Чтобы проснулось божественное, надо довести до предела человеческое, считает философ. Где же те люди, тот класс, нация, раса, среди которых появятся более благородные и счастливые представители рода человеческого? Маркс уже усмотрел перспективу в пролетариях, да только какие из них, ей-богу, сверхчеловеки… «Властная раса может иметь только ужасное и жестокое происхождение». Где вы, варвары ХХ века? Чтобы они появились, нужны невиданные социальные потрясения. И Ницше набрасывает план действий: необходима обязательная военная служба, постоянные войны… Тогда, пожрав некоторое количество своих ближних, образуется новая человеческая порода, которой всё позволено. А для этого нужна новая мораль. Христианская, которая делит весь мир на «больных» и «сиделок», не годится, она порождает рабское сознание, навязывая готовые ответы. Но ответы должна давать не мораль, а жизнь. И вот что получается: «Никто не ответственен за то, что он живёт, что он создан так или иначе, что он находится в известных условиях и в известной обстановке». Общество же норовит обезличить всех, хотя человек зависит не от общества, а от природы, космоса. Царство коллектива ведёт не к прогрессу, а к вырождению культуры и всеобщему падению нравов.
В идеях стадного социализма Ницше виделась гибель человечества, и он цитировал любимого Достоевского: «Мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы… Мы заставим их работать, но в свободные от труда часы устроим им жизнь как детскую игру…» Социалисты забыли, что тот, кто желает людям добра, должен призывать не к равенству, а к разнообразию, потому что природа создаёт людей разными. «Ты должен» надо заменить на «я хочу». И не нужны пророки, которые наметят цели и укажут нам будущее. Своё будущее каждый должен найти сам. А для этого сначала надо освободиться от стадных стереотипов. Стань тем, кто ты есть, призывает философ. То же говорит своим ученикам и его Заратустра, странствующий проповедник: «Это теперь мой путь, а где же ваш?» Не надо идти за вождём в толпе последователей. Люди коллективного мышления — неважно, официального или наоборот — для Ницше всего лишь чернь. Он и за собой-то никого не зовёт: «Останься верен сам себе и следуй только за самим собой; тогда хотя и медленно, но всё же ты пойдёшь за мной». То есть, поступайте так, как герой песни Владимира Высоцкого — воспевавшего, кстати, не сверхчеловека, а неповторимое в человеке:
Эй вы, задние, делай, как я,
Это значит: не надо за мной.
Колея эта только моя,
Выбирайтесь своей колеёй!
Ницше, как и его кумир Шопенгауэр, высоко ценил индивидуальность. Считал себя самым независимым человеком в Европе. Его отчизна — одиночество, философ смеётся над единомыслием, над мнимой объективностью. Разве человек может освободиться от своей личности, чтобы видеть вещи такими, какие они в действительности? Потому-то в научных трудах важно не то, что автор почерпнул извне, а то, что вложил туда своего.
«Так говорил Заратустра» — по мнению автора, самая серьёзная его работа, «пятое евангелие», — имеет подзаголовок: «Книга для всех и ни для кого». Слова «для всех» вопросов не вызывают, но и «ни для кого» остались незамеченными. И напрасно, потому что его учение — для избранных: «Масса людей, которых снедает зловредная жажда возвыситься, много честолюбцев волнуется безнадёжно! Покажи мне, что ты не принадлежишь к числу жаждущих и честолюбцев!» Но где же те, достойные, которые произведут опыт с истиной, уничтожат всё болезненное и враждебное жизни? Носители новой «интеллектуальной совести», свободные от догм и условностей? Которые вырвались из темницы собственных убеждений? Эти гении, способные остановить эпоху и потребовать у неё отчёта?
Увы. Как признал сам философ, они могли существовать только в его воображении. В том самом воображении, которому везде чудился больничный воздух и сумасшедший дом. Пророческое предчувствие: последние десять лет — лечебница для душевнобольных. «Спой мне новую песнь: мир просветлел, и небеса ликуют», — пишет он в одном из последних писем, ставя вместо подписи — «Распятый». Стиль тот же, что и в «Заратустре», но это — уже диагноз.
Почётный фашист?
Из разрушителя кумиров публика быстро сотворила нового кумира. Философа заменили цитатником, и его поэтичный «Заратустра» оказался на восточном фронте, в ранце немецкого солдата, вместе с Библией и гитлеровской «Моей борьбой». Но если ни один философ не считал, что добрался до окончательной истины, то толпа в этом уверена, едва услышав нечто созвучное настроению. «Мы должны освободиться от морали…» — это запомнилось быстро и надолго. А дальше идёт: «…чтобы суметь морально жить». Чтобы открыть самих себя, собственную индивидуальность. Но какая индивидуальность на массовом митинге? Там вполне достаточно, когда зовут «освободиться». В результате Ницше называли не только провозвестником нового, свободного человека, но и духовным отцом фашизма. Поэтому стоит приглядеться, много ли у него общего с фашистами.
Начнём с того, что национализм философу крайне несимпатичен, и он называет его «национальной нервозностью». А из чего эта «нервозность» складывается? Из уверенности, что «Германия превыше всего», славяне — низшая раса плюс особый счёт к евреям. Однако Ницше не считал Германию украшением наций, скорее уж наоборот: «Куда бы ни простиралась Германия, она портит культуру». Или: «Происхождение немецкого духа — из расстроенного кишечника…» Себя философ к немцам не причислял и часто упоминал о польском происхождении. Семейный культ правды уходил корнями в родословную аристократа: «Граф Ницкий не должен лгать», — сказал он в детстве сестре. Если же говорить о национальных симпатиях, то французских революционеров он ненавидел, Германию называл страной европейской тупости, зато благоволил полякам: ещё в детстве Фридриха восхищали рассказы о том, как шляхта, съехавшись на лошадях в долину, выбирала короля, причём даже младший среди них мог воспротивиться общей воле. Да и вообще к славянам философ был неравнодушен: «Одарённость славян казалась мне более высокой, чем одарённость немцев, я даже думал, что немцы вошли в ряд одарённых наций лишь благодаря сильной примеси славянской крови». На сотрудничество с гигантским восточным соседом он смотрел с надеждой: «Мы нуждаемся в безусловном сближении с Россией и в новой общей программе, которая не допустит в России господства английских трафаретов. Никакого американского будущего! Сращение немецкой и славянской расы». Не его вина, что призыв не был услышан.
Что же касается евреев, то философ считал, что было бы полезно и справедливо «удалить из страны антисемитских крикунов». Под горячую руку досталось и сестре: у неё в этом вопросе была своя позиция, за что брат обозвал её «мстительной антисемитской дурой».
Сестра, которая благополучно дожила до 1934 года, даже удостоилась посещения «сверхчеловека» — самого Гитлера. На память о той встрече у фюрера осталась подаренная ему трость философа. Но если бы до этих лет дожил сам Ницше, то вряд ли встреча была бы такой же обоюдоприятной. «Предтеча» же ясно писал: «Я страдаю от того, что мне приходится писать по-немецки». И Заратустра его, конечно, не лучше: «Гости мои, вы, высшие люди, я хочу говорить с вами по-немецки и ясно. Не вас ожидал я здесь, на этих горах…»
Цитировать Ницше вне контекста рискованно. «Остерегайтесь добрых и праведных», «толкни слабого» — значит, освободись от морали и господствуй? Нет, это о том, как слабого сделать сильным. Смысл отдельных слов уточняется лишь в предложении, а смысл предложения ясен, когда ясна позиция автора. Вот о позиции и речь. «Злое — лучшая сила человека. Человек должен стать лучше и злее». Ну почему — злее? Ведь когда философа спросили, что он видел на войне, тот ушёл от ответа: «Об этом не надо говорить, это невозможно, нужно гнать от себя эти воспоминания!» Но именно там артиллерист и додумался до этой странной мысли. Однажды, ошеломлённый увиденным в санитарном отряде, он вышел на дорогу, а мимо промчался кавалерийский полк. Молодые, здоровые люди спешили на смерть… И тогда солдат впервые почувствовал, как хорошо, что Бог даёт вождям жестокое сердце. Иначе как посылать людей на гибель, чтобы привести к победе свой народ?..
«Право наций выше прав человека» — основа нацистской морали. Но снова это право берутся определять, говоря словами философа, те, «которых слишком много». Снова стадо… Нет, одинокий затворник для нацистов предтеча очень сомнительный.
Воздух свободы
Верную ли дорогу указывал нам мыслитель? Если мы хотим держаться философских рамок, то не следует ждать однозначного ответа: как говорил сам Ницше, лишь на базаре нападают с вопросом: да или нет? Важно другое: что именно может взять из этой философии конкретный человек и насколько это поможет ему жить? Кому своя истина не нужна, потому что кругом полно чужих, тому не о чем беспокоиться. Кому тесно ширпотребовское счастье — пусть ищет своё, нестандартное. Так, кстати, и поступал сам философ. Судьба обошлась с ним сурово, но он не позволял себе падать духом и жаловаться на жизнь. Ницше даже удавалось её воспевать, презирая страдания. Значит, такая философия вполне себя оправдала — по крайней мере, была полезна своему создателю. Кому не нравится, может искать другую. В отличие от иных классиков, Ницше не создавал бессмертного учения — он создал атмосферу свободного духа, его книги умножили независимость человека. Этим возвышением духа философ и ценен. Некоторые го выражения стали крылатыми, вошли в повседневный язык — «сверхчеловек», «переоценка ценностей», «по ту сторону добра и зла»… По сути, речь не столько о чём-то «сверх», сколько о самопознании и реализации наших внутренних возможностей. А разве не к этому звали люди, в которых, право же, нет ничего ницшеанского? Например, писатель М. Пришвин, называвший свободой возможность «жить в себе» и радоваться жизни, вынося все лишения. Или В. Вересаев, полагавший, что если цель борьбы — лишь сделать жизнь сытой и благоустроенной, то это не стоит трудов. Обновление строя — только первый шаг к обновлению самого человека, возрождению его «инстинкта жизни». Цель одна, но пути разные. Лев Толстой, который прочитал Ницше с «великим отвращением», тоже искал пути нравственного совершенствования. Но, в отличие от немца, считал человека не выдрессированным зверем, а воплощением божественного разума на земле.