Современников поражало многообразие его интересов: молодой человек, знавший несколько языков, в том числе латынь, греческий и древнееврейский, изрядно разбирался в математике и позволял себе спорить с самим Ньютоном. Интересовался физикой и медициной, экономикой и политикой. Знал толк в литературе, дружил с великим сатириком Джонатаном Свифтом. Знавшие его говорили, что Беркли «обладал всякой добродетелью под небом». При этом философ был очень религиозен и не жалел сил, чтобы развеять атеистический дурман, который, по его мнению, лишал человека самого дорогого. Именно в неверии видит он источник всех зол на земле: «Из всех преступлений преднамеренное атеистическое богохульство — самое опасное для человечества, поскольку открывает дверь для всех других преступлений…»
Его миссионерские планы распространялись не только на Европу, по которой он охотно путешествовал, но и на Америку. Беркли удалось даже уговорить своё правительство организовать на Бермудах колледж для подготовки миссионеров из числа детей переселенцев и индейцев, потому что приезжим не удавалось в должной мере влиять на местное население. И вот 45-летний энтузиаст нанял корабль, нагрузил его книгами и отправился за океан, потратив на это не только государственные деньги, но и полученное наследство. Приплыл, однако, не на Бермуды, а на прибрежный остров Род-Айленд, в Ньюпорт. Почти три года он прожил в тех местах, тщетно дожидаясь от властей обещанных денег. Пришлось вернуться в Лондон ни с чем. Зато в память о тех событиях имя Беркли носит город на западном побережье США, в штате Калифорния, где расположено одно из самых крупных отделений калифорнийского университета. Его некогда основал первый американский ученик философа — Сэмюэль Джонсон.
Вскоре после возвращения миссионер был посвящен в сан епископа. С молодой женой Анной он поселился в Ирландии, в небольшом городке Клойн, где и провёл почти весь остаток жизни. «Я избрал её за умственные достоинства и за её стихийное влечение к книгам», — говорил счастливый муж. У Беркли, как и у его отца, было семеро детей, и он наслаждался семейным уютом и уединённой жизнью.
Свифт сказал о своём друге, что он — абсолютный философ в том, что касается денег, титулов и властолюбия. Но Беркли был философом не только в этом.
Изгнание материи
Епископ Беркли говорил когда-то:
«Материя — пустой и праздный бред».
Его система столь замысловата,
Что спорить с ней у мудрых силы нет,
Но и поверить, право, трудновато
Духовности гранита; я — поэт,
И рад бы убедиться, да не смею,
Что головы «реальной» не имею.
Так писал Джордж Байрон, родившийся десятилетия спустя после того, как епископ окончательно порвал с материальным миром. Однако философ предвидел подобные возражения: «Пусть не говорят, что я устраняю существование. Я лишь устанавливаю смысл этого слова, насколько я его понимаю».
Декарт верил только в своё существование, а бытие внешнего мира для него уже нуждалось в доказательствах, потому что чувствам доверять нельзя, и ограниченный человеческий разум, рассуждая о бесконечном, впадает в нелепости и противоречия. Беркли критически пересмотрел декартовы доказательства. Он не отрицает реальности внешнего мира, но хочет разобраться, что под этим надо понимать. Для него реальный мир — это мир звуков, красок, запахов, а не мир вещей, которые подчиняются законам механики. Да и вообще философ невысокого мнения о современной науке. Учёным спорам не видно конца, но «темноты и сомнительности» не становится меньше. А всё дело в том, что философы выдумывают ложные принципы познания: «мы сначала подняли облако пыли, а затем жалуемся на то, что оно мешает нам видеть». Но разве может быть наука о выводах, если нет науки о принципах, спрашивает он. И создаёт новую теорию, согласно которой весь видимый мир образуется путём психологической обработки субъективных ощущений. Зрение не позволяет нам судить ни о расстоянии до предметов, ни об их величине, ни о положении. Глаз имеет дело лишь с отраженным светом, а все выводы, которые мы из этого делаем — результат нашего опыта. Само же восприятие субъективно, обманчиво, да и видим мы вовсе не вещи, а цвета, фигуры, величины. Вещи — всего лишь сочетание качеств, комплексы наших ощущений. Вывод такой: видимый нами мир не существует независимо от духа. То есть это мир нашего собственного сознания, мир идеальный.
Оставалось доказать, что не только видимый, но и осязаемый мир невозможен без духа. Беркли сделал это в «Трактате о принципах человеческого знания». Он утверждает, что все ощущаемые качества предметов воспринимаются чувствами и не могут существовать вне сознания. Нет чувств — нет и предметов. «Быть — значит быть воспринимаемым» — это основная теорема философии Беркли: «Я говорю: стол, на котором я пишу, существует, — это значит, что я вижу и осязаю его».
Однако вещи существуют, полагал философ, когда их не только воспринимают, но и представляют, думают о них. Согласно этой логике, мифическая химера — животное с головой льва, телом козы и хвостом дракона — существует по крайней мере в воображении, а вот десятитысячная доля дюйма — нет, так как никто не может себе представить такую ничтожную величину…
А если нет ни восприятия, ни представления, то нет и вещей? Нет, вещи всё равно остаются, потому что Бог воспринимает их постоянно. Если бы не было и его, то вещи возникали бы скачкообразно, только на время восприятия. Поскольку ничего подобного не происходит, то Беркли считает это обстоятельство серьёзным аргументом в пользу бытия Бога, которое, кстати, для философа гораздо очевиднее, чем существование сограждан. Ведь наши органы чувств не позволяют непосредственно воспринимать своего собрата как другую личность. Человека, который не двигается и молчит, и вовсе можно спутать с манекеном. О его духовном начале мы судим лишь по поступкам, заключая по аналогии с собой, что некая человеческая фигура — тоже мыслящая личность. Что же касается Бога, то Беркли уверен, что он существует, хоть и недоступен зрению. В этом философу помогает не восприятие, а логическое умозаключение, согласно которому распознать Бога гораздо проще, чем человека, потому что весь окружающий мир постоянно несёт в себе следы его присутствия и могущества.
Итак, что остаётся от материи, если удалить всё, что делает её воспринимаемой, — например, форму, цвет, протяженность? Ничего, только название. Материи нет, есть только дух. Материя не может быть причиной воспринимаемых качеств предмета, потому что вызывать их может только духовное начало. Значит, материя неприемлема как основа бытия. Зачем же тогда она нужна, если ничему не служит и ничего не объясняет?
Основы праведности
В рассуждениях о морали Беркли слабее, чем в битвах с материей, и знатоки считают, что тут он не сказал ничего нового. Но, несмотря на это, некоторые мысли поборника религиозно-нравственного улучшения человеческого рода любопытны. Уничтожая материю, он убирал преграду между Богом и людьми. Когда все поймут, что Бог воздействует на нас непосредственно, видит злых и добрых, находится рядом с ними и охраняет, — то род людской станет благоразумнее.
Это благоразумие у Беркли сводится к смирению и консерватизму вперемешку с размышлениями о творце и о наших земных обязанностях. Прогрессивные представления о том, что жизнь одна и Бога нет, не делают человека лучше и не располагают к заботам друг о друге. И это бы ещё полбеды — истина есть истина, и неважно, полезна она кому-нибудь или нет. Беда в том, что такие представления — всего лишь заблуждения, которые навязывают народу недобросовестные мыслители. Их Беркли называет мелкими философами, потому что они «умаляют все наиболее ценные предметы, мысли, взгляды людей; <…> человеческую природу они ограничивают и низводят к узкому и низменному стандарту животной жизни и сулят нам лишь ничтожный отрезок времени вместо бессмертия». Такие рассуждения — лишь признак ограниченности людей, не привыкших думать. Вместо того чтобы безоговорочно подчиняться властям, они норовят исправлять законы.
Философ уверен, что не дело граждан выяснять, что полезно обществу, а что нет: «Ничто не есть закон только потому, что оно ведёт к общественному благу, но закон является таковым потому, что так предписано Божьей волей». Сиюминутными неприятностями следует пренебречь ради будущего блаженства. Ещё в юношеских тетрадях Беркли писал, что тот, кто не стремится к вечному счастью, наверное, сомневается в грядущем суде. Тут мыслитель и вправду неоригинален. Зато у него нет противоречия между его консерватизмом, верой и философией.
Он вовсе не демократ, и во главе нации видит монарха, которого, в отличие от президента, менять нельзя. Конечно, с государем может не повезти и на его месте окажется тиран. Зато верховная власть освящена Богом, а это хороший залог стабильности государства. И не надо ничего менять: «Предоставьте нам и нашим слугам остаться при том образе мыслей, который установлен нашими законами». Ведь у простолюдинов, по Беркли, вместо разума — обычаи и манеры, поэтому задача заключается лишь в том, чтобы то и другое было разумным.
Но неужто в мире всё так прекрасно, что дело только за благонравием? Беркли отвечает и на это. Его теодицея — оправдание Бога в отношении допускаемого им зла на земле — такова. Зла в мире нет, а то, что мы называем злом — всего лишь результат действий законов природы. Не следует применять к творцу наши мерки здравого смысла. Надо не судить всевышнего, а подняться до понимания взаимосвязи всех явлений, а также выяснить, зачем мы пришли в этот мир. Тогда станет очевидным, что вещи, которые нам не нравятся, — вовсе не зло, и направлены они на благие цели. И вообще, рассуждая о Боге, следует соблюдать известную осторожность насчёт собственных познаний. Не надо, к примеру, обольщаться успехами естествознания, потому что мы не можем утверждать, что творец намерен всегда действовать по одним и тем же правилам.