«Опыты» были в числе любимых книг Шекспира, Вольтера, Руссо, Пушкина. В 1762 году эта книга появилась и в России. В те времена россияне предпочитали именовать Стокгольм — Стекольной, а Мариенбург — Марьиным городком, потому и книга в русском переводе называлась «Опыты Михаила Монтаниева». Лев Толстой часто перечитывал размышления великого философа. Уйдя из Ясной Поляны, он просил прислать ему «Опыты».
Живу только для себя
Главной силой, движущей человеком, Монтень считал эгоизм. Он даже видел в нем необходимое условие счастья. Какое может быть счастье, какой покой, рассуждал он, если чужие интересы принимать так же близко к сердцу, как и свои собственные…
Но в чем заключается счастье? Для Монтеня — в наслаждениях. «Ловите наслаждения, вашим будет столько, сколько успеете пожить», — ему были близки эти древние латинские строки. Пользой и наслаждением он мерил и саму добродетель. Что же касается нравственных оценок — хорошо или плохо, благородно или подло, — то на эти вещи он смотрел философски, замечая, что такие оценки противоречивы не только у разных народов, но даже у одного и того же человека в разное время. И всё же Монтень ценил добродетели и высоко их ставил, но с оговоркой: если только они не мешают быть счастливым. Всякое насилие над собой во имя высоких целей решительно отвергал: «Я живу со дня на день и, говоря по совести, живу только для себя». Впоследствии классики марксизма решительно высказались против такого понимания нравственности: «Занимаясь самим собой, человек только в очень редких случаях и отнюдь не с пользой для себя и для других удовлетворяет своё стремление к счастью». Искать в этом выводе глубокие научные основания, конечно, бесполезно, и потому нельзя сказать определенно, был ли Монтень, согласно Ф. Энгельсу, несчастен или ему повезло, и он попал в число редких исключений. Но, как известно, классики в разное время говорили разное. В другом месте и по другому поводу Энгельс пишет уже иначе: «Если мы хотим чем-то помочь какому-нибудь делу, то оно должно сперва стать нашим собственным, эгоистическим делом». Тут уж и сам Монтень не стал бы спорить. Он даже считал, что личное счастье каждого полезно и обществу: ведь лучше, когда оно состоит из счастливых.
Но хорошо было Монтеню рассуждать о счастье, сидя в своем замке в окружении слуг. Абсолютное большинство человечества проводит свои дни гораздо прозаичнее. Философ это прекрасно понимал и писал о вещах общечеловеческих. О том, что за обязанностями человека по отношению к самому себе следуют обязанности по отношению к другим. Эти отношения должны основываться на справедливости. По отношению к жене справедливость состоит в том, чтобы относиться к ней если не с любовью, то с уважением, хотя и не нужно отдавать ей себя вполне; к детям — чтобы заботиться об их здоровье и воспитании; к друзьям — отвечать дружбой на дружбу.
С государством отношения сложнее. Как образованный человек и опытный чиновник, Монтень хорошо видел несправедливость жизни, несовершенство государственного устройства. Если охотничью собаку ценят за быстроту, а не ошейник, то почему человека ценят за его доходы, роскошный дворец, а не личные качества? А что говорить о законах! Эти неподвижные нормы не в состоянии предусмотреть всё многообразие ситуаций, и потому всегда остаётся нечто, не предусмотренное законом. Значит, остаётся и судейский произвол. Кроме того, законы сочиняют если и не откровенные дураки, то всегда люди, суетные и невежественные. Поэтому самая тяжкая и глубокая несправедливость — та, что заключается в законе. Но, несмотря на это, важнейший долг человека по отношению к человечеству — уважение существующего порядка: ведь нет никаких гарантий, что новое правительство сделает нас счастливее. Рассуждать так — значит лечить болезнь смертью, потому что любые новшества нарушают спокойное течение жизни и мешают наслаждаться ею.
Ну, а если жизнь не располагает к наслаждениям? Однако тут философ готов с нами поспорить: он считает, что обстоятельства не властны над человеком, если только он сам не позволит им себя победить. К объективным несчастьям (например, физическое уродство, смерть близких) следует относиться с покорностью, стараться свыкнуться с ними. Что же касается субъективных (оскорбленное самолюбие, жажда славы и т.п.), то на них надо смотреть философски, смягчая их остроту. Главный признак мудрости — это неизменно радостное восприятие жизни, нарушить которое не под силу никому. Даже тирания возможна лишь в той мере, в какой люди готовы продать свою свободу за зрелища и прочие приманки массового сознания, которыми прельщают литераторы. Учиться жить надо не на речах правителей, а следуя совету древних: «Делай своё дело и познай самого себя». То и другое неразделимы, потому что успешно делать дело можно лишь изучив свой характер и способности, оценив силы. Нужно воспитывать себя для счастья, вырабатывая такое состояние духа, при котором счастье чувствуется сильнее, а несчастье — слабее.
…Когда-то перед юным Гераклом предстали две богини судьбы. Одна сулила ему удовольствие и блаженство, другая — добродетельные подвиги. Геракл выбрал второе. Но тяжелая борьба за истину, добро и красоту нередко непосильна для обыкновенных людей. Они не видят, какую дорогую цену платили великие мужи за свою славу и власть. Лишенные величия души гонятся за привилегиями, должностями и прочей мишурой, платя за это лицемерием и угодничеством. «Я на это не зарюсь, ибо слишком себя люблю», — пишет Монтень. Любить себя — значит беречь собственную душу, стараясь на пути к счастью избегать ловушек для слабых и неразумных.
Однако свободомыслие во все времена частенько сокращало жизнь вольнодумцам. Что ж, такова цена, которую приходится платить за свободу: «Размышление о смерти есть размышление о свободе; кто научился умирать, тот разучился быть рабом… Мысль о смерти и спокойное отношение к ней избавляют нас от всякого подчинения», — так разрешил для себя это противоречие великий француз.
О пользе здравого ума
Нас учат жить, когда жизнь уже прошла, сетует Монтень. И посвящает отдельную главу воспитанию детей. Все хотят, чтобы школа выпускала молодых людей с ясной головой, но оттуда зачастую выходят лишь напичканные информацией. Не перевелись ещё те анекдотические схоласты, всерьез спорившие, есть ли у крота глаза. Когда садовник предложил им взять крота и посмотреть, те обвинили его в невежестве: мол, речь шла не о каком-то там конкретном кроте, а о кроте вообще. И по сей день потомки тех схоластов действуют с прежним увлечением… Вы знаете, что такое гаструла? Ну как же, это ведь следующая, после бластулы, стадия развития оплодотворенного яйца ланцетника. А следующая стадия будет уже нейрула, и это тоже полезно знать с точки зрения авторов учебника биологии для десятиклассников.
До чего же далеки заботы нынешних просветителей от того, о чём думал Монтень! Он считал величайшим недомыслием учить детей науке о движении небесных сфер, не научив понимать движения собственной души. Задачу наставника он видел не в том, чтобы научить ребенка конкретным премудростям химии, биологии или физики, а в том, чтобы воспитать умного и волевого человека, который умел бы наслаждаться жизнью и стойко переносить несчастья. И самое главное — имел бы здравый ум, без которого трудно быть счастливым. Можно всё знать про ланцетника и казаться энциклопедистом по сравнению с Монтенем, но при этом страдать такими «болезнями ума», как легкомыслие, нелогичность, блуждая всю жизнь среди бэконовских идолов. Оправдывать выгодное для себя, осуждать вредное. Страдать мнимым всезнайством и упрямо навязывать своё мнение другим. Почему бы нам не вспомнить, предлагает философ, «сколь многое ещё вчера было для нас нерушимыми догматами, а сегодня воспринимается как басни!» Предупреждать «болезни ума» он рекомендует с помощью философии, которой есть что сказать и юноше, и старику. Кто пренебрегает ею, тот лишь показывает, что пора счастливой жизни для него либо ещё не настала, либо уже прошла, полагает Монтень.
Нелегкая это наука — здраво судить о собственной жизни. Не так уж много природа отвела на учение, и надо спешить научить воспитанника добродетели, призывает философ. Научить его жить и быть счастливым, невзирая на переменчивые обстоятельства. До последней минуты исполнять требования жизни и достойно умереть: «Я хочу, чтобы смерть застала меня на огороде, когда я сажаю капусту, и притом так, чтобы я очень мало заботился о кончине, и ещё меньше о деле, которое мне приходится покинуть».
Для Монтеня, великого гуманиста эпохи Возрождения, самая большая ценность — это человек, личность независимая и самостоятельная. Он не может быть средством достижения каких-то целей, пусть и возвышенных, и потому философ не одобряет лозунга «жить для других». Монтень критикует мораль цивилизованного общества, полагая, что примитивная мораль дикарей, основанная на здравом смысле, порой выглядит куда человечнее. Добродетель, которую он предлагает, — мужественная, непримиримая к злобе и унижениям, исходит из познания естественных условий жизни. Что же касается привычных традиций и предрассудков, то зачастую они не стоят того, чтобы спорить с ними и подвергать себя опасности.
Монтень и его последователи отвергали академическую философию, предпочитая самостоятельность суждений. Благодаря Монтеню в литературе распространился жанр эссе. Так называют небольшое прозаическое произведение, передающее индивидуальные впечатления и соображения автора на выбранную тему.
Я не знаю, на основании чего устанавливаем мы продолжительность нашей жизни. Я вижу, что, по сравнению с общим мнением на этот счет, мудрецы сильно сокращают её срок. «Как, — сказал Катон Младший тем, кто хотел помешать ему покончить с собой, — неужели, по-вашему, я настолько молод ещё, что заслуживаю упрека в желании слишком рано уйти из жизни?» А ему было всего сорок восемь лет. Сообразуясь с тем, что лишь немногие люди достигают этого возраста, он считал его весьма зрелым и преклонным.