сплетется с проблемой смерти. Оттуда, от решения проблемы смерти зависит правильное решение всех остальных проблем. Силой своей вездесущей реальности зловещая догма: смерть есть необходимость, – стала девизом человечества.
Все существа огорожены стеною смерти. Тогда, скажите, возможен ли прогресс в этом мире, прогресс, который не заканчивался бы смертью? Это пробный вопрос для всех богов и всех людей. Если какой-то из них решит этот вопрос, тогда он – истинный Бог, и нет других богов, и – не нужно нам. Но решить этот вопрос может только тот, кто сделает возможным прогресс в этом мире. Сделать возможным прогресс значит победить смерть. Может ли это сделать наука, или культура, или философия, или некая религия?
Чтобы беспристрастно найти объективный ответ на этот вопрос, нужно проблему смерти поставить лицом к лицу с наукой, с философией, с культурой, с религией. Отвечая на этот вопрос, они тем самым дадут ответ о своей действительной ценности, ибо ответят на вопрос, возможен ли, да и нужен ли прогресс в этой грохочущей мельнице смерти, которая зовется землей?
Поставьте проблему смерти перед современной позитивистской наукой. Чтобы решить проблему жизни и смерти, наука мобилизовала все свои силы, но результат всех научных усилий сводится к одному выводу: в мире господствуют природные законы, они необходимы и неизменны, смерть также есть закон, причем закон необходимый и неизменный; в этом мире и в этом человеке – смерть есть необходимость.
Свой ответ на страшную проблему смерти наука облекла в таинственное слово: необходимость. Но этим она не решает проблемы, а только констатирует ее и подтверждает. В самом деле, ее ответ осуждает человека и человечество на вечный ужас, и страдание, и мучение. Таким ответом наука признает факт необходимости смерти. Но как раз этот факт и есть самое большое проклятие для рода человеческого. Неодолимый инстинкт сознания понуждает меня вывести следствие из такого догмата современной науки: если смерть есть необходимость, тогда человеческая жизнь не имеет никакого смысла и настоящий прогресс невозможен; необходимость остается необходимостью; человечество осуждено на перманентный status quo ante[20], т. е. навеки осуждено на смерть, потому что смерть есть необходимость для всех людей.
«Мы верим, – заявил недавно известный астроном Джеймс Джинс[21], профессор Кембриджского университета, – что вселенная не есть стабильная, неизменная структура. Она живет своей жизнью, идет, как и все мы, путем, который ведет от рождения к смерти. Ибо наука не знает никакого другого изменения, кроме изменения, которое состоит в старении, и никакого прогресса, кроме прогресса к могиле. В свете нашего сегодняшнего знания, мы вынуждены верить, что вся материальная вселенная всего лишь пример этого, хотя бы и огромного масштаба»[22].
Поскольку смерть есть единственное естественное завершение не только человека, но и самой вселенной, настоящий прогресс в основе своей невозможен. Не только невозможен, но и не нужен. Ибо зачем мне прогресс, если он состоит в том, чтобы торжественно проводить меня от колыбели до могилы? Это похоже на то, как, после того как тебя осудили на смерть, палач мажет меч медом, чтобы тебе было слаще, когда тебе отрубят этим мечом голову…
Зачем мне прогресс, зачем мне все бесчисленные мучения и страдания, которые я переношу на проклятом пути от колыбели до могилы? Зачем мне весь труд, и радость, и долг, и любовь, и доброта, и культура, и цивилизация, если я умру целиком без остатка? Все то, что зовется прогрессом, и радостью, и любовью, и добротой, и культурой, и цивилизацией, все так называемые ценности – все это вампиры, которые сосут, сосут, сосут из меня кровь… Будьте прокляты!
Нужно быть честным: если смерть есть необходимость – тогда эта жизнь есть самая издевательская насмешка, самый отвратительный дар и, что самое главное: ужас, непереносимый ужас… Необходимость смерти для науки неизбежна и непобедима. Это значит – наука не в состоянии ни найти, ни придать жизни смысл. Перед проблемой смерти испускает дух и сама наука.
Многие говорят: наука – это сила, наука – это мощь. Но рассудите сами: неужели сила, которая бессильна перед смертью, на самом деле сила? Неужели мощь, которая немощна перед смертью, на самом деле мощь? Нет победы, кроме той, которая побеждает смерть, и нет прогресса, помимо этой победы, и нет мощи, помимо этой мощи, и нет силы, помимо этой силы… Говорят: наука человеколюбива. Но что это за человеколюбие, если она оставляет человека в смерти? Если она немощна, чтобы защитить его от смерти? Человеколюбие заключается в том, чтобы победить смерть. И другого человеколюбия нет.
Поставьте проблему смерти лицом к лицу со всеми новыми и старыми философиями. Кратко говоря, вся логика всех философий сливается в один принцип: категории человеческого мышления доказывают, что смерть победить невозможно; смерть есть логическое следствие физической бренности человеческого существа, поэтому смерть есть неизбежная необходимость.
Такой ответ вызывает у меня вопрос: как философии могут придать смысл жизни, если они так решают зловещую проблему смерти? На самом деле, философия есть не что иное, как арифметика пессимизма. Когда человек смотрит на мир, стоя на краю могилы, ему никакая философия не может усладить горькую тайну смерти. Представьте себе: у меня умерли брат, сестра, мать, в каждом атоме моего существа рыдает жалость несказанная. На что мне опереться? Кто меня утешит? – Философия нема, наука – глухонема, чтобы быть в состоянии утешить меня. Только лишь перед страшной реальностью смерти мы чувствуем и узнаем, что и философия, и наука, в действительности, не благая весть, а горькая весть. Разве может быть благой вестью весть, которая не в состоянии усладить самую отравляющую муку и самую страшную тоску духа человеческого: полынно-горькую тайну смерти?
Устройте очную ставку проблемы смерти с европейской культурой. Многих наивных европейская культура окрылила надеждой. Но слишком слабы эти крылья, чтобы они могли тяжелое человеческое существо поднять над смертью. Смерть немилосердно подрубает их корень. И человек европейской культуры ощущает себя отчаянно немощным перед ужасающим фактом смерти. Культура не делает человека победителем смерти, ибо она сама – также дело смертных людей.
Я стою на краю могилы и взвешиваю культуру на весах смерти. И смотрите: она легче, чем ничто. Перед лицом смерти она свивается в скорченный нуль. Все ее достижения смерть медленно подгрызает и подмывает, пока все их не размоет и не унесет в мрачную свою пропасть. Неужели культура, которая не в состоянии победить смерть, на самом деле представляет собой силу, какую ей многие приписывают? Неужели культура, которая не может осмыслить смерть, может быть смыслом жизни? Какая польза человеку от того, что он культурен, культурен в мельнице смерти, которая не сегодня-завтра смелет и его, и его культуру?