Иммануил Кант(1724 — 1804)
Темперамент меланхолика определил и его жизнь, и его философию. Аристотель считал, что меланхолический склад души характерен для гения. Кант, полагая, что счастье чаще улыбается сангвиникам, всё же жил в согласии со своим темпераментом. В одной из своих работ он описал этот тип, оставив, по сути, автопортрет.
Итак, по Канту, меланхолика мало беспокоят чужие мнения, он живёт своим умом. Недаром первую работу — «Мысли об истинной оценке живых сил» — философ снабдил эпиграфом из Сенеки: «Идти не тем путём, по которому идут все, а по которому должно идти». Молодой автор, заявив о пренебрежении авторитетами Ньютона и Лейбница, пообещал следовать только голосу рассудка.
У меланхолика возвышенный характер и глубокое чувство человеческого достоинства. При этом он свободолюбив, не терпит лжи и притворства. Здесь Кант был категоричен и не в пример хитроумному Вольтеру утверждал, что каждый человек обязан быть правдивым всегда, независимо от того, вредит ли это ему или другим. Однако философ признаёт, что бывают ситуации, когда лучше всего помолчать. В ответ на королевский окрик, что-де учёный злоупотребляет своей философией, искажая основные положения христианской веры, Кант написал: «Отречение от внутреннего убеждения низко, но молчание в случае, подобном настоящему, является долгом подданного; если всё, что говоришь, должно быть истинным, то не обязательно гласно высказывать истину». Иными словами, не лги и не говори правду невпопад.
Кант поступал так, как проповедовал, слушая лишь собственную совесть. Своих учеников учил не философии, а философствовать. Учил не запоминать чужие слова, а их оценивать.
Талант не выбирает родословных
Небесам было угодно, чтобы величайший философ нового времени родился в семье прусского седельника. Из десяти его братьев и сестер шестеро умерли в раннем детстве. Иммануил был крепче лишь настолько, чтобы выжить. Воспитание, которое дали ему набожные родители, по его мнению, не могло быть лучшим. В семье сын никогда не видел и не слышал ничего недостойного. Отец требовал от детей честности и трудолюбия, а мать — едва ли не святости. Недаром биографы философа впоследствии находили истоки его этического учения не у предшественников, а в семье.
В школе Иммануил ничем не выдавал своей незаурядности. Скорее наоборот: был так рассеян, что о забытых учебниках вспоминал лишь на пороге класса. Робость и слабое здоровье тоже не способствовали успехам у сердитых учителей. «Эти господа не могли зажечь в нас ни малейшей искры», — вспоминал философ не лучшие свои времена.
Потом был богословский факультет Кёнигсбергского университета, где Кант тоже не проявил дарований. План его занятий представлял собой невообразимую смесь богословия, филологии, физики, математики, и товарищи с недоумением гадали, что из всего этого может получиться. Попутно студент выучился недурно играть в бильярд и даже умудрялся извлекать из этого умения некоторый доход. Пока тянулись годы учёбы, умер отец, и Канту пришлось всерьёз думать о заработке. Не защитив магистерской диссертации, он отправляется в глубину Восточной Пруссии, где девять лет работает учителем в состоятельных семьях.
Пора же, наконец, будущему профессору подумать и о науке. Вернувшись в Кёнигсберг из этого самого далёкого в своей жизни путешествия, он привозит рукопись, в которой пробует внести ясность в вопрос, не изменилось ли что во вращении Земли вокруг оси. В очередной статье рассуждает о старении нашей планеты, а потом пишет трактат, где уже пытается построить собственную систему мироздания… В будущем он видит себя университетским преподавателем, а пока считается студентом, не кончившим курса.
Но вот магистерская диссертация защищена, вслед за ней — ещё одна, давшая право на внештатное преподавание. Каждодневные лекции, среди которых логика и метафизика, этика и естествознание, отнимают всё время. Зато с нуждой покончено, и в доме магистра появляется слуга, отставной солдат Лампе. Тот самый, который несколько десятилетий подряд ровно в пять утра будил философа, и хозяин отправлялся в свой кабинет.
В 46 лет он наконец-то получил должность профессора логики и метафизики. Свои лекции обычно импровизировал, глядя на какого-нибудь студента с первой скамьи. При этом терпеть не мог ничего отвлекающего. Обнаружив, к примеру, что у попавшегося на глаза студента не хватает пуговицы на сюртуке, бывал рассеян, часто сбивался. Впрочем, обычно его лекции, несмотря на слабый голос, пользовались неизменным успехом. Я читаю не для гениев, говорил он, они сами прокладывают себе дорогу. Но и не для дураков: ради них не стоит напрягаться, а для тех, кто посередине и хочет научиться работать.
Соблазны профессор презирал. Очень любил читать про путешествия и чужие страны, но сам из родных мест никуда не выезжал. Всю жизнь он посвятил поиску истины и потому более всего ценил покой. По этой причине часто менял квартиру: на берегу Прегеля ему мешали крики лодочников, вдали от реки досаждал соседский петух, в домике рядом с тюрьмой мешали арестанты, распевающие псалмы, и профессор даже жаловался бургомистру.
Слабое здоровье заставляло его постоянно следить за собой, и благодаря размеренной жизни он никогда не болел, хоть и совершенно здоровым почти никогда не был. Никаких лекарств не признавал, делая исключение только для слабительного. Ел один раз в день, если не считать нескольких чашек чаю. Из удовольствий — полбутылки вина да ежедневная трубка табаку. К музам относился равнодушно, музыку ценил только весёлую, а из остальных искусств предпочитал кулинарию, о которой и разговаривал с женщинами. Пунктуальность Канта вошла в анекдоты. По его прогулкам можно было проверять часы и соседи говорили: «Нет ещё семи: профессор Кант ещё не проходил».
Таким знали профессора горожане, далёкие от философии. О чём он думал, над чем работал — было известно немногим. А он тем временем обдумывал весьма отвлечённые проблемы…
Категорический императив
Канта интересовали четыре главных вопроса: что я могу знать? что я должен делать? на что я смею надеяться? что такое человек? На каждый из них он отвечал капитальным трудом. Мы поговорим лишь о втором, на который философ ответил своей этикой, изложенной в «Критике практического разума».
Итак, как нужно жить, чтобы быть счастливым? Для начала определим цель. Удовольствие? Не годится: «Какова ценность жизни, если ценить её лишь с точки зрения наслаждения, легко решить, — пишет философ. — Она — ниже нуля». И приводит мнения разных мыслителей, которые сравнивали жизнь с постоялым двором, каторжной тюрьмой, сумасшедшим домом и даже сточной канавой. Правда, когда-то Кант ценил удовольствия и даже считал, что сумма наслаждений превосходит сумму страданий. Но к старости чувственные услады потеряли для него значение. А что осталось? Нравственность: «жизнь наслаждающегося без разумения нравственности не имеет никакой ценности»…
Может, поискать другие идеалы счастья? Кант считает, что это бесполезно. К счастью стремятся все, но человек не в состоянии разобраться, из чего оно складывается. Для Канта счастье — это такое состояние, когда всё идет по нашей воле и желанию. Представить себе исчерпывающую сумму собственных желаний, не только нынешних, но и будущих, никто не в силах. Приходится руководствоваться единичными склонностями, что чревато ошибками. Поэтому, принимая решение, нужно думать не о счастье, а о долге. Но что это за долг? Перед кем он и какова его цель? По Канту, это долг перед Вселенной ради всеобщего счастья. Если Сократ считал, что добро — это знание, то Канту, чтобы быть честным и добрым, никакая наука не нужна. Достаточно спросить себя, в чём заключается мой долг в данном случае. Заповеди нравственного закона представляются философу божественными, космическими и потому бесспорными. Они всем известны с детства и есть в каждой душе: нельзя убивать, красть, лгать… Откуда они — загадка. «Две вещи наполняют душу всё новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, — звёздное небо надо мной и моральный закон во мне», — написал он свои знаменитые слова.
Но для Канта мало всего лишь поступать хорошо. Ведь в основе доброго поступка могут лежать не очень симпатичные личные интересы. Скажем, можно ухаживать за чужим одиноким стариком не из гуманных соображений, а имея виды на его квартиру. Такой поступок — результат внутреннего повеления (по кантовской терминологии — императива). Это условный императив, потому что имеет личный интерес. Если же такого интереса нет, поступок не преследует никакой цели и необходим сам по себе, то он — следствие категорического императива. Последний сводится к следующему: поступай так, чтобы правило твоей воли всегда могло стать принципом всеобщего законодательства. Здесь Кант не оригинален, и его формула — лишь старый призыв поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Однако разница в том, что нравственное значение поступка по Канту зависит от воли. Он считал, что удовольствие от добрых дел обесценивает их. Это вызвало немало возражений и насмешек. Немецкий поэт И. Ф. Шиллер написал такую эпиграмму:
Ближним охотно служу, но — увы — имею к ним склонность,
Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я?
Нет тут другого пути: стараясь питать к ним презренье
И с отвращеньем в душе, делай, что требует долг!
На склоне лет Кант уже не противопоставлял любовь и долг и говорил другое: «Много ли стоит благодеяние, которое совершено с холодным сердцем?»
Теоретики «разумного эгоизма» полагали, что можно быть счастливым, работая ради всеобщего счастья. Но это бессмыслица, потому что всеобщего счастья не бывает. Единственный путь, который видит философ, — выполнение нравственного долга. «Мораль собственно учение не о том, как мы можем сделаться счастливыми, а только о том, каким образом мы можем быть достойными счастья», — пишет он. И не надо рассчитывать, что естественный порядок предусматривает каждому счастье в зависимости от его нравственных заслуг. Лишь вера в Бога даёт надежду когда-нибудь достичь такого счастья, какого мы достойны.