Философские основы зарубежных направлений в языкознании — страница 47 из 59

Философской основой этнометодологии является феноменологическое направление субъективно-идеалистической философии, восходящее к работам Э. Гуссерля и оказавшее значительное влияние на современную буржуазную философию и социологию. Характерный для феноменологии субъективно-идеалистический принцип «нет объекта без субъекта», вытекающий из положения об «интенциональности» сознания (т.е. его направленности на объект), находит весьма рельефное воплощение в работах этнометодологов, опирающихся на труды американских социологов, которые стремятся приложить феноменологическую философию к познанию социального мира[543]. Не случайно в этнометодологии в качестве подлежащих анализу социальных категорий выступают категории субъективного восприятия, именуемые категориями интерпретации действительности.

В работах этнометодологов мы видим попытку найти связующее звено между проблемами «язык и общество» и «язык и мышление». Однако осуществляется это на идеалистической феноменологической основе.

В феноменологической социологии принято считать, что окружающий нас социальный мир познается через структуры готового знания, во власти которого находится индивид. При этом процесс социализации фактически сводится к усвоению готового знания. Необходимо, однако, признать, что этнометодологи вносят в это положение некоторые уточнения: по их мнению, речь идет не столько о готовом знании, сколько о готовых методах осмысления действительности. Впрочем, такое уточнение едва ли можно считать существенным отступлением от основных постулатов феноменологии. Ведь в конечном счете эти методы или правила интерпретации действительности детерминируются именно готовым знанием, которое в терминологии Гарфинкеля получает наименование «фонового ожидания» (background expectation).

Изучение речевой деятельности занимает видное место среди тех проблем, которыми занимается этнометодология. Поэтому не удивительно, что это направление американской социологии тесно смыкается с теми направлениями американской социолингвистики, для которых речевая коммуникация является центральной проблемой и, в особенности, с тем, которое Д. Хаймс называет «этнографией речевой коммуникации» (см. стр. 216). Сами представители этого направления четко осознают близость своих теоретических позиций к позициям этнометодологов, отмечая, в частности, что и те, и другие исходят из положения, что обычный семантический анализ с учетом лишь референтных (денотативных) значений недостаточен для удовлетворительной интерпретации такого феномена, как понятность речевого сообщения, что способы реализации речевых актов (для этнометодологов это один из методов реализации повседневных действий) не менее важны, чем их содержание, что количество и типы этих способов не должны устанавливаться априорно и что данные, характеризующие речевые акты, являются исходными данными анализа[544].

В таком подходе этнометодологов к языковому материалу прослеживается известное влияние феноменологической традиции, восходящей к Гуссерлю, который рассматривал речевое высказывание в качестве «первого слоя» мысли, за которым скрывается «значение», «объективное содержание высказывания», детерминируемое готовым знанием и готовыми мыслительными формулами. Ср. сходные попытки этнометодологов рассматривать речь как исходный материал для извлечения социальных категорий, детерминируемых готовыми моделями интерпретации смысла речевых высказываний.

Такой подход представляется перспективным некоторым американским социолингвистам, видящим в нем возможность преодолеть известную ограниченность чисто коррелятивного подхода к языковым и социальным явлениям и рассматривать те и другие не как отдельные, независимые друг от друга сущности, а в рамках единой теоретической модели[545].

Вместе с тем существует мнение, согласно которому этнометодологическая теория представляет собой в известном смысле аналог генеративной теории Н. Хомского[546]. Аналогия усматривается в том, что как в этнометодологии, так и в генеративной теории речь выступает в качестве исходного материала, из которого выводятся в одном случае не получающие эксплицитного выражения социальные категории, а в другом – глубинные структуры.

Ниже мы остановимся подробнее на вопросе о влиянии Хомского и его последователей на американскую социолингвистику. Пока отметим лишь то, что аналогия между концепциями Хомского и этнометодологов представляется весьма натянутой. В самом деле, ведь у Хомского речь выступает в качестве исходного материала лингвистического анализа в полном отвлечении от ее социального контекста, тогда как в этнометодологической теории интерпретация речевого материала предполагает учет предыдущего опыта и знаний коммуникантов о социальных институтах и нормах. Весьма характерно и то, что значения, которыми оперируют этнометодологи – это ситуативные значения (situated meanings), тогда как Хомский в своем анализе обходится без учета речевой ситуации.

Вместе с тем следует иметь в виду, что речевая или социальная ситуация трактуется этнометодологами в полном соответствии с постулатами феноменологической философии как ситуация в том ее виде, какой она воспринимается действующим индивидом. Один из рецензентов программной книги Г. Гарфинкеля «Этнометодологические исследования» правильно отмечает, что этнометодологи видят окружающий мир лишь глазами воспринимающего его субъекта[547].

Из сказанного отнюдь не следует, что те субъективные категории, которыми оперируют носители какого-либо языка, должны быть полностью исключены из рассмотрения. Для социолингвистики интерес представляют те из них, которые имеют не индивидуальную, а социальную значимость. Сюда относятся, в частности, оценочные суждения информантов по поводу своего языка, суждения, отражающие ценностную ориентацию данного коллектива. В марксистской социологической теории ценностная ориентация понимается как

«закрепленная в качестве стабильного регулятора поведения система знаний и система жизненного опыта»[548].

Это понятие является составной частью того понятийного ряда, который характеризует субъективную, личностную сторону социальной деятельности и соотносится с совокупной системой ценностей культуры. При этом используемый в марксистской социологии понятийный аппарат характеризуется тем, что в нем, в отличие от системы понятий, используемой в ориентированной на феноменологическую философию социологии, понятия, отражающие как субъективную, так и объективную сторону социальной деятельности, взаимно дополняют друг друга, образуя единое органическое целое – концептуальную систему, основанную на марксистском тезисе о материальном производстве как основе общественной жизни.

Из сказанного следует, что пороком этнометодологической теории является не декларируемое ее авторами намерение различать категории исследователя и категории действующего индивида, а сведение социальных категорий к категориям субъективного восприятия, отрыв их от классовой структуры общества, от системы производственных отношений.

К этнометодологии в полной мере относится следующая оценка феноменологической социологии: общественные связи рассматриваются в ней не в их реальности, а сводятся к индивидуальным «переживаниям»; представление об обществе, близкое обыденному сознанию (ср. рационализм «здравого смысла» у Гарфинкеля и его последователей), возводится в ранг теории[549].

В самом деле, в работах этнометодологов социальное взаимодействие между коммуникантами рассматривается в отрыве не только от широкого, но и от узкого социального контекста. В этом отношении характерна работа X. Сакса, посвященная анализу детской речи[550], в которой предпринимается попытка сформулировать некоторые элементарные правила однозначной семантической интерпретации текста, которыми, как предполагает автор, должны руководствоваться коммуниканты при отсутствии эксплицитных языковых маркеров.

Анализируя последовательность предложений из рассказа ребенка: The baby cried. The mommy picked it up. Ребенок заплакал. Мама взяла его на руки, – Сакс приходит к выводу, что слушатель интерпретирует смысл этих предложений и, в частности, определяет, что речь идет о матери ребенка, хотя эксплицитно это и не выражено (сказано the Mommy, а не his Mommy), с помощью так называемых «средств категоризации» (categorization devices) и анализа контекста. Слово со значением ʽребенокʼ включается слушателем в категорию «семья» (ребенок – папа – мама), а не в категорию «возраст» (ребенок – подросток – взрослый), чему, разумеется, способствует контекстуальное соположение слов, означающих ʽребенокʼ и ʽмамаʼ.

Выдвигаемая X. Саксом гипотеза может представлять известный интерес для того лингвистического направления, которое получило название «лингвистики текста». Для нас же важно другое: в этом анализе социум присутствует лишь в виде того крошечного социального мира (семья, непосредственное окружение), который доступен восприятию ребенка. Так категории восприятия полностью подменяют реальные категории объективно существующей социальной среды, а микроанализ точно так же, как и в символико-интеракционистских исследованиях, подменяет макроанализ.

Нельзя не отметить и то обстоятельство, что философская концепция этнометодологов во многом перекликается с идеалистической «философией обычного языка» Л. Витгенштейна[551]. Не случайно западногерманский социолог В. Вильдген обращает внимание на близость теоретической платформы этнометодологов к философии Витгенштейна, что находит свое выражение, в частности, в том, что этнометодологи вслед за Витгенштейном считают язык весьма несовершенным средством реализации мысли и, подобно тому, как Витгенштейн искал значение слов в контекстах их употребления, стремятся выявить смысл языкового выражения, исхо