Для спасения человеческого было необходимо, чтобы сверх философских дисциплин, которые основываются на человеческом разуме, существовала некоторая наука, основанная на божественном откровении; это было необходимо прежде всего потому, что человек соотнесён с Богом как с некоторой своей целью. Между тем цель эта не поддается постижению разумом; в соответствии со словами Исайи: «Око не зрело, Боже, помимо Тебя, что уготовал Ты любящим Тебя». Между тем должно, чтобы цель была заранее известна людям, дабы они соотносили с ней свои усилия и действия. Отсюда следует, что человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, что ускользает от его разума, через божественное откровение.
Притом даже и то знание о Боге, которое может быть добыто человеческим разумом, по необходимости должно было быть преподано человеку через божественное откровение, ибо истина о Боге, отысканная человеческим разумом, была бы доступна немногим, притом не сразу, притом с примесью многочисленных заблуждений, между тем как от обладания этой истиной целиком зависит спасение человека, каковое обретается в Боге. Итак, для того, чтобы люди достигли спасения и с большим успехом, и с большей уверенностью, необходимо было, чтобы относящиеся к Богу истины Богом же и были преподаны в откровении.
Итак, было необходимо, чтобы философские дисциплины, которые получают свое знание от разума, были дополнены наукой, священной и основанной на откровении.
Хотя человек не обязан испытывать разумом то, что превышает возможности человеческого познания, однако же то, что преподано Богом в откровении, следует принять на веру.
Различие в способах, при помощи которых может быть познан предмет, создает многообразие наук. Одно и то же заключение, как то, что земля кругла, может быть сделано и астрологом, и физиком, но астролог придет к нему через посредство математического умозрения, отвлекаясь от материи, физик же через посредство рассуждений, имеющих в виду материю. По этой причине нет никаких препятствий, чтобы те же самые предметы, которые подлежат исследованию философскими дисциплинами в меру того, что можно познать при свете естественного разума, исследовала наряду с этим и другая наука в меру того, что можно познать при свете божественного откровения. Отсюда следует, что теология, которая принадлежит к священному учению, отлична по своей природе от той теологии, которая полагает себя составной частью философии.
Священное учение есть такая наука, которая <…> зиждется на основоположениях, выясненных иной, высшей наукой; последняя есть то знание, которым обладает Бог, а также те, кто удостоен блаженства. Итак, подобно тому как теория музыки принимает на веру основоположения, переданные ей арифметикой, совершенно так же священное учение принимает на веру основоположения, преподанные ей Богом.
Никколо Макиавелли(1469 — 1527)
Когда Никколо Макиавелли был с политической миссией на Капри, то получил письмо от своего друга с предупреждением об опасном воздухе острова, насыщенном атмосферой лжи и притворства. На это дипломат шутливо ответил, что, будучи «доктором науки лжи и обмана», он уже давно не говорит того, что думает, и не думает того, что говорит, а если иногда и случается сказать правду, то окутывает ее таким количеством лжи, что и обнаружить её трудно.
Зря он так шутил. Впоследствии папский двор объявил философа проповедником лжи и хулителем морали, а его книги запретил.
Но что делать, если читать нельзя, а очень хочется? Не прошло и десяти лет после запрета, как римская курия разрешила сыновьям философа напечатать некоторые произведения отца, но под псевдонимом. В течение двух столетий вместо имени автора издатели ставили загадочные слова — «флорентийский секретарь», будто флорентийская республика знала только одного секретаря. Имени нет, а труды есть… Что ж, это лучше, чем наоборот. И сдержанная похвала такого придирчивого ценителя, как Наполеон — «Макиавелли — единственный писатель, которого стоит читать», — многого стоит.
Вредный гвоздь
На фамильном гербе Макиавелли изображен голубой (символ красоты и величия) крест на серебряном поле (чистота и невинность). На концах креста вбито четыре гвоздя. Макиавелли по-итальянски означает «вредный гвоздь», «заноза», и гвозди намекали на умение постоять за себя. Но вся эта геральдическая символика не очень соответствует облику основателя политической философии. Во всяком случае, что касается величия и невинности. Никколо был общителен, любил хорошо одеться и не жалел на это денег. А ещё он был хорошим семьянином, но одновременно и душой вечеринок, склонным иногда расслабиться. Он писал стихотворения, комедии, сатиры. Красота слога принесла ему славу первого прозаика Италии, хотя тогдашняя жизнь не слишком радовала красотой. В 9 лет Никколо видел заговорщиков, повешенных в окнах дворца Медичи, в 23 стал свидетелем бегства Медичи из Флоренции, в 29 в его родном городе кончил жизнь на виселице доминиканский монах Савонарола, пытавшийся бороться с распутным папой Александром VI… Но трагедии не интересовали молодого человека. И всё же этот жизнерадостный и остроумный наблюдатель — худой, скуластый, с тонкими язвительными губами — нравился далеко не всем. Ему стоило немалых трудов избавиться от своей саркастической улыбки, которая была под стать фамилии.
Никколо родился в патрицианской семье среднего достатка. Родители предпочли жить в нужде, но дать мальчику хорошее образование. В результате в молодом человеке соединились природная проницательность и учёность, которую он направил на изучение людей. Его страсть — управлять людьми, понимая их сокровенные желания. Он политик по призванию, и карьеру начал неплохо: стал заметным чиновником, влиявшим на политику республики. Потом занял должность госсекретаря, то есть был первым человеком при главе правительства и ездил с дипломатическими поручениями, проявляя при этом большую ловкость и сообразительность.
Но фортуна порой отворачивалась и от Никколо. Менялись враждебные друг другу власти, и заслуги перед прежними правителями становились виной при последующих. Макиавелли не избежит ссылки, будет заподозрен в заговоре, сядет в тюрьму, попробует плетей… В смутное время никакие таланты и добродетели не спасают. Добро слабее зла, и потому одним добром не обойтись. «Все вооруженные пророки победили, а невооруженные погибли», — констатирует философ. Лучше всего полагаться на себя, потому что если ты сам себе поможешь, тебе станут помогать все. Есть люди, которые умеют это делать лучше других. В этом смысле многих превзошел герцог Валентино, больше известный как Чезаре Борджа. Он был жесток, хитер и коварен, и вдобавок ни в грош не ставил такие понятия, как мораль, долг, справедливость и тому подобные вещи, мешающие в делах. А делами он занимался серьезными. Во-первых, надо было избавиться от конкурента — для этого пришлось убить брата. Потом надо было прибрать к рукам солидные территории, чтобы они не отошли государству после смерти отца. (Отцом его был, кстати, тот же папа Александр VI, не стыдившийся кровосмесительной связи с собственной дочерью Лукрецией).
Макиавелли искренне восхищался искусством, с которым Чезаре всё это осуществлял. Философа интересовали не цели политического пройдохи, а умение их добиваться. Он не ломает голову над тем, насколько благородны средства. Если вас интересуют цели, то средства должны быть соответствующие. Рассуждать о добре и зле можно будет со священником перед казнью в случае поражения, а победителей не судят. Цель — вот что надо иметь в виду.
В 1502 году Макиавелли пишет свою первую политическую работу: «О способах обращения с мятежным населением Валь-ди-Кьяны». По его мнению, с восставшими нужно поступать или хорошо, или уничтожать. Середина опасна: в политике она вовсе не из золота. Однако главная работа философа впереди.
Учитель тиранов
Так стали называть Макиавелли после того, как появилось его самое знаменитое произведение — «Государь», ставшее настольной книгой многих политиков. Свою работу философ посвятил правителю — Лоренцо Медичи Великолепному. Автор небескорыстен: решив таким способом засвидетельствовать преданность, он рассчитывал, что могущественный читатель обратит внимание на невзгоды, который терпит высланный из Флоренции ученый. Дело в том, что в городе случился очередной переворот, Макиавелли лишился должности и впереди его ждала долгая опала. Но надежды не оправдались: Лоренцо рукопись игнорировал и советами пренебрёг.
Между тем, советы были совсем не пусты, хотя на первый взгляд довольно сомнительны. Флорентиец много читал древних авторов и пришел к выводу, что время не меняет главного — человеческую натуру, которая, надо заметить, скверная: «О людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обманам, что их отпугивает опасность и влечет нажива», — такой вывод сделал философ. А поскольку природа человека неизменна, то и книгу он писал вечную.
В ней автор рассуждает о том, как управлять завоеванными государствами и за что хвалят или порицают правителей, нужно ли государю держать слово и как противостоять судьбе, как избавиться от льстецов и избегать ненависти… Для правителя, к примеру, излишне заботиться о том, чтобы обеспечить себе любовь и верность подданных. Страх надежней любви, поэтому население должно бояться государя и вести себя мирно, обеспечивая деньгами и солдатами. Вызывать ненависть, наоборот, опасно, и этого надо избегать, верно рассчитывая наносимую обиду: если за малое зло могут отомстить, то за большое — нет, поэтому надо быть либо благодетелем, либо палачом. Во имя всеобщего блага и справедливости вполне годятся жестокость и коварство, ибо это лучше, чем допускать беспорядки. Другое дело, что действовать нужно с умом: необходимые жестокости растягивать не стоит, чтобы их перенесли с меньшим раздражением; благодеяния же должно совершать помалу, чтобы подданные «имели побольше времени для их благодарной оценки». Нравится ли народу такая жизнь — об этом философ не задумывается.