Нельзя отрицать того, что внешние обстоятельства во многом способствуют счастью человека: фавор, благоприятная возможность, смерть других, случай, способствующий добродетели. Но главным образом судьба человека находится в его собственных руках. «Каждый кузнец своего счастья», — сказал поэт. Наиболее же частой внешней причиной счастья одного человека является глупость другого, ибо нет другого такого способа внезапно преуспеть, как воспользоваться ошибками других людей. «Змея не станет драконом, пока не съест другую змею». Открытые и очевидные достоинства вызывают похвалу; но есть тайные и скрытые достоинства, приносящие счастье, — определенные проявления человеческой натуры, которые не имеют названия. Отчасти они выражаются испанским словом «desinvoltura», то есть когда в натуре человека нет упрямства или своенравия и проявления его духа следуют за поворотами колеса фортуны. <…> Дорога Фортуны подобна Млечному пути в небе, который есть собрание или средоточение множества мелких звезд, не видимых поодиночке, но дающих свет, когда они собраны воедино. Таковы же незначительные и едва различимые свойства или, скорее, способности и нравы, которые делают людей счастливыми. <…> И конечно, не может быть двух более счастливых свойств, чем быть немножко глупым и не слишком честным. Поэтому-то те, кто чрезвычайно любит свою страну или своих господ, никогда не были счастливы; они и не могут быть таковыми. Ибо когда человек устремляет свои мысли на что-то лежащее вне его, он уже не волен идти своим собственным путем.
Скороспелое счастье делает предприимчивым и неугомонным; испытанное счастье делает опытным и умелым. Счастье надо уважать и почитать хотя бы из-за двух его дочерей — уверенности и репутации. Ведь обе они порождают удовлетворение: первая — в самом человеке, вторая — в других по отношению к нему. Все мудрые люди, чтобы отвести зависть к своим успехам, достигнутым благодаря их добродетелям, обычно приписывают эти успехи Провидению и Судьбе, ибо они таким образом могли спокойнее пользоваться своим счастьем и, кроме того, это признак величия человека, если о нём заботятся высшие силы. Поэтому Цезарь сказал своему проводнику в бурю: «Ты везёшь Цезаря и его счастье». Поэтому Сулла выбрал имя Феликс (Счастливый), а не Магнус (Великий). Было также замечено, что те, кто открыто приписывают слишком многое своей собственной мудрости и прозорливости, плохо кончают. Передают, что Тимофей Афинский, рассказывая народному собранию о результатах своего правления, часто вставлял в свою речь слова: «И к этому Фортуна не была причастна»; и после этого, что бы он не предпринимал, он никогда больше ни в чём не преуспевал. <…> Но что бы там ни говорили, несомненно, многое здесь зависит от самого человека.
Рене Декарт(1596 — 1650)
Он словно соткан из противоречий. Питомец иезуитского колледжа, где одной из главных наук было воспитание повиновения и единомыслия, писал: «Я стал таким философом, что презираю большую часть вещей, обычно уважаемых, и уважаю несколько других, которые люди не привыкли ценить». При этом всю жизнь боялся своих духовных наставников и опасался, нет ли в его трудах чего-нибудь такого, чего не одобрят эти «уважаемые люди».
Оживленный и веселый в кругу близких, он был молчалив и скучен в обществе. С коллегами — надменный и высокомерный, и потому отчитывал как мальчишек крупнейших ученых своего века. Сильных побаивался и не гнушался лести. Зная, что его письмо приятелю станет известно 23-летней шведской королеве, ученый высказывает в нем такую не очень научную мысль: «Особы высокого происхождения не нуждаются в достижении зрелого возраста, чтобы превзойти ученостью и добродетелью всех прочих людей». Провозгласил своим принципом сомнение, однако с обычной для него категоричностью определил место человеческой души в шишковидной железе лишь на том основании, что это единственный непарный орган в мозгу. Был твердо уверен, что сердце бьётся потому, что движется кровь, а не наоборот. Но математические труды Декарта настолько основательны, что мимо них не пройдет ни один школьник: ученый предложил прямоугольную систему координат; иксы, игреки и прочие привычные алгебраические обозначения — тоже его. Рационалист, он, однако, остерегался астрологов и всю жизнь скрывал точную дату рождения — 31 марта 1596 года.
Как он стал таким?
В поисках достоверного
Иезуитская школа Ла-Флеш нравилась и учителям, и родителям. Она была бесплатна и общедоступна. Если большинство тогдашних педагогов норовили — из лучших побуждений, конечно, — превратить школу в каторгу, то иезуиты больше заботились о здоровье. Занятия длились пять часов, причем половина — утром, половина — после обеда. Никаких домашних заданий, вместо них игры, фехтование, танцы. В центре внимания — классические языки, математика, а всё остальное охватывал один предмет с расплывчатым названием «эрудиция». Из него можно было узнать кое-что любопытное из истории, послушать о нравах разных народов, познакомиться с организацией военного дела у греков и римлян. Плюс невообразимая мешанина из пословиц, эпиграмм, мудрых изречений, советов по садоводству и тому подобных столь же полезных сведений. Всё это вполне годилось, чтобы при случае пустить пыль в глаза. Специально занимались развитием памяти, но учеников берегли, запрещая малышам учить более четырёх строк подряд, а старшеклассникам — более семи. Особенно налегали на красноречие и технику спора, цель которого заключалась не в поиске истины, а в победе.
В эту школу попал и десятилетний Рене. От рано умершей матери он унаследовал слабые лёгкие, сухой кашель и бледное лицо. Врачи повторяли: обречён. Но мальчик жил, что давало ему повод сомневаться не только в своем будущем, но и в прогнозах эскулапов. Зато плохое здоровье позволяло пользоваться льготами; он мог спать едва ли не до полудня и приходил только на вторую половину занятий.
Впрочем, иезуитская школа была вовсе не так безобидна, как может показаться. Недаром слово «иезуит» стало синонимом коварного и двуличного лицемера. Отметками и наградами в школе разжигали самолюбие, поощряли ханжей. Всё это не прошло бесследно, и уже покинув Ла-Флеш, Декарт нередко бывал неискренним, болезненно реагировал на критику, считая, что ему всего лишь завидуют.
Из школы выходили здоровые, жизнерадостные парни, привыкшие думать «как положено», специалисты по борьбе с ересями. Самостоятельная мысль не поощрялась. Читая по обязанности сочинения язычника, «собаки», настоящий иезуит должен был всем своим видом выражать презрение к прочитанному, для чего следовало по-собачьи почёсывать себя за ухом. Когда юный Декарт старался с помощью собственных рассуждений прийти к тем же выводам, что и автор, то это не одобрили: с попыток улучшить канон и начинаются ереси.
Здоровье не позволяло ему быть в общей колонне воспитанников, и образцовый иезуит из него не получился. Более того: школа совершила привычное для нас «чудо», и любознательный ученик почувствовал отвращение к наукам. Чтение и размышления помогли ему понять главное: когда науку делают не бескорыстно, то она перестаёт быть наукой, перестаёт давать правдивые ответы и превращается в схоластику.
После школы Рене решил отдохнуть от иезуитской одури и отправился в Париж, где преуспел среди завзятых картежников. Логика игры радовала его не меньше выигрыша. Весело и бездумно провёл полтора года, после чего вдруг исчез, погрузившись в математику в уединённом загородном домике. К тому времени молодой человек уже разочаровался в науке и захотел посмотреть свет, рассчитывая «встретить больше истины в рассуждениях, какие каждый делает о прямо касающихся его делах». Странствовать решил с помощью военной службы, хотя и не относил это занятие к уважаемым. Он надел мундир волонтёра голландской армии, однако ратными делами себя не изнурял, а чтобы служба и вовсе не отвлекала, отказался от жалованья. Пренебрегая даже парадами, сидел дома и занимался математикой, физикой и философией. Потом служил в баварской армии, участвовал в Тридцатилетней войне. Но не забывал о главной своей задаче: избавиться от сомнений и открыть критерий достоверности. Если это удастся, дал обет отправиться в Италию, в Лорето, и поклониться Мадонне. В 27 лет исполнил обещанное.
Вдоволь попутешествовав, возвратился домой, где его считали сумасбродом: служить не хотел, деньги тратил на опыты, о семье не думал. Ему шел уже тридцатый год, когда родители решили женить своего Рене. Хорошенькая барышня завела с ним разговор о различных видах красоты и, очевидно, ожидала комплиментов. На это философ заметил, что из всех известных ему видов красоты наиболее сильное впечатление на него произвела красота истины. В общем, сватовство не состоялось, и учёный сосредоточился на науке. Католик и подданный французского короля, он предпочел жить в республиканской и протестантской Голландии, которая отличалась веротерпимостью и свободомыслием. Декарту нравился здешний народ, «более заботящийся о своих делах, чем любопытный к другим».
Мыслю, следовательно существую
Эти знаменитые декатровские слова могут показаться странными. Далеко не всё, что существует, способно мыслить, и это такая же истина, как и декартовская. Но не зря философ ездил к лоретской Мадонне: критерий достоверности он нашёл.
Дело в том, что тогдашняя наука вызывала больше недоумённых вопросов, чем давала правильных ответов. Астроном Йоганн Кеплер, например, полагал, что Земля обладает душой: ведь все одушевлённые существа теплые, а в земных недрах тоже тепло… Изучение магнита привело научную мысль к выводу, что он любит красный цвет, недолюбливает чеснок и замечает присутствие железа. Поэтому Декарт задумался над тем, как отличить псевдонаучное красноречие от истины. Сделать это он попытался с помощью математики, которая способна на основе немногих посылов построить целую систему истинного знания.