Пересмотрел и отношение к смерти: пока мы есть — смерти нет, а когда она наступит — нет уже нас. Если усвоить эту истину, то исчезает величайшее из зол. Жить надо сегодняшним днем, здесь и сейчас.
Теоретически это звучит неплохо, но холодный душ практики поджидает любого мечтателя. Однако Эпикур не был мечтателем, и судьба давала ему суровые уроки. Отец его работал в школе учителем словесности и с трудом мог прокормить четверых сыновей. Мать ходила по лачугам, за деньги читала очистительные заклинания. Мальчик в меру сил помогал родителям, но подводило здоровье: с детства и до последних дней его мучила тяжелая болезнь, и он учился жить в паузах между приступами.
С четырнадцати лет увлекся философией, много читал, но основательного философского образования не получил. Что, впрочем, не мешало ему пренебрегать всякими мнениями и авторитетами, и недоброжелатели звали его недоучкой. В отличие от мыслителей вроде Платона, не знавших забот о хлебе насущном, что позволяло воспарять над житейской суетой и философствовать, Эпикур выкраивал на это время, оставшееся от повседневных забот.
Многие годы он зарабатывал себе на хлеб учительским трудом, а труд этот никогда не приносил больших доходов. Эпикур бедствовал и мечтал о своей философской школе, где учил бы сограждан достойно жить в самых неподходящих условиях. В тридцать четыре года он свою мечту осуществил: купил в Афинах сад и основал там одну из самых знаменитых школ древнего мира — Сад Эпикура. К тому времени он уже знал, как быть счастливым.
«Ликую от радости телесной»
Входящего в сад встречали слова, начертанные на воротах: «Гость, тебе будет здесь хорошо; здесь удовольствие — высшее благо». Гостей ждала свежая вода и блюдо ячменной крупы. Это была не публичная школа, а товарищество единомышленников, тесный союз, община. От учеников не требовалось никакой подготовки, кроме обыкновенной грамотности. Сюда приходили не только ученики, но и друзья, их дети, гетеры, рабы. Несмотря на многообещающий лозунг насчет удовольствий, здешняя жизнь была проста и скромна. Да и вряд ли она могла быть другой, если зависела от пожертвований. «Пришли мне горшечного сыра, чтобы мне можно было пороскошествовать, когда захочу», — писал Эпикур другу.
В склонности к удовольствиям, кстати сказать, не было ничего нового. Философ Аристипп, умерший примерно за полтора десятилетия до рождения Эпикура, тоже знал в них толк и искусство жить понимал как умение ловить минуты наслаждения, дорожа настоящим и не заботясь о будущем. Когда наслаждений не было, но не было и неприятностей, то такое состояние Аристипп называл безразличным. Не таков Эпикур, которого болезнь заставляла ценить недолгие передышки. Для него отсутствие страданий — уже удовольствие. Однако погоня за мимолетным наслаждением нарушает покой души, что нехорошо, полагает Эпикур. Кроме того, такие наслаждения временны и преходящи. Значит, нужно сосредоточиться на более или менее устойчивых удовольствиях — то есть жить согласно природе, отказаться от суеты. И пересмотреть потребности, решив, без каких можно обойтись, а без каких — нельзя. Голос природы требует всего лишь пищи, воды и тепла. Слушайся этого голоса — никогда не будешь беден, погонишься за призрачным — никогда не будешь богат. Неестественные потребности дороги и опасны для душевного спокойствия, они ненасытны, от них все несчастья. А счастье требует здоровья и спокойствия души. Поэтому нужно довольствоваться необходимым, и в первую очередь заботиться о желудке, потому что «начало и корень всякого блага — удовольствие чрева. Даже мудрость и прочая культура имеет отношение к нему». Без всего остального можно обойтись, если только цена жертв, измеренная в количестве страданий, не слишком велика. Приятнее всех наслаждается роскошью тот, кто меньше в ней нуждается.
В отличие от киников, эпикурейцы не пренебрегали радостями жизни, а учились обходиться без слишком дорогих, способных смутить душевный покой. «Если хочешь сделать Пифокла богатым, не прибавляй ему денег, а убавляй страсть к деньгам», — писал Эпикур своему другу, которому доверил воспитание юноши. Счастье не в богатстве, а в разуме, полагал философ. Не унывал и без роскоши: «Я ликую от радости телесной, питаясь хлебом с водою, я плюю на дорогие удовольствия, — не за них самих, но за неприятные последствия их». Мудрец безмятежен, он на хлебе и воде может блаженствовать не хуже богов, потому что источник зол не в теле и его потребностях, не в условиях жизни, а в ложных мнениях и страстях. Духовные удовольствия он ставил выше телесных: если последние действуют только в настоящем, то прошлые и будущие духовные радости могут утешить и в нынешних невзгодах.
Философ высоко ценил дружбу, считая, что для счастливой жизни нет ничего выше и приятнее. Однако к любви у него прохладное отношение: «Мудрец не должен быть влюблен», — считал он. Любовь философ сводил лишь к усладам и писал одному из учеников: «Я узнал о тебе, что у тебя довольно сильное вожделение плоти к любовным наслаждениям. Когда ты не нарушаешь законов, не колеблешь добрых обычаев, не огорчаешь никого из близких людей, не вредишь плоти, не расточаешь необходимого, удовлетворяй свои желания как хочешь. Однако невозможно не вступить в столкновение с каким-нибудь из указанных условий: ведь любовные наслаждения никогда не приносят пользы, довольно того, если они не повредят». Вместо этого он призывал «любить простор полей» и считал прогулки на природе первым удовольствием для мудреца.
Семейную жизнь он находил помехой для серьезных дел и заменял её дружеским союзом. Но детей любил, и в завещании не забыл упомянуть сирот своего рано умершего ученика.
Свободен в несвободной стране
Философы толковали о гармонии мира, о посмертных странствиях души, а Греция тем временем хирела. Фивы разрушены Александром, шесть тысяч человек убито, впятеро больше продано в рабство. От Афин уже требуют выдать вождей демократии. Разве такая философия нужна — размышления о космосе и сущности бытия? Люди из поколения в поколение становятся образованнее и умнее (впрочем, не все и не всегда), но не делаются ни лучше, ни счастливее. Не потому ли ученый зачастую вызывает насмешку и презрение? Да разве только ученый… Господа презирают рабов, рабы господ, кругом царят зависть и злоба, а в воздухе пахнет войной всех против всех, о чем предупреждал еще Платон. Каждый предпочитает жить сам по себе и держаться подальше от политики. Судьба благоволит недостойным, которые живут в роскоши. Как там говорил Еврипид? «В мятежное и смутное время возвыситься могут и злейшие люди»…
Как в стране рабов и господ не превратиться ни в раба, ни в прихлебателя, ни в бродячего пса?
Эпикур был убежден, что человек может быть счастлив в любой обстановке, если только сумеет стать независимым от неё. Для этого первым делом надо определить достойную цель жизни. Свою цель философ видел в высшей свободе — жить так, как хочется, ни с кем не конфликтуя. «Я никогда не стремился нравиться толпе, что им нравилось — тому я не научился; а что знал я, то далеко от их чувства». Лучший выход — держаться подальше от общества и его забот.
Если в прежние, благополучные времена считали счастьем служить родине, исполнять гражданский долг, иметь хороших детей и почтенную старость, то теперь не было ни сильного отечества, ни дома, и судьба детей была не ясна. Эпикур учил в этих условиях сохранять свободу духа и радоваться жизни, легко переносить игру случая, потому что случай редко мешает мудрецу: «самые большие и самые важные дела устроил разум».
Из глубины веков мудрец спорит с убогим определением свободы как «осознанной необходимости», до которой додумаются потомки: «Необходимость есть бедствие, но нет никакой необходимости жить с необходимостью». Скрывайся, живи в тиши и безвестности — вот золотое правило Эпикура. У тех, кто на виду, всегда хватает завистников и недоброжелателей. Мудрый старается прожить незаметно, чтобы не иметь врагов, оставаться независимым духом, внутренне свободным и при этом не попасть в жернова смутного времени. Много раз в истории бывали такие времена, и многие, никогда не слыхавшие об Эпикуре, следовали его принципу. Поневоле вспоминается тютчевское: «Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои»… Кстати, любимое стихотворение А. И. Солженицына. Уже его-то никому не придет в голову назвать эпикурейцем. Но, раскрыв «Архипелаг ГУЛАГ», находим знакомые мысли: «Самое главное в жизни, все загадки ее — хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным — за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью — не пугайтесь беды, и не томитесь по счастью, всё равно ведь — и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете, и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха — кому вам еще завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердца — и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен».
Эпикур жил в тревожном, обреченном мире, но хотел жить по-человечески. Правда, он мало кого убедил, за исключением завсегдатаев своего сада. И в самом деле, многое в его философии кажется надуманным. За навязчивыми разговорами об удовольствиях проглядывает больной человек, озабоченный лишь уменьшением страданий: ешьте мало, чтобы не болел живот; пейте мало, чтобы не мучиться с похмелья; сторонитесь всего, связанного с сильными страстями. Страдания и удовольствия, и снова удовольствия вопреки страданиям… Он стремился к тихим радостям и, похоже, предпочитал находиться в состоянии только что поевшего человека, беседующего с друзьями.
Но зато он учил жить, радуясь каждому дню, потому что «не будучи властен над завтрашним днем, ты откладываешь радость, а жизнь гибнет в откладывании». Богатства, однако, не обещал: свободная жизнь не дает много денег, которые требуют раболепства перед толпой или правителями. Вместо богатства он обещал счастье.