Заметим, то пессимизм с точки зрения науки ничуть не хуже оптимизма, потому что и тот, и другой имеют отношение не к науке, а лишь к темпераменту учёного. Кант, например, соглашался с тем, что человек часто бывает недоволен провидением, когда приходится иметь дело со злом. И всё же советовал оставаться оптимистом — хотя бы для того, чтобы сохранять бодрость духа во всех обстоятельствах и, не приписывая всех несчастий судьбе, искать спасения в собственном совершенствовании. А Шопенгауэра стремление к истине привело к другому убеждению: мир — это «арена, усеянная пылающими угольями», которую надо пройти. Как это сделать наилучшим образом?
Чтобы понять, как надо правильно жить, философ решил разобраться с моралью. Её легко проповедовать, но трудно обосновать. Откуда берутся моральные законы? Верующие полагают, что их даёт Бог, а атеисты уверены, что для этого вполне достаточно собственного разума и смело создают «моральные кодексы». Шопенгауэр идёт своим путём. Он полагает, что дело не в вере или разуме, а в воле. Мир для него состоит из двух частей. Та, что мы видим, — иллюзорная. Но есть и другая, реальная: это мир воли, его беспредельное начало. Всё на свете имеет волю — и камень, падающий на землю, и росток, который тянется к солнцу. Но ярче всего она проявляется в человеке, потому что он не только думает, но и хочет. В этой-то воле и заключается корень зла, источник страданий. Ради чего все наши житейские хлопоты? Ради счастья? Но его не может быть в принципе: ведь в конце концов всё равно побеждает смерть. Мы лишь «стараемся выдуть мыльный пузырь как можно больше, отлично зная, что он всё равно лопнет».
Но почему же так невозможно счастье хотя бы при жизни? Разве мир не знает счастливых людей? Нет, философ не верит в такое счастье, потому что наша воля колеблется между болезненным желанием и разочарованием. Неосуществлённое желание причиняет боль, а осуществлённое ведет к пресыщению. Радоваться же дарам жизни — молодости, здоровью, свободе — мы умеем, лишь потеряв их. Отсюда следует самая важная из истин: уменьшить зло можно лишь ослабив волю. Самоотречение, к которому стремятся аскеты, — путь к небытию. Иначе говоря, лучше бы нас совсем не было. Цель жизни — смерть.
Тогда, может, лучше умереть? Но самоубийства философ тоже не одобряет, потому что нередко это всего лишь бунт неудовлетворённой воли к жизни. Такое бегство от страданий не может заменить блаженного погружения в небытие.
Его современники видели прогресс в движении к разуму, культуре, счастью, в утверждении жизни. Шопенгауэр напомнил, что у человечества есть и другой путь, по которому пошел Восток, по которому идут аскеты и святые — путь освобождения от воли к жизни и самой жизни с её страданиями. Идущие к счастью надеются достичь цели, удовлетворив все желания. Идущие путём отрицания желаний могут прийти к спокойствию и миру. Это, конечно, не счастье, но зато вполне достижимо. Счастливая жизнь невозможна, и высшее, чего может желать человек, «есть героический жизненный путь». Высшее благо человека — его личность, нравственные достоинства, данные природой. Власть, богатство — это иллюзии, вроде театрального короля в сравнении с настоящим. Между двумя извечными жизненными принципами — иметь и быть — Шопенгауэр выбирает второе.
Ну, а где же нравственные ориентиры, всеобщие законы? Философ считает, что их нет. Мораль воплощается не в нормах, а в свободных поступках, и задача философии — не учить, а изучать. Человеку прежде всего надлежит постигнуть собственную индивидуальность, и тогда мы поймём, как сделать жизнь лучше. Только собственные искания делают человека личностью. Но и этот рецепт не универсален. Большинству удобнее жить в рамках готовых стереотипов, свобода для них — непосильное бремя. Лучше тёплый хлев и регулярный корм… Путь свободы — удел немногих.
Отравленные стрелы Амура
Если цель жизни — смерть, то ясно, что философ не мог хорошо относиться к женщинам. Ведь это благодаря им человечество обречено вновь и вновь повторять муки бытия. Значит, женщина — главный источник зла в мире. Да, она более сострадательна, участлива, больше способна наслаждаться жизнью. Но зато природа обделила её духовно, и этот «узкоплечий, широкобёдрый и низкорослый пол» не создал ничего истинно великого. К тому же женщины легкомысленны и безнравственны, а их мотовство и стремление к роскоши — причина едва ли не всех экономических бедствий человечества. Поэтому женщины, как и дети, должны находиться под государственной опекой…
Но как же тогда мужчины влюбляются в таких недостойных особ?
Всё очень просто, объясняет философ. Любовь — всего лишь неудержимое влечение к продолжению рода. Влюблённый идеализирует свою избранницу, не подозревая, что он — лишь игрушка в руках природы. Когда цель достигнута — иллюзия рассеивается. Смысл любви вовсе не в счастье влюблённых, а в благе целого рода, поэтому она быстро проходит. Если бы Петрарка удовлетворил свою страсть, то его песня бы смолкла — в этом философ убеждён.
Исследуя брак с точки зрения интересов рода, Шопенгауэр пришёл к выводу, что лучше всего мусульманский гарем с четырьмя жёнами… Но это, так сказать, теория. На практике философ отдавал предпочтение безбрачию и даже следовал своим убеждениям, хотя скромником не был. Он полагал, что радости домашнего очага — не для мыслителя, и тот, кто хочет покоя, должен избегать женщин. Короче говоря, в любви он не видел ровным счётом ничего хорошего. На своих вершинах эта химера облекается в такое сияние, что влюблённый теряет голову и, не добившись цели, вполне способен покончить с собой. Но и удовлетворённая любовь чаще всего ведёт к большим неприятностям. Порой страсть устремляется на того, кто при трезвом рассмотрении не способен вызвать никакой симпатии, и посторонним остаётся лишь удивляться выбору. Вскоре ослепление исчезает, но ненавистная спутница жизни остаётся. Не случайно же древние изображали Амура, этого недоброго и коварного бога, слепым. Влюблённым кажется, что они идут навстречу счастью, а на самом деле идут навстречу рождению новой жизни. По сути, интересы нынешнего поколения приносятся в жертву будущему, и потому брак по любви обычно несчастен. Другое дело — брак по расчёту… Тут философу нельзя отказать в знании предмета. Когда его отец, 38 лет от роду, женился на восемнадцатилетней девице из уважаемого, но небогатого семейства, то молодая супруга не скрывала, что вышла замуж по расчёту. И что же думает по этому поводу философ-женоненавистник? Он считает, что мотивы таких браков куда реальнее романтических и не могут исчезнуть сами собой. Но заботы супругов направлены на благо нынешнего поколения в ущерб будущему; это противоречит духу природы и потому нередко наказывается.
Что ж, всё правильно. Шопенгауэр никогда не вспоминал о своём счастливом детстве, зато помнил суровость отца и жалобы матери на погибшую молодость. В конце концов родители разошлись, а два года спустя, когда сыну было 17, отец утопился. Всё это ничуть не противоречит рассуждениям философа: обязательно приходится чем-то поступиться — или интересами супругов, или детей. Семью может спасти только настоящая дружба, которая заменит бывшим влюблённым настоящее чувство.
Не надо быть философом, чтобы заметить, мягко говоря, некоторую необъективность мыслителя. Впрочем, какая тут может быть объективность? Шопенгауэр смотрел на любовь именно так, и его истина — в этом. А тем, кто видит в любви лишь приятную сторону, порой полезно послушать завзятого женоненавистника. Но неужто философ не понимал, что его доводы куда слабее стрел Амура, и мир никогда не пойдёт за ним?..
Живите по-своему
Лев Толстой был уверен, что Шопенгауэр — гениальнейший из людей, а его произведения — это «весь мир в невероятно ясном и красивом отражении», как писал он другому почитателю философа — А. Фету. Но даже поклонники сомневались, что Шопенгауэр может стать добрым советчиком молодёжи: ведь он учит презирать общепризнанное, всё отрицать, склоняет к мрачному настроению.
Почему же восхищались им? Пессимист, женоненавистник. Реакционер, убеждённый, что на земле властвует не право, а сила, и государство — это намордник, который сдерживает звериные зубы людей… И всё же философ далеко не так однозначен, как может показаться из этих субъективных заметок. У него имеется немало точных и трезвых наблюдений. Например, о том, во что превращается наука, если учёные не ищут истину, а исподтишка присматриваются к знакам высшего начальства, от которого надеются получить пропитание. О том, что правда похожа на разборчивую красотку, и потому даже тот, кто приносит ей в жертву всё, не может быть уверен в её расположении. Или о том, что для каждого человека его ближний — зеркало, из которого на него смотрят его собственные пороки; но человек поступает как собака, которая лает на зеркало…
Он же высказал и не всем приятную мысль о том, что есть только одна всеобщая ошибка — убеждение, будто мы рождены для счастья. Философ вовсе не собирался шокировать оптимистов: он ведь и сам не был рождён для него. И всё же при крайне вздорном и неуживчивом характере он сумел найти наилучший для себя образ жизни, не ограничиваясь глубокомысленными замечаниями насчёт того, что-де «нельзя жить в обществе и быть свободным от него». Он считал — можно: «В течение всей моей жизни я пользовался редким счастьем свободы и независимости, как в повседневной жизни, так и в научных занятиях. Мой путь был без чувствительных неприятностей, гладок, светел, что удел немногих», — писал он. Может, это и есть один из главных его уроков: умение прожить жизнь по-своему, чтобы на исходе дней сказать: «Будь что будет; по крайней мере моя интеллектуальная совесть чиста».
Он всегда рассчитывал на лёгкую смерть, утверждая, что тот, кто провёл всю жизнь одиноким, сумеет лучше любого другого отправиться в вечное одиночество, честно и добросовестно выполнив своё призвание. И умер действительно легко, за утренним кофе. По его желанию на надгробной плите написали всего два слова: «Артур Шопенгауэр». На вопрос, где бы он желал быть похороненным, ответил, имея в виду ещё не родившихся: «Это безразлично, они уж сумеют отыскать меня».