Спинозе оставалось жить всего четыре года, когда его официально пригласили на кафедру философии в Гейдельбергский университет. Он отказался, объяснив, что предложенное место не только отвлечёт его от занятий, но и стеснит свободу выражения мнений. Однако пользовался своей свободой осторожно, стараясь не разрушать, а укреплять. Однажды хозяйка дома спросила философа, убеждён ли он, что религия её спасёт. Спиноза мог бы долго рассуждать о своих особых взглядах на вопросы веры, но предпочёл ответить просто: «Ваша религия хороша, и вам не следует искать другой; не сомневайтесь в том, что она спасёт вас, если вы присоедините к своему благочестию мирные добродетели спокойной жизни».
Несмотря на весьма умеренные доходы, в душе он был эпикурейцем, полагая, что мудрецу следует «поддерживать и восстанавливать себя» умеренной и приятной пищей и питьем, благоуханием растений, красивой одеждой, музыкой, играми и тому подобными вещами. Одевался скромно, но изящно. Однажды сказал приятелю, что неопрятная одежда лишает учёных права называться людьми науки. Сознательную небрежность считал признаком мелкой души, которая не имеет ничего общего с мудростью. А он был настоящим мудрецом, который, говоря словами Цицерона, обрёл в философии истинное лекарство для души.
Ниспровергатель богов
Редкому государству по вкусу свободомыслие. Если же несанкционированные размышления касаются религии, то даже в либеральной Голландии вольнодумец не мог рассчитывать на прижизненную славу. Страх, как заметил Спиноза, заставляет людей толковать природу столь удивительно, что, кажется, будто она заодно с ними безумствует. Философ решил защитить свободу религиозного мышления и доказать необходимость такой религии, которую никому не навязывают. Это он сделал в своем «Теолого-политическом трактате».
Для начала Спиноза пытается разобраться в таких, например, вопросах: что такое пророчество? противоречат ли чудеса законам природы? представляет ли Библия слово Божие или она написана людьми? Иначе говоря, подвергает Библию научной критике. И приходит к неожиданным по тем временам выводам. Так, он доказывает, что божественный закон, открытый людям через пророков и апостолов, вытекает из сути человеческой природы и не нуждается в рассказах из еврейской истории. Эти рассказы нужны лишь для того, чтобы сделать доступными для народа некие моральные истины. Народ, в свою очередь, приспособил библейскую историю к своему пониманию и вообразил Бога человекоподобным верховным правителем. Поэтому добродетельным людям, понимающим вечные истины, читать Писание не обязательно, равно как и верить в чудеса. Последние он считал плодом человеческого невежества и спорил с теми, кто необыкновенные дела природы называет чудесами, не желая знать об их естественных причинах.
Насчет естественных причин поясним: чтобы судить о них, требуется дополнительное знание о том, что именно в природе естественно, а что — уже «сверх». Нынешние спинозисты, увидев парящий пластмассовый шарик между ладонями экстрасенса, безуспешно пытаются обнаружить некую ниточку, на которой якобы и держится это «чудо». Что же касается самого Спинозы, то он не стал бы ограничивать естественный мир репертуаром фокусника. Обвиненный в атеизме, философ на самом деле был пантеистом: он не только не отрицал Бога, но и обожествлял природу, считая именно её, а не разум, как полагал Декарт, основой бытия. Его Бог — конечно, не иконописный лик: «Бог, как субстанция, состоящая из бесконечно многих атрибутов, из которых каждая выражает вечную и бесконечную сущность, необходимо существует». Он не над природой, а внутри неё.
Анализ Библии разочаровал Спинозу. Он нашел там множество противоречий и убедился, что библейские книги написаны не теми, кому приписываются. В них нет и не может быть никаких тайн и философских истин, которые объясняли бы суть природы. Там содержатся самые простые вещи, которые требуют не толкования, а лишь послушания. Если цель философии — истина, то цель религии — только повиновение и благочестие.
Его называли ниспровергателем богов, хотя автор трактата не понимал, как именно его слова могут поколебать добродетель: «в моих глазах всё, согласное с разумом, не может принести делу истинной добродетели ничего, кроме величайшей пользы», — писал он.
Государство, преследующее инакомыслящих, подвергает себя опасности: «Разве не несчастье для государства, если честные люди, которые не могут думать по-иному и не желают притворяться, изгоняются из страны? — спрашивает философ. — Если люди, не виновные ни в каком преступлении, ни в каких дурных поступках, объявляются врагами и подвергаются карам, — а эшафот, долженствующий быть предметом ужаса для преступников, превращается в трибуну, с которой гражданам даются примеры возвышенного самоотвержения и доблести?». Люди, уверенные в своей правоте, не боятся смерти и не умоляют о пощаде. Они не преступники и потому не испытывают раскаяния, считая честью для себя умереть за доброе дело.
Мудрость политики Спиноза видит в том, чтобы учесть всё разнообразие и противоречивость людских интересов, сочетать человеческие страсти. Философ призывает жить, руководствуясь исключительно разумом. Но признаёт, что путь этот открыт для немногих, поскольку «всё прекрасное так же трудно, как и редко».
В 1674 году голландские власти запретили трактат.
Геометрия души
Вслед за Бэконом и Декартом Спиноза строит новую философию. Он за разумное, математическое знание, лишенное субъективизма и бесплодного скепсиса. Главный предмет исследований — человеческое счастье. Философ хочет выяснить истинный смысл жизни, а для этого нужно «не осмеивать человеческие поступки, не плакать и не проклинать их, а понимать».
Поскольку человек — частица природы, то его чувства и поведение можно изучать так же, как и природные, рассуждает философ. В своей знаменитой «Этике» он берет за основу геометрический принцип. Геометрия — наука дедуктивная, которая из немногих аксиом и определений строит целый мир, нигде не выходя за пределы достоверного знания. Спиноза хочет таким же образом создать и учение о нравственности: «Я буду рассматривать человеческие действия и влечения точно так же, как если бы вопрос шел о линиях, поверхностях и телах».
Ученый хочет разобраться в многообразии страстей: ведь именно они мешают покою души, мешают счастью. А возбуждает их — стремление к самосохранению, собственной пользе, потому что «расчёт всегда составляет рычаг и нерв всех человеческих действий». В познании природы страстей заключается и исцеление от них. Идеальный человек — это мудрец, который всегда спокоен и удовлетворён. Он радуется познанию и любит не изменчивые вещи, порождающие лишь беспокойство, а любит неизменное и вечное — то есть Бога.
Философ называет три основные страсти, или аффекта — удовольствие, неудовольствие и желание. Из них он выводит все остальные. Если, к примеру, удовольствие, по его определению, есть переход человека от меньшего совершенства к большему, то любовь — это «удовольствие, сопровождаемое идеей внешней причины». Добро — это то, что для нас полезно, а зло — то, что мешает обладать каким-либо добром… Его этика относительна, её мерило — польза. В природе нет ничего хорошего или дурного, совершенного или несовершенного, а есть только цепь закономерных явлений. Поэтому важнейшие нравственные правила — самосохранение и эгоизм, так как разум не учит ничему, направленному против природы.
Только что же это получится за общество, где каждый думает только о себе? Война всех против всех? Но идеал Спинозы не «человек человеку волк», а «человек человеку — Бог», и потому, доказав, что стремление к собственной пользе — величайшая добродетель, он доказывает и другое — что нет ничего полезнее для человека, чем общество себе подобных. Согласно Спинозе, интересы личности предполагают служение общему благу.
Если стоики призывали к полному отказу от страстей, то Спиноза считал, что их нужно подчинять разуму, собственной пользе. Как и эпикурейцы, он ценит наслаждения: дело мудреца пользоваться вещами и, насколько возможно, наслаждаться ими. Правда, умеренно, потому что мудрец меру богатства определяет нуждой. Утончённые наслаждения бездельников — пустое и даже вредное занятие: удовлетворяя какую-то часть тела, они не охватывают всего человеческого духа.
Религиозная мораль его не устраивает: она небескорыстна, так как человек рассчитывает на вознаграждение в ином мире. Но только рабам назначается награда за добродетель, а свободный не нуждается ни в каких наградах, кроме тех, что следуют из его поступков. Гёте, читавший «Этику» в юности, вспоминал: «Передо мной открылась <…> смелая перспектива на нравственный и физический мир. Особенно привлекало меня безграничное отсутствие себялюбия, сквозившее в каждой фразе. Чудные слова: «Кто истинно любит Бога, тот не будет стремиться к тому, чтобы Бог в свою очередь любил его».
Учение Христа привлекает обещаниями посмертного блаженства, но философ не верит в загробную жизнь — ведь душа не может существовать без тела, а потому не склонен к рассуждениям о смерти: «Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти. Его мудрость состоит в рассуждениях не о смерти, а о жизни».
Спинозе не удалось соблюсти точность своего геометрического метода. Вне математики понятия многозначны, да и критерием истины философ считал не практику, а «очевидность». Зато в своих рассуждениях он всегда был искренен. Если Декарт писал униженные посвящения сановным особам, то Спиноза, когда ему предложили посвятить свою «Этику» Людовику XIV, ответил: «Свои труды я посвящаю только истине».
Почти два столетия его философствования считались нечестивыми и постыдными.
Свобода как необходимость
Итак, со страстями Спиноза разобрался. Но как избавиться от них, чтобы стать свободным и счастливым? Увы… Человек слаб, он всего лишь часть природы, и единственно возможная для нас свобода — это следовать объективным закона